Затравил его хортами(4)

И загнал его к обрыву,

И под правую под лапу

Острие копья всадил.

Сто чертей бы драли тебя, болтун, подумал Мартин - он вспомнил, что именно правый бок Борджиа был весь в крови. И как долго пришлось потом отмывать руки, чтобы хоть к поводьям не липли…

Оказался волк живучим,

А охотник милосердным,

Завернувши в плащ, беднягу

В виноградник он отнес.

Там в прохладных свежих лозах

Феи нежные таились,

Соком свежим исцелили

Волчье тело эти феи.

- Неужели есть еще такие милосердные охотники? - голос Кристабель прозвучал с неожиданной тоской.

- Не знаю насчет охотников, - на губах Джан-Томмазо заиграла льстивая улыбка. - Но феи в наших местах порой встречаются, - и он с утонченной любезностью наклонил голову, дождавшись взгляда Кристабель. “Сукин сын!” - Мартин в бешенстве дернул повод, так что рыжий испанец под ним вскинулся и злобно завизжал.

Так вспоемте сок, что в гронах

Зреет, шалый и мятежный,

Он согреет наши брюха

И огнем зажжет сердца…

Что там дальше пел парень, Мартин не слушал. Вихрастый сообщил то, что он хотел знать - Борджиа все же удалось выжить. Имелись ли там феи и грона, неизвестно, но в Матамороса ему, Мартину, лучше не появляться. Особенно пока тут крутится этот Караччиоло.

- Ей-богу, парень, тебе стоит отправиться во Вьяну - там, говорят, король собирается принимать гостей, так что и тебе будет чем поживиться, - крикнул из толпы какой-то краснощекий весельчак. Но на него тотчас злобно цыкнула тощая немолодая тетка: - Каких гостей, дурище, чего языком метешь?

Во Вьяне король собирался открыть гробницу Чезаре Борджиа, по этому поводу готовился торжественный молебен, вспомнил Мартин донесение одного из верных испанскому королю людей. Никакого особенного значения эти сведения не имели, но отчего-то Мартину стало не по себе.

- На перезахоронение должны прибыть жена и дочь Эль Валентино, - Джан-Томмазо подъехал к Мартину вплотную и произнес вполголоса по-итальянски: - Дон де Бланко, почему бы вам не войти со мной в долю?

- В долю, сеньор Караччиоло? Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. - Мартин не сводил глаз с Кристабель, которая с помощью слуги спешилась и подошла к певцу. Серебряная монетка блеснула в ее руке, протянутой певцу, и вернулась из рук вихрастого в виде прекрасной розы, алой, как кровь, и бархатистой, как щека младенца.

А итальянец продолжал - по его словам выходило, что именно он, Джан-Томмазо Караччиоло, доверенное лицо дожа Венецианской республики мессера Лоредано (не более как мелкая сошка в своре венецианских шпионов, поправил его про себя Мартин) подал идею добиться разрешения короля Франции на то, чтобы Шарлотта д’Альбре с дочерью получили разрешение прибыть в Наварру поклониться праху супруга и отца.

Алая роза в руках Кристабель приковывала взгляд Мартина. Молодая женщина подняла вуаль - она рассматривала прелестный цветок, потом медленно поднесла его к губам. Мартину показалось, что алый облеск розы осветил ее бледное лицо, будто поделился румянцем. Кристабель что-то с улыбкой сказала певцу - несколько ничего не значащих ласковых слов, но Мартин достоверно знал, что душа рыжего оборванца сейчас наполнилась тем же теплым алым отсветом и ароматом, что исходил от подаренной им розы. И где этот щенок умудрился такую розу найти?

На него, Мартина, Кристабель не смотрела, и это было хорошо - Джан-Томмазо все еще был рядом, а глаз у этого крысеныша острый.

- Чего же вы хотите от меня? - резко спросил Мартин на кастильском. Караччиоло вытянул губы трубочкой, будто собрался свистнуть.

- Если Эль Валентино жив, то не преминет заявиться во Вьяну, - ответил он. - И это удобный случай… вы понимаете, дон Мартин? Мне нужна ваша помощь. Мне нужет стойкий и опытный человек, подобный вам.

Джан-Томмазо помолчал, будто собираясь с мыслями.

- У Борджиа, как говорили мне, есть свойство, - сказал он, понизив голос, - будить в людях, кроме ненависти и страха, еще и странную нежность. Наверное, такую нежность будит в ведьмах Люцифер, падший ангел, сын Зари.

А вот тут ты прав, парень, подумал Мартин. Тут ты еще как прав. Вот почему Бомон-младший так оторопел, когда встретился с Чезаре лицом к лицу - мало кто может устоять перед испытанием этой пронзительной нежностью. В отношении женщин нежность привычна, но в отношении мужчины, врага - она пугает, заставляет сомневаться в себе, вползает под кожу, как ядовитый состав.

- Вы не уверены в себе, сеньор Караччиоло? - с похабной улыбкой спросил Мартин. Итальянец густо покраснел и очевидно, пожалел, что разоткровенничался.

- Я не уверен лишь в том, что удержусь и не прикончу его сразу же, как увижу, - отрезал он. И прежним мягким тоном, будто и не было этой вспышки, добавил:

- Мы поладим с вами, дон де Бланко. Если это дело выгорит, мы оба не останемся в накладе.

Ты не знаешь его в лицо, неожиданно осенило Мартина. Ты не знаешь его в лицо, но очень хотел, чтобы с этой миссией послали именно тебя. И ты соврал своему патрону… кто бы там ни был твоим патроном. Ты, верно, надеялся на Арнольфини, но старик слишком сдал, а сын его в бегах. И теперь тебе нужен человек достаточно сильный, однако не слишком изощренный в ваших итальянских плутнях.

- У меня есть и некоторые личные причины желать встречи с Борджиа, - продолжал Караччиоло. И далее поведал историю о том, как его кузен Джованни Батиста - “намного старше меня, дон Мартин” - безоглядно влюбился в женщину дивной красоты. “Он был кондотьером Венецианской Республики и, сами понимаете, не всегда мог распоряжаться своим временем”. Потому Джованни заключил брак по доверенности и вызвал новобрачную жену из Урбино к себе, в Венецию.

- Однако по пути мадонна Доротея была похищена. Долгое время о ней не было ни слуху, ни духу, однако два года спустя кузен Джованни прослышал, что она скрывается в одном из монастырей. Скрывается, подумайте, от собственного супруга!

Все это время монна Доротея пробыла любовницей Эль Валентино, рассказывал далее Караччиоло. Тот передал ее потом испанскому капитану, с которым плутовка крутила шашни еще в Урбино. Однако капитана убили, и лишь это вынудило прелестницу уйти в монастырь.

- Монну Доротею вернули законному супругу, однако сердце бедняжки было разбито этим негодным Борджиа, - Джан-Томмазо заскрежетал зубами - ярость, прорвавшаяся сквозь все сорок луковых одежек коварства, была неподдельной, и Мартин спросил себя, не положил ли еще прежде сам Караччиоло глаз на жену кузена. - Она прожила в браке всего два года и умерла. Умерла родами, - добавил Джан-Томмазо - слишком поспешно, чтобы в это можно было поверить.

- Веский повод для мести, - кивнул Мартин. - Однако для меня гораздо более веский повод - семь тысяч дукатов, которые, как я слышал, его святейшество назначил в награду.

Мартин блефовал. Он и понятия не имел, какую сумму и кто именно обещал Караччиоло. Десять тысяч дукатов - сумма, которую папа предлагал за голову Эль Валентино сразу после того побега из Кастильи. Сейчас же, по разумению Мартина, сумма должна быть ниже - все-таки все считали Борджиа мертвым, а обещать десять тысяч за мертвеца казалось несколько расточительным.

- Ваших - три тысячи, - коротко ответил венецианец. - Неплохо как для цены за мертвеца?

“Неужели есть еще такие милосердные охотники?” - прозвучал в ушах Мартина голос Кристабель.

- Неплохо, - кивнул бывший наемник. - Половина вперед.

- Согласен, - кивнул Джан-Томмазо.

Я забочусь лишь о себе. И о ней. Это чертов Борджиа может броситься во Вьяну - как в ту треклятую ночь бросился за нами в погоню. Очертя голову. А потом вряд ли ему достанет стойкости не проговориться о человеке, вытащившем его из того побоища. И тогда прости-прощай все планы. А вот ты… Ты мне здорово мешаешь, парень, подумал Мартин, смотря на венецианца с довольной улыбкой. Ты, итальяшка, мне мешаешь больше, чем Чезаре Борджиа. Так что я уж, знаешь ли, присмотрю за тобой…