А уж горящая внутри черная бездна, требующая не отпускать, не отпускать никогда и ни для кого, — точно не то, что позволяет оставаться друзьями.

Гермиона на мгновение нахмурилась, а потом уточнила:

— Ну, если не думаешь. Можно… можно не думать что угодно.

Смысл этой фразы ускользал от него, но…

Но если и правда не думать…

Гарри осторожно поднял руку. Дотронулся до ямочки на подбородке Гермионы, легонько провел рукой по ее щеке. Можно?

Она на мгновение прикрыла глаза, подавшись вперед, и чуть вздернула голову, приоткрывая губы.

И этого было, похоже, достаточно.

Гермиона чуть вздрогнула, когда он поцеловал ее, и крепче обвила руками его шею — Гарри уже и забыл, что они все это время стояли практически в обнимку. Сердце бешено заколотилось — она улыбнулась ему в губы, и Гарри почувствовал, что теряет голову от понимания, что в этот раз им ничего не помешает.

Казалось, что все вокруг горело, но кожа Гермионы была прохладной — и гладкой и нежной. Прижавшись губами к впадинке у горла, Гарри осторожно нашарил рукой язычок молнии на платье и потянул вниз. Гермиона на мгновение отстранилась, выпутываясь из мягкой ткани, и чуть дрожащими руками потянулась к пуговицам на его рубашке.

Столкнувшись с ним взглядом, Гермиона выдохнула, явно покраснев, и Гарри буквально почувствовал, как по всему телу прокатываются волны теплой сладости. Он надеялся, что она всегда будет такой — такой… свободной, доверчивой, улыбающейся одновременно со смущением и вызовом…

Он сделает что угодно, чтобы она всегда была такой. Такой счастливой.

Что угодно, чтобы она была счастливой с ним.

*

Она отчетливо чувствовала горечь.

То, с какой осторожностью Гарри стягивал с нее платье, каким взглядом смотрел на нее, прогоняло все возможные мысли, но Гермиона все равно чувствовала какую-то горечь. И одновременно безумное счастливое торжество внутри — как будто она вдруг осознала, что вот-вот исполнится ее заветная мечта.

По коже пробежали мурашки, когда Гарри принялся целовать ее в шею, спускаясь все ниже. Матрас на кровати оказался слишком мягким, и Гермиона проваливалась вниз, в бесконечность, плавясь на простынях. Гарри прошептал что-то, заглядывая ей в глаза, — Гермиона уловила только нечто похожее на «невероятно красивая», но сейчас это было неважно. Ничего не было важно. Не существовало ни кровати, ни валявшейся в стороне смятой подушки, — они просто парили вне пространства. Не было стучащих на комоде часов, пропал шум с улицы, растворилось в небытие все вокруг. Был только Гарри, повсюду только Гарри.

Сердце на мгновение замерло, когда он отстранился, и Гермиона перехватила его руку. Гарри слабо улыбнулся и… взмахнул волшебной палочкой? «Акцио»? Она не могла ни о чем думать, но все же, прищурившись, разглядела упавшую на кровать упаковку презервативов и слабо хихикнула. Хорошо, что они волшебники.

Гарри притянул ее себе на грудь, позволяя зарыться пальцами в свои волосы, и отчаянно смял ее губы, будто тоже чувствовал то самое что-то, чего она опасалась. Все короткие беспорядочные не то стоны, не то шепотки Гермионы пропали, растворились в этом безумном поцелуе. Она почувствовала скользящие по телу пальцы, ласкающие и одновременно сминающие кожу, — и вздрогнула от ощущения близости, от охватившего ее безумного жара. Воздух казался раскаленным, его не хватало, вокруг было слишком много… слишком много Гарри. Они словно слились в одно целое, оказались скованы обжигающей бесконечной цепью — кожа к коже. Мир полыхал красками, проникающими даже под закрытые веки, и сворачивался, растворяясь, собираясь в безумные кольца и прожигая насквозь, пока наконец не разорвался на мелкие пестрые клочки.

Сердце стучало в ушах, и Гермиона не была уверена, услышала ли она, или ей только показался протяжный полувыдох-полустон: «Гермио-она…» Гарри отодвинулся в сторону, и она свернулась у него под боком, чувствуя его рваное теплое дыхание на своей шее. В его руках было спокойно и надежно, и Гермиона закрыла глаза.

Что-то нужно было сделать… сказать?

— Не уходи, — пробормотала она в пустоту, и Гарри снова прижался губами к ее шее.

Не уходи.

*

Тогда

Проворочавшись полночи и так и не отдохнув, Гермиона застала рассвет на крыльце Норы. Наверное, это было глупо и… очень предсказуемо, что ли. Шаблонно: первые лучи солнца, чашка чая, чужая огромная куртка — и куча всякой ерунды в голове. В основном, о Гарри и Роне.

Но ведь она могла позволить себе мыслить стереотипно, верно?

И когда скрипнула дверь и на крыльце объявился Гарри, Гермиона и виду не подала, что это странно. Заметив, что она обернулась и смотрит на него, Гарри кивнул.

— Увидел свет, — пояснил он, прислонившись плечом к дверном косяку.

— Буквально или метафорически?

— Что?

Гермиона мотнула головой:

— А, не обращай внимания.

Повисла тишина, и Гермиона снова уставилась в пустоту. Вдали висела тонкая дужка поднимающегося солнца, бледно-золотистого и еще не режущего глаза, и в его сторону медленно плыло воздушное облако.

— Почему ты поцеловал меня? — без единой эмоции на лице проговорила Гермиона.

— Не спится?.. — одновременно с ней спросил Гарри и осекся. Неловко сел рядом и тоже устремил свой взгляд на горизонт — Гермиона заметила, как он прищурился. — Потому что Джинни так сказала? — предположил он, отвечая на вопрос.

— Но меня?..

Гарри пожал плечами.

— Среди них ты самая красивая… — Он помолчал немного и добавил: — На мой взгляд. Но мне больше интересно… почему ты ответила?

Облако накрыло солнце, и на несколько мгновений стало значительно темнее.

— Не в первый же раз, — бездумно сказала Гермиона, натягивая рукава растянутой куртки на ладони, и повернула голову.

Гарри, казалось, замер, несколько секунд просидел полностью неподвижно и шумно выдохнул. Он явно помнил.

— Я думал, мне это приснилось, — наконец произнес он, — привиделось.

— У тебя тогда и правда был почти бред, — сообщила Гермиона. — И ты нес какую-то пессимистичную чушь и никак на меня не реагировал.

— И ты не придумала ничего лучшего? — хмыкнул Гарри.

— Ты жалуешься?

— Да нет, в общем-то, просто… странно выходит. Хотя менее странно, чем могло было быть.

Гермиона непонимающе подняла брови.

— Ну, мы лучшие друзья, — сказал Гарри, не отводя взгляда. — Но, м-м-м, уже дважды целовались. Из-за стечения обстоятельств.

Гермиона пожала плечами. У нее было такое чувство, будто она теряет нить разговора. Что они вообще пытались выяснить? Впрочем, это и не казалось важным, они могли сколько угодно сидеть вот так и разговаривать, и это было бы абсолютно нормально, они же…

Да, она понимала, о чем Гарри говорит.

— Не думаю, что Рон примет во внимание эти обстоятельства, — произнесла она через некоторое время, — да и Джинни тоже.

Он махнул рукой:

— Мы с Джинни давно уже не вместе.

— Вчера мне так не казалось.

Гарри отвел взгляд.

— Я все равно поцеловал бы именно тебя, — признался он и тут же добавил: — И даже если… если бы я все еще был с ней.

Гермиона нахмурилась.

— Как правило, парням самыми красивыми кажутся их девушки, а вовсе не лучшие подруги, не так ли?

Гарри пожал плечами.

— Для нас правила частенько не действуют. Наверное.

— Это спорное утверждение, — произнесла Гермиона.

— Вот я и говорю: наверное. Это как… это как со странностями, ну, что это не так странно, как должно быть. Но лучше проверять. Не можем же мы всегда быть исключением.

И было в том, как Гарри это сказал, что-то очень необычное. Гермиона повернулась и слегка смутилась, оказавшись почти нос к носу с ним, и затаила дыхание.

— У тебя обалденные глаза, — неожиданно сказал Гарри, и это тоже было не так странно, как могло бы быть.

В этот раз они потянулись друг к другу одновременно.

Вчера она чувствовала нежность и… грусть, кажется, и, конечно, удивление, — но в этот раз Гарри был как будто на иголках. Такого напора, такой страсти Гермиона точно от него не ожидала. Обычно так вел себя Рон — не спрашивал, а брал, — но с Гарри и это тоже чувствовалось по-другому.