— Давай, раздевайся, туда нельзя заходить в одежде.

Я разделся.

— Удачи, — сказал Альтиа и, подтолкнув в приоткрытую дверь, замкнул её за мной на ключ.

Блин, что происходит? Я чувствовал себя как-то совсем глупо и беззащитно.

Тут открылась другая дверь, и вошёл Виктор (знакомый парень, с которым мы недавно яблоки в саду собирали), тоже голый.

— Фу-ух, я подумал, что это Ливила.

— Нет, — засмеялся он, — я не она.

— А меня Альтиа зачем-то тут голым запер, — пожаловался я. — А ты чего раздетый?

— Так положено, чтоб никаких наводок не было.

— Каких наводок?

— Энергетических. Садись, я всё расскажу.

Я сел возле стенки, скрестил ноги и обхватил коленки. А Виктора наша нагота, похоже, совсем не смущала.

— Да расслабься ты, — сказал он и, взяв за стопы, потянул, выпрямляя мне ноги.

— Ты чего?!

— Ноги не скрещивай и руки по швам, — скомандовал он.

— Блин, да что такое?!

Одной рукой он держал мои коленки, а другой надавил на грудь, прижимая к стене.

— Сиди смирно, сейчас будет немного щекотно.

Возникло ощущение, будто внутри живота крутится клубок и нити на себя наматывает, а те задевают нервные окончания, и от этого действительно становится щекотно, но щекотка была какой-то тонкой и пронзительной, она острыми импульсами уходила в низ живота, и я со стыдом понял, что у меня встаёт.

— Ух ты, заработало! — радостно заметил Виктор.

Я даже не стал спрашивать, о чём он.

В это мгновение распахнулась ещё одна дверь, и в комнату впорхнули Тиль и Воа. Я почувствовал себя как во сне, когда неожиданно понимаешь, что ты без трусов, а вокруг люди. Я тряхнул головой, но, к сожалению, не проснулся.

— Ой, мальчики, привет! Мы опоздали?

— Нет, вы вовремя, — сказал, еле сдерживая смех, Виктор.

А у меня уже не было сил удивляться и как-то закрываться от всего происходящего. Я расслабился и ощутил сильное облегчение. Девочки присели рядом и стали гладить меня, как какого-то неведомого, но симпатичного зверька. Выражения лиц у них были столь странные, что я задрожал, а в груди возникло какое-то неизъяснимое, но очень приятное и воздушное чувство.

Захваченный новым состоянием, я закрыл глаза и не заметил, как вошла Ливила. Только когда она села сверху и её бёдра оказались прижаты к моим, я приоткрыл глаза. Она была столь прекрасна, что я вновь зажмурился.

«Пусть делают со мной, что хотят», — решил я, перестав пытаться что-либо контролировать, и полностью отдался происходящему.

В следующее мгновение я осознал, что лежу на спине. Одна ладонь Виктора накрыла лоб, а другая была прижата к затылку.

— Забудь обо всём, — сказал он, — постарайся не напрягать сознание, отпусти себя полностью и молчи, даже в мыслях.

Сознание расслабилось, а грудь будто распахнулась. Из неё полилось нечто настолько тонкое и острое, что я застонал. Волна жара ударила в голову, но прохладные ладони Виктора впитали её. В голове стало светло и легко.

— Жди, скоро придёт Сила.

И Сила пришла, изнутри костей и раскрывшегося крестца, изнутри всего тела. Она шла волнами и сметала всё на своём пути. Я уже плохо осознавал, кто я и где, а когда ладони Ливилы опустились на мой живот, я понял, что тело потеряло свою плотность. Её руки прошли насквозь и коснулись клубка сил внутри меня. Он засиял, как маленькое солнце, и жидкое сладостное пламя брызнуло во все стороны. Если оргазм сознания возможен, то это был именно он, и когда он настиг и затопил меня, я исчез, сгорел в ослепительно-белой вспышке, не осталось ничего, даже наслаждение стёрлось — тишина, небытие да распахнутая настежь дверь в невообразимую бездну, где когда-то было моё «я».

Затем из открывшейся бездны появилось нечто новое, и этим новым, иным, был я. Я новый и в то же время изначальный вошёл в тело и осознал себя в нём, ощутил всё, что чувствовало оно, а в теле была лёгкость, словно оно было наполнено воздухом. Ясные глаза Ливилы смотрели на меня. Мы лежали, обнявшись, а потоки сил баюкали нас на своих волнах.

— Я никогда не испытывал ничего подобного.

— Теперь ты знаешь, кто ты.

*

Был вечер следующего дня. Мы валялись на одеяле в комнате Альтиа.

— Я вижу, что у вас получилось.

— Да, только я так и не понял, при чём там секс, о котором ты говорил.

— У-у, это была уловка, чтобы отвлечь твоё внимание. Настоящий секс будет сейчас, — сказал Альтиа и бросился меня щекотать.

Я, смеясь, отбивался от него. Наконец он меня отпустил, и я в изнеможении раскинулся на одеяле.

— Да, твоя сущность высвободилась, я ощущаю её в теле. Теперь ты стал собой и не растворишься в моей силе. Теперь ты сможешь помочь мне полностью вспомнить и вернуть себя.

— А почему Ливила не помогла тебе?

— Она пыталась. Я вспомнил многое, но не всё. Мне нужен ты, Тинк.

— Ты тоже знаешь моё настоящее имя?

— Да.

— Что мне нужно делать?

— Любить меня, — просто сказал Альтиа, — всем своим существом.

Я повернулся и обнял его. Сосредоточился на чувстве любви в груди, ощутил, как оно заполняет всё тело и сознание, как я весь без остатка превращаюсь в него, и, будучи любовью, я посмотрел на Альтиа, увидел и пошёл навстречу его тёмной сущности.

А потом мы слились в одно целое, и больше не было ни его, ни меня, только вечное и единое сознание, наполненное первозданным мраком. И являясь целым, мы открыли в этом первозданном мраке дверь. Тёмное сияние хлынуло в нас и кипело внутри, как чёрная расплавленная смола. Боль освобождения, сладостная и желанная, пронзила бытие.

— Тёмный, — прошептал я, чувствуя, как меняется его тело, обретая свою истинную двуполую природу.

Вибрации любви становились всё тоньше, уходя за пределы диапазона восприятия, что был мне доступен. Я переходил через грань прежних чувств и пребывал за их пределами в бесконечных состояниях любви и жизни.

Моя нежность сочится из пор,

Срывается с ресниц, когда моргаю,

Через прикосновения с пальцев течёт,

Губами к губам, дыханьем в дыханье.

Я пеленаю себя в неё,

Окутываю того, кто рядом,

И, словно куколка в коконе своём,

Мы в нежности пребываем.

И, прорвавшись сквозь нежную боль,

Расправив единые крылья,

Срываемся в волшебный полёт

Над нашим миром.

— У тебя остался месяц, — сказал Тёмный.

Сердце в груди остановилось, и мороз пробежал по коже.

— Почему?

Ужас сковал меня.

— Ты уйдёшь.

— Никогда.

— Ты уйдёшь, — повторил он.

— Не говори ничего, мы здесь и сейчас, месяца и того, что будет за ним, не существует. Я люблю тебя.