- Вы, несомненно, имеете в виду этого нечестивца Борджиа? - ввернул мэтр де Фурнье и, дождавшись кивка Арнольфини, заговорил с жаром: - В какие беззаконные времена мы живем! Человек сбегает из замка в Медина-дель Кампо, следует через половину Кастилии - и никто не может задержать его! И он беспрепятственно объявляется в Наварре, при дворе короля!
- Несмотря на награду в десять тысяч дукатов, назначенную его католическим величеством Фердинандом за его голову, - добавил Мартин. - Поистине, этот человек сам дьявол.
- Я слышал, его святейшество папа удвоил королевскую награду, - буркнул Лаццаро Арнольфини. - Один из моих людей едва не схватил Борджиа в аббатстве Святой Марии.
- Которое, если мне не изменяет память, издавна находится под покровительства герцогского рода Аграмон, - с любезной улыбкой добавил Мартин.
- Что вы хотите этим сказать? - взвился Стефано.
- Ровным счетом ничего, сеньор Арнольфини, - улыбка Мартина стала еще любезнее. А Агнесс вспомнила как вот с такою же улыбкой он поправлял ей дуло аркебузы, когда заставлял выстрелить в попавшегося наемникам Стефано…
- К сожалению, мой человек, знавший Борджиа в лицо, упустил негодяя на ярмарке, тот был в одежде пилигрима. Мой слуга послал было за подкреплением, но Борджиа словно сквозь землю провалился. Я отправил людей на дороги, но его уже и след простыл.
Мартин видел этих посланных - Арнольфини набирал своих людей с бору по сосенке, так что крестьянского вида парни, трусившие на заморенных клячах, вряд ли кого-то вообще могли поймать. Но слова о пилигриме насторожили - Мартин живо вспомнил бой возле источника. Пилигрим… Борджиа был в одежде пилигрима.
Мартин словно наяву увидел покрытое пылью лицо, освещаемое пронзительно-светлыми глазами, прямой взгляд которых далеко не каждый способен выдержать. И наконец вспомнил, где видел этого человека прежде - Перуджа, в город входят войска под развевающимися штандартами, на золотом фоне которых выткан красный рогатый бык. Вслед за шагающими с алебардами наперевес пехотинцами верхами едут победители, и впереди - человек на вороном коне, в черненой кирасе с золотой чеканкой, на которой тускло отблескивает цепь со знаком гонфалоньера Святой церкви. Герцог Валентино.
Арнольфини, отметил про себя Мартин, и словом не упомянул одного из своих, погибших там, в “папоротниковом аббатстве” - лишнее подтверждение того, что сношения с Аграмонами велись с его ведома.
- Я слышал собственными ушами, что к королю Наварры собираются отправить тайного посланника святой инквизиции, некоего брата ордена доминиканцев, - говорил меж тем мэтр де Фурнье, которому вино развязало язык. - Чезаре Борджиа недолго осталось. Даже если он нужен королю, тот не рискнет в открытую ссориться со святой инквизицией и не станет…
Колокол в замковой колокольне отбил восьмой час - полнозвучные, гулкие удары, от которых, кажется, загудели стены замка. Вот так же били колокола в Мадриде во время аутодафе, на котором Мартину пришлось однажды присутствовать вместе с графом де Бомоном. Тогда же он подумал, что смерть на костре инквизиции и смерть в бою - это две очень разные смерти.
- Боюсь, нам пора, сеньор де Фурнье, - не терпящим возражений тоном сказал Мартин и поднялся, не обращая внимания на умоляющий взгляд графского нотария, которому не хотелось взгромождаться в седло после столь сытного обеда.
- Благодарю, сеньор Арнольфини, - коротко поклонился он хозяину. - Его сиятельству будет приятно узнать, что его воспитанница вступит под кров семьи, где чтут законы гостеприимства и царит искренняя приязнь. Мой сеньор, граф де Бомон, очень привязан к своей воспитаннице и желает ей лишь самого счастливого замужества и жизни с людьми, которые станут любить и уважать ее и, безусловно, не подумают причинить ей какую-либо обиду.
Прозвучало это почти угрожающе; ничего такого ни граф, ни графский сын Мартину передавать не поручали, но никто из Арнольфини, конечно, об этом и не догадался - напротив, почти открытое предупреждение капитана Бланко восприняли как прямое изложение графской воли. Лаццаро Арнольфини забормотал какие-то уверения, а его сын и невестка кивками подтверждали его слова. Мартин заметил робкую просьбу во взгляде Агнесс, это подарило ему мрачное удовольствие - вот, теперь она его просит.
***
Через день из ворот Вьяны выехала скромная повозка, в которой помимо кучера сидел невзрачного вида монах в облачении доминиканского ордена. Повозка без всяких приключений добралась до Олите, где монах немедленно отправился в странноприимные покои при церкви святого Петра.
И тем же вечером на одну из террас в старой части дворца, выходящую на засаженный апельсиновыми и лимонными деревьями дворик, упал камень, завернутый в лист бумаги. Видимо, любезный слушатель, тот, кто швырнул камень, хорошо знал того, кто в это время сидел на террасе, погруженный в раздумья. Также бросивший камень умел приходить и уходить совершенно бесшумно - иначе человек на террасе непременно его заметил бы. Впрочем, я лишь могу предположить, что всегдашнюю остроту чувств этого человека притупила боль в недавно зажившей руке. Рука начинала побаливать на дождь, а дождь как раз собирался.
Упавший камень отвлек человека от его руки, а написанное по-итальянски, с ошибками и слишком торопливо, и вовсе заставило его забыть про боль.
“Берегись псов господних” - стояло на клочке бумаги. Человек усмехнулся, прочтя. Такие слова другой бы принял за угрозу. Но этот человек отличался редкостной проницательностью и в коротком послании он прочел совершенно неожиданную для себя дружескую поддержку.
Комментарий к Глава 4, в которой решаются семейные вопросы, происходят неожиданные встречи и предупреждают о псах
(1) - итальянское название знахарки
========== Глава 5, в которой происходят спектакль и суд, порой меняющиеся местами ==========
Толпа волновалась, как живое существо. Клубилась, ожидая, когда на грубо сколоченном деревянном помосте появятся актеры и начнется чудо - и пестрые тряпки превратятся в роскошные одеяния, а обыкновенные люди утратят свое обличие и станут другими. Влезут в шкуру других. Нати, которая не принимала участия в этом представлении, тем не менее всегда изумлялась этому чуду.
Историю мастера стекольных дел, подрядившегося отреставрировать витражи огромного собора, а потом павшего жертвой клеветы жадного бургомистра и скупого настоятеля, которые не желали платить ему за работу, придумал Лисенок. Слышал ли он о подобном случае во время своих странствий, или же история эта была выдумана им от начала до конца, Нати не знала. Но миракль, который они поставили на основе этой истории, люди встречали с живым восторгом, особенно последнюю часть, когда приговоренный к костру мастер Агнис чудом спасается из уже разожженного костра. В Наварре, куда пока не дотягивались огненные щупальца кастильской и арагонской Супремы(1), это спасение находило у людей самый живой отклик, народ разражался приветственными возглазами, в воздух летели шляпы, шапки и васконские береты.
Спасал героя миракля некий святой Локиус, о котором Лисенок всегда говорил с таким благоговением, какого от него вообще трудно было ожидать. Ни от кого другого, кроме Лисенка, Нати не слышала о святом Локиусе. Лисенок же утверждал, что этого святого весьма почитают в холодных северных землях.
- Интересно было бы узнать, что с ними сталось потом, - заметила Нати после представления. Сегодня эта мысль впервые пришла ей в голову. Лисенок усмехнулся и, когда Нати уже потеряла надежду на ответ, проговорил, заговорщически подмигнув: - Ничего особенного. Агнис ушел. А вот Лотта, его возлюбленная, родила сына, - тут Лисенок пристально посмотрел на Нати. - И окрестили его именем святого Бертада…
Лисенок состроил постную физиономию и возвел глаза к небу. Тут подошли Джермо, игравший бургомистра, и Урзе, который изображал скупого настоятеля собора. Лисенок предостерегающе взглянул на Нати, которая успокаивающе прикрыла глаза.
