- Поздравляю вас, Мартин, - молодой граф казался вполне искренним, однако Мартин вдруг понял - предложив своего человека в качестве доверенного лица короля в Наварре, Луис де Бомон одновременно заглаживал перед королем вину за поражение и избегал того, чтобы отправиться в Наварру самому.
- Есть еще одно поручение, которое я хотел бы дать вам. Обдумайте его хорошенько и приложите все усилия.
Мартин, ничего не ответив, с прилежным вниманием смотрел на графа. Неужели что-то, касаемое Кристабель и семьи Арнольфини?
Однако услышанное было совершенно неожиданным и повергло его в изумление, если не сказать - в панику.
- Среди солдат, как вы знаете, много суеверий. Однако сколь бы ни были эти суеверия нелепы, они могут подчас серьезно влиять на ход сражения. Тому немало примеров и в истории войн, но я сейчас не о ней. Например, если бы наши солдаты не были столь уверены, что… - де Бомон сдвинул брови, будто произнести следующее стоило ему больших усилий, - что Чезаре Борджиа, герцог Валентино есть сын сатаны, они не были бы столь напуганы и сражались бы гораздо более стойко.
- Не вполне понимаю вас, ваша светлость, - пробормотал Мартин. - Чезаре Борджиа погиб.
- Хорошо бы это оказалось так, и вы бы смогли убедиться в этом лично, а затем убедить солдат, - молодой граф помолчал. - Если же это вам не удастся - вы ведь помните, что Борджиа осужден трибуналом святой инквизиции. А долг каждого доброго христианина - содействовать трибуналу. И его величество также заинтересован в выполнении вами именно этой миссии.
***
Наварра показалась Мартину расцветшей, очистившейся и посвежевшей. А может, дело было не в Наварре, а в хлынувшем с небес апреле. Или, скорее того, - в расцветшей и необыкновенно похорошевшей Кристабель. Внешние признаки ее положения еще не проявились, однако на щеках молодой женщины расцвели розы, взгляд стал мягок и лучист, а движения плавны, будто она несла чашу с драгоценной влагой и боялась расплескать.
Несколько раз Мартин, переодевшись крестьянином, наблюдал за ней. Однажды он совсем уже было решился пробраться в замок - но именно ту ночь выбрал для бегства Стефано Арнольфини.
И Мартин приехал в Азуэло на следующий день - приехал открыто. То, сколь легко пропустили его, как небрежно относились к охране ворот, убедило его в своевременности приезда. Начальник стражи отсутствовал, а двое сонно почесывавшихся стражника могли быть грозной силой разве что в глазах полумертвых от голода окрестных поселян.
Да, в Арнольфини перестали верить - даже его собственные люди.
- После смерти госпожи Агнесс все у нас пошло наперекосяк, - бормотала, почти не разжимая рта, Анхела. Она была привычно осторожна - даже вот так, приглушив голос почти до шепота, старалась говорить лишь заведомо безопасные вещи. Ее фраза может сойти за обычные прислужьи сплетни, подумал Мартин.
- А молодого-то хозяина с утра дома нет, - тем же быстрым полушепотом сообщила Анхела.
Таким образом, и исчезновение ларца, и гнев Арнольфини - все это произошло почти на глазах Мартина. Он чувствовал, что до его мечты - возвышения над ненавистными Арнольфини, до сладкой мести оставалось совсем недолго. И он даже решился заговорить об этом с Кристабель…
“Скажи только слово, и твой муж просто умрет. А мы уедем отсюда”.
Как загорелись глаза Кристабель, когда она услышала это. “Мы”… Отчаянно смелое “мы” Мартина отразилось в ее зрачках. И Мартин почувствовал, что не может удержать улыбку. Чтоб он сдох, если не вынюхает все тайны и тайночки здешних дворян и не возвысится. Ему поможет Анхела, да и Арнольфини… Старикан, кажется, съежился в собственной коже, когда Мартин за ужином передал ему благопожелание от его католического величества Фердинанда Арагонского, а также намекнул на письма Арнольфини, которые предусмотрительно увез с собой де Бомон. Хитрый лис, должно быть, успел настрочить пару посланий Аграмонам и Наваррцу, подстелил соломки - так что теперь чувствовал себя как угорь на сковороде.
Конечно, о том, что сказал ему потом наедине де Бомон, Мартин также хорошо помнил. И проще всего было бы отправиться в Матаморосу и разузнать обо всем лично. Однако Мартин медлил. Ему вдруг пришло в голову, что это может быть хорошо подстроенной ловушкой, за ним следят, и то, что он собственноручно вынес, вывез с поля боя врага Господа, папы и короля, осужденного святой инквизицией, тотчас станет известно и Арнольфини, и де Бомону, и королю Фердинанду. Прежде Мартина никогда не мучали подобного рода страхи - но теперь он с трудом отгонял от себя эти навязчивые, как проснувшиеся по весне мухи, мысли.
Покорного судьба ведет, а непокорного тащит - тебе хорошо известна эта пословица, не правда ли, досточтимый слушатель? Так случилось и с Мартином.
Судьба явилась в виде молодого человека, по виду не из простых, хоть и прибывшего в сопровождении одного только слуги. Он говорил со стражниками так громко и на таком плохом кастильском, что Мартин решил взглянуть, в чем дело.
Сперва парень - а явившемуся у замка Азуело на вид было не более двадцати двух-двадцати четырех лет, - показался ему простачком, вроде Стефано Арнольфини. Того Стефано, которого он впервые увидел при осаде города Арнольфини, - университетского птенца, строящего из себя взрослую птицу.
Но, присмотревшись, Мартин смекнул, что парень - он оказался итальянцем и звался Джан-Томмазо Караччиоло, - вовсе не прост. Смазливый сукин сын, каких Мартин повидал немало - с будто нарисованными кисточкой розовыми губками и карими глазами, от которых, наверное, бабы без ума. Однако взгляд так и шныряет, ничего не пропускает. И ничего хорошего от таких ждать не приходится.
Арнольфини приходился каким-то дальним свойственником этому Джан-Томмазо - так обычно и бывает у семейственных, как пчелы, итальянцев, с раздражением подумал Мартин. Несколько раз Арнольфини обращался к Мартину, употребляя “дон” перед его именем, и Мартин готов был прикончить старика на месте. Однако, очевидно, именно это уверило молодого итальянца в том, что ему стоит переговорить с Мартином наедине и обсудить как раз то, для чего Караччиоло прибыл в Наварру.
- Я лучше сразу открою все карты, - итальянец тщательно притворил двери, постоял подле нее прислушиваясь. Ты не из тех, кто когда-либо вообще открывает карты, сукин ты сын, подумал Мартин, - но в ответ только коротко улыбнулся.
- Вы ведь воевали под началом графа де Бомона, дон Мартин? - Джан-Томмазо сплел пальцы рук и взглянул на Мартина исподлобья. Снова это испанское “дон”, подкупающее и заискивающее. Мартин снова предпочел не отвечать.
Тогда Караччиоло решил зайти с другой стороны. Сперва он весьма пространно и туманно описал некоторые затруднения, возникшие в отоношениях Святого престола и Венецианской республики. Папа Юлий не пожелал мириться с притязаниями Венеции на некоторые земли, а также на Римини, Фаэнцу и Червию (Мартин смутно припомнил, где эта Червия, и кивнул).
- Договор с французским королем и императором Максимилианом, подписанный в Блуа, швыряет Венецию в лапы этих хищников, будто первомученицу в нероновом цирке - в лапы львов.
У этой “первомученицы”-то зубки поострее, чем у иных хищников, подумал Мартин.
- Я послан сюда по приказу дожа Венеции мессера Лоредано, - продолжал Джан-Томмазо. - А вы, дон де Бланко, посланы мне самим Господом.
Он набожно сложил руки и возвел глаза к низкому темному потолку.
- Я прибыл добыть нечто, способное вернуть Венеции расположение его святейшества папы.
- Это должно быть нечто невероятное, - пробормотал Мартин. В хитросплетениях итальянской политики он разбирался не слишком хорошо, но воодушевление Караччиоло ему не понравилось. Гримасничает, что лицедей на ярмарке.
- Это человек, при имени которого трепетала вся Италия, - ответил венецианец, - иные от восторга, другие от ненависти. Это Чезаре Борджиа.
Джан-Томмазо переждал изумленный взгляд Мартина и продолжил:
- Вы спрашиваете, не явился ли я сюда за трупом? Ведь, кажется, всем известно, что месяц назад Чезаре Борджиа скончал свою грешную жизнь под Вьяной. Однако его святейшество - как, впрочем, и некоторые другие особенно проницательные люди, - венецианец самодовольно улыбнулся, - считают иначе. Вы, как я слышал, вывели гарнизон Вьянской цитадели и тем спасли жизни обоих графов де Бомон - как раз в то день, когда Борджиа погиб?
