И когда девушка удалилась, Эль Валентино продолжал думать о тех странностях, которые он заметил в ней - еще раньше, еще на ярмарке у аббатства. Когда она танцевала, говорила со своими друзьями, она была обычной женщиной, и ничто бы в ней не привлекло внимание. Но порой в ней словно проступала другая личина - так было, когда она упомянула Бокаччо, когда она вывела следствие из двух посылок, и тем более ярко это проявилось, когда она говорила о своем заключенном сотоварище. Личина, чужая и чуждая, проступила в бродячей танцовщице, и Чезаре, всегда внимательный ко всему и всем окружающим, тотчас это уловил. Именно потому он и велел юному слуге обследовать девушку, дабы раскрыть ее истинную природу, буде таковая отличаться от обыкновенной женской. Но увы, нагота Нативидад оказалась обыкновенной женской наготой, и физическая природа ее была обыкновенной, женской. И все же Чезаре готов был поклясться, что в некоторые моменты обычную бродячую танцовщицу подменяет совсем иное существо - гораздо более образованное и возможно даже возросшее в ином мире, в иных условиях, с иными людьми. Это чуждое существо словно спало в теле девушки, иногда просыпаясь и беря власть в над нею.

Король Иоанн удивился просьбе своего зятя, однако рассказ о борцовском поединке убедил его, так что суд был отложен, и собратьям васконца по ремеслу дозволено было навещать его в тюрьме.

- Подобные суды, брат мой, подлежат юрисдикции не короля, но совета, - заметил Иоанн, когда Чезаре поблагодарил его за такое одолжение. - Я могу перенести заседание, но и король тут лишь первый среди равных и не может преступать закона. Вершить правосудие в данном случае будут судьи.

Итак, в день, когда сухая прохладная погода сменилась обычными зимними дождями, состоялся суд. Однако на суде все повернулось совсем не так, как ожидала Нати, и не так, как ожидал сам Чезаре. Чуть в стороне от обвинителя, в таком же кресле, в каком восседали и судьи, сидел сухощавый немолодой монах в облачении доминиканского ордена. В заседании он участия не принимал вовсе и, казалось, подремывал все время, пока выступал обвинители и его свидетели. И только когда отказавшийся от адвоката Джермо начал свою защитительную речь, веки монаха дрогнули и он взглянул на обвиняемого. И чем дольше и убедительнее говорил Джермо о том, что его обуял гнев, что он не сознавал, что творит, тем более острым и пристальным делался взгляд монаха.

После того, как прения закончились, судьи объявили, что им нужно время для того, чтобы вынести справедливое решение. И удалились, сопровождаемые тем самым доминиканцем.

Приговор был неожиданно мягок, но странен - Джермо изгоняли из Наварры и под угрозой смертной казни запрещали пребывание в ее границах. Чезаре, не присутствовавший на суде, похолодел, когда узнал о приговоре.

- Ступай и приведи ко мне этих актеров. Немедленно! - рявкнул он так, что Хуанито аркебузной пулей вылетел исполнять приказание.

Но актеры исчезли. Не было ни пестрой кибитки, ни гнедого мула. В отведенном им закутке у старого хлева Хуанито нашел только танцовщицу Нати и паренька по имени Берт, того самого, что в миракле играл мастера витражей. Девушка лежала в жару и полубреду, а парнишка сидел рядом и наигрывал на рожке что-то до того печальное, что у Хуанито тягостно заныло то ли на сердце, то ли в животе. Остальных, как и кибитки, простыл и след.

- Они поехали вслед Джермо, - спокойно пояснил Берт. - А мы, как только Нати поправится, двинем следом.

Хуанито, который знал прекрасно, чем грозит неисполнение приказаний Чезаре Борджиа, не говоря ни слова, подхватил девушку на руки и потащил в покои своего сеньора. Берт сунул рожок за пазуху и двинулся следом.

- Ваше высочество, вот, только двое, - Хуанито постарался поставить девушку на ноги, но она осела на пол.

- Твои усилия ни к чему не привели, - зло бросил Чезаре, не глядя на пытающуюся встать Нати. Ее спутник оставался безучастным, и по его взгляду Эль Валентино понял, что тот все прекрасно знает и понимает.

- Вашего приятеля вывезли в границе Наварры. Верно, они направились прямо по западной дороге?

- Кажется… да, ваше высочество, - прошептала Нати. - Урзе говорил про запад. У меня неожиданно открылся жар, они оставили меня и Лисенка здесь…

- К вашему счастью, - бросил Чезаре. - Дорога на запад ведет к Логроньо. А если верить секретарю, присутствовавший на суде монах был из тамошнего трибунала Супремы. Он же заметил, что деяния, совершенные, как сказал ваш васконец, под влиянием гневного ослепления, вдохновлены из преисподней, а потому подлежат суду святой инквизиции.

Нати воззрилась на него с ужасом.

- Видишь, очень удачно и вовремя у тебя открылся жар, - мурлыкнул Лисенок.

- Вы… вы хотите сказать, что едва он окажется вне Наварры, его сцапают? - не слушая его, воскликнула Нати.

- Вот именно. И вместе с ним, скорее всего, возьмут под стражу остальных. Как пособников. Да и… отцы инквизиторы не жалуют актерскую братию, - бросил Чезаре и отвернулся. Как-то нелепо и неожиданно эти бродяги вплелись в его жизнь.

- Но почему?! - крикнула Нати. Шатаясь, она поднялась на ноги. Чезаре уселся у стола и концом сапога указал на табурет.

- Сядь там.

- Почему, ваше высочество? - уже тише спросила Нати, сев. - Почему из-за бедного бродячего актера столько шуму? Он что, важная птица? Он никому не причинял зла и никому не мешал - во всяком случае, не настолько, чтобы за ним посылать инквизитора, устраивать такой приговор, а потом тащить его в тюрьму в другом государстве.

- Конечно, ваш Джермо тут не при чем, - отозвался Чезаре. - Он просто очень удачно попался. Весь этот спектакль нацелен на короля. - Он внезапно замолчал, вспомнив, что свое знакомство с осужденным силачом открыто продемонстрировал всему двору и толпе зевак.

- Если ничтожному актеру будет позволено высказаться, - вмешался паренек, которого Нати назвала Лисенком. - Такие спектакли обычно проводятся с ведома и разрешения королей. - Лисенок выразительно поднял бровь и в упор взглянул на Чезаре. “Этот спектакль был для меня”. Чезаре вдруг воочию увидел тот душный трюм, в котором его везли в Испанию - связанным, почти без еды. В нос ударил запах затхлой воды, крыс и гнилой солонины. А потом перед ним возникло лицо кардинала Сиснероса, того самого, что готовился сменить скоропостижно скончавшегося Десу. Лицо у кардинала было узкое, как лезвие ножа, с выступающим носом. Он приходил в маленькую камеру замка Ла-Мота, где держали Чезаре, и говорил - тихо, чуть пришепетывая. У него была манера чуть причмокивать губами в паузах разговора. С этим причмокиванием Сиснерос говорил об атеизме и материализме, в которых инквизиция обвиняла Чезаре. И в маленьких глазках Сиснероса вспыхивало особого рода сладострастие - сладострастие смерти.

Чезаре сморгнул, избавляясь от этого видения.

- Хуанито, устрой их в своей комнате, - махнул он рукой. - Сам будешь спать в приемном покое, там диван мягче.

Сопровождаемые слугой, все еще недоумевающим по поводу такой доброты господина, актеры ушли. Чезаре облокотился на стол, в который уже раз оглядел карту. Вот этот пятачок, крохотный кусочек земли, на котором он свободен. Где он может быть настоящим собой - полководцем, человеком, влияющим на политику. Сильным мира сего.

Доминиканец в суде… Пес господень(2). Он получил предупреждение, но не особенно поверил ему. И вот сейчас ему наглядно показали, что с ним может быть. Король, который обласкал его, назначил командующим своими войсками, в любой момент продаст его голову испанцам, французам, папе Юлию… да любому, кто окажется выгодным сторонником.

Тихо шелестели апельсиновые деревья. Жесткие листочки стряхивали дождевую воду и весь сад был полон шорохом капелек и от этого монотонного шороха на душе делалось все безнадежнее и мрачнее. Чезаре стиснул рукоять кинжала, лезвие блеснуло в свете свечей. Один точный удар вот сюда, слева, под ребра - и… все. Они его не заполучат! Он больше никогда не окажется в неволе. Один удар…