Моя одежда была аккуратной стопкой сложена на стуле.

Я откинула одеяло, села и, вскинув руки, потянулась длинно.

— С добрым утром.

Он замер, аккуратно отложил нож в сторону и быстро вышел из комнаты, пробормотав: «С-добрым-утром-одевайся-нам-пора».

Да, с моей стороны это было хулиганством чистой воды… но этой ночью я познала, до какого безумства могу довести Кайлеана… и мне так не хотелось расставаться с ощущением будоражащей власти… потом я вспомнила, куда и зачем мы направляемся… и будто кто-то щёлкнул выключателем.

Сказка закончилась, пора возвращаться в реальность. Я получила свой кусочек счастья… но кто знал, что ждёт впереди?

Когда он вернулся, я, тоже одетая, с заплетённой косой, сидела за столом и как примерная девочка раскладывала готовые бутерброды на тарелку.

— Мне понравилось, — сказал Кайлеан, внимательно глядя на меня, — то, что сейчас было. Просто сейчас я не могу… реагировать.

— Прости. — Я потупилась. — Больше не повторится.

— Повторишь потом. Когда всё закончится. А сейчас… мне очень надо сосредоточиться. Не сбивай мою настройку. И прошу — там, в поселении, не отходи от меня ни на шаг. Я призвал все защитные чары, какие только знаю, но чем дальше объект охраны, тем сложнее поддерживать щиты.

— Думаешь… там всё плохо?..

Он ничего не ответил, лишь повторил:

— Будь рядом.

Вообще мне показалось, что мыслями он уже не со мной — вид у него стал хмурым, а взгляд отстранённым. Когда я произнесла что-то в ироническом ключе, он послушно улыбнулся одними губами.

Я уставилась в чашку, свернув разговор.

В молчании мы прикончили бутерброды и быстро собрались. Кайлеан щёлкнул пальцами, подзывая ушебти, и тот немедленно возник у ног нового хозяина.

У порога мы, не сговариваясь, остановились и оглянулись на небрежно застеленную кровать.

Невероятно. Вот к чему привела встреча взъерошенной чёрной кошки и безумца со звериной головой. Я вышла замуж за того самого типа, чей холодный взгляд так не понравился мне в первые дни нашего знакомства… До сих пор не верилось. Этой ночью произошло чудо из чудес, и никак не удавалось думать иначе.

— Представляешь, у нас уже был свадебный торт, — задумчиво сказала я. — Помнишь наш первый день, когда ты позволил мне пирожное? Там ведь сначала торт появился, гигантский такой, белоснежный… и на верхушке определённо были мы… — Я хмыкнула: — Сладкая парочка, у тебя рога, у меня хвост. Я ещё ужасно испугалась, что ты подумаешь, будто это я воображаю бог весть что… всякие женские глупости…

Кайлеан привлёк меня к себе, поцеловал в макушку, потом всё-таки быстро в губы.

— Это я воображал бог весть что. В основном мужские глупости. — Он снова поцеловал меня, отстранился и сказал: — Идём. А то мне уже чертовски хочется остаться.

— И мне… — вздохнула я. — Тоже чертовски.

Он негромко рассмеялся, на этот раз, кажется, искренне, вывел меня в коридор и закрыл дверь.

На крыльце я поёжилась — было довольно прохладно, и туман образовался такой, что забор с воротами обозначался лишь намёком, а за самим забором висела серая пустота.

У машины обнаружился часовой: Фёдор Филиппович деревянно вышагивал вдоль нашего авто — туда и обратно.

— Ты упокоишь его? — с просительными интонациями сказала я.

— Позже. Неправильно его подняли… затратно выйдет. Не могу распыляться. — Мановением руки Кайлеан отослал беднягу и тот заковылял мимо по направлению к дому.

Когда машина тронулась с места, я выглянула в окно. Фёдор Филиппович стоял на крыльце… жалкий, безвозвратно мёртвый… мы были последней надеждой на освобождение, но покидали его, уходили прочь… через мгновение тёмная фигура, крыльцо и сам дом скрыла пелена.

— Мы вернёмся, — пообещала я тихонько.

…Ехать до посёлка было недолго, но из-за тумана мы ползли минут десять. Я разглядывала ушебти, усаженного Кайлеаном на приборную доску в качестве зловещего сувенира, но думала о родителях. Вероятней всего, они находились в нашем доме — под домашним арестом. Несколько производственных циклов были замкнуты на отце, на его личной магии. Если захватчикам нужно, чтобы завод функционировал, они не могут причинить существенный вред отцу. И, разумеется, неприкосновенность моей матери являлась в таком случае необходимым условием для того, чтобы папа хоть пальцем пошевелил.

На подъезде к посёлку Кайлеан загнал машину в ближайший лесок, и дальше мы пошли пешком.

Низ джинсов сразу намок — роса на высокие травы выпала обильная. Ушебти, следовавший сбоку от дороги, скрылся полностью. Там где он двигался, роса осыпалась, и оставался тёмный след.

К счастью, мой дом располагался на окраине; можно было попасть к нему, пройдя узкой тропинкой вдоль соседских участков. В центре посёлка раскинулся многоэтажный квартал, но многие, вроде нашей семьи, предпочитали жить в собственном доме.

Тишина стояла неимоверная. И угнетающая. Ни петушиного крика, ни лая собак, ни щебета птиц. А ведь обычно в это время те, кто держал домашнюю скотину, просыпался. Но строения выплывали из тумана как покинутые корабли — тёмные силуэты с погашенными огнями. Я вдруг представила своих соседей в состоянии Фёдора Филипповича… оглянулась, взяла Кайлеана за руку, ощутила пожатие его тёплой сильной ладони… мне стало спокойнее.

Наконец, потянулся наш участок. Из серой дымки проступили фруктовые деревья — яблони, вишни… и ни на одной ветке я не увидела плодов. А ведь мама всегда по весне проводила обряд плодородия.

— Год… неурожайный… — оглянувшись, произнесла я дрогнувшим голосом.

Кайлеан остановил меня, не говоря ни слова переместил себе за спину и двинулся первым.

Мы подошли к задней калитке… пелена тумана скрывала дом, стоявший в глубине. Я просунула руку сквозь штакетник, нашарила крючок, скинула его, и мы ступили на участок.

Через мгновение открылся вид… дома не было. На его месте раскинулось пепелище… и оно было свежим. Кое-где под обуглившимися балками, наваленными друг на друга, вспыхивало оранжевым, и угли всё ещё потрескивали, и дым уходил в небо… Только полуразрушенные трубы — печная и каминная торчали в окружении груды кирпичей…

Остановившимся взглядом я таращилась на пепелище, не в силах уразуметь происходящее. Кайлеан обнял меня, притянул и прижал к себе. Наверное, если бы не он, я рухнула бы на землю.

…Справа в тумане послышалось металлическое звяканье. Я встрепенулась и уставилась в ту сторону с иррациональной надеждой, одновременно ощутив, как напряглись руки Кайлеана. Однако он оставался на месте, продолжая прижимать меня к себе.

Снова звякнуло, из тумана выступили сначала две человеческие фигуры, а за ними показалась третья… что-то высокое и странное. Они приблизились, и я узнала супружескую пару из соседнего дома, с которой наша семья поддерживала тёплые дружеские отношения. Ольга Петровна работала в заводской бухгалтерии, Валерий Егорович — в горячем цеху. А высокое и странное оказалось их бодливой и вредной коровой Ночкой, прозванной так за чёрную масть. На пастбище, что ли, они её вели в такую рань? Впрочем, это было совершенно неважно.

— Ольга Петровна, что произошло? Где мама с папой? Они в больнице? — Я рванулась было к соседям, но Кайлеан удержал меня, тихо сказав: «Не подходи».

— Ах, Данечка! — воскликнула бухгалтерша, всплеснув руками. — Видишь, горе-то у нас какое? Нет больше соседушек наших, сгорели, а ведь ровесники наши с Валериком… молодые ещё…

— Как… сгорели?! — Я уже не понимала, стою ли на своих ногах, или только поддержка Кайлеана позволяет мне оставаться в прежнем положении.

— Так и сгорели… в одночасье… одни уголёчки остались… а ведь люди-то какие хорошие были… Андрей Сергеевич, красавец, ясный сокол наш… и Ларочка-душечка…

Что-то в этих словах царапнуло слух. Соседи были людьми вполне современными, не старше моих родителей, и отца «ясным соколом» никогда не называли… да и маму «душечкой» тоже. Но задумываться о лингвистических тонкостях я сейчас была не в состоянии.