“Мерлин, да сделайте уже кто-нибудь хоть что-то!” — в отчаянии подумал Оливер и заметался по комнате. Потом усилием воли кое-как взял себя в руки и рванулся к камину за колдомедиком — он не справляется один, точно! В конце концов, он никогда не учился на целителя, а на мозгоправа — тем более. А если ещё хоть на минуту задержится здесь, наблюдая за тронувшимся Флинтом, слушая его бред, — то мозгоправ уже понадобится ему самому.

*

— Нет… нет!.. НЕТ!!! — исступлённо орал Флинт, вырываясь из рук и мотая головой. — Не хочу! Не надо… — он зажмурился, стискивая кулаки. На лбу выступила испарина.

Вуд живо махнул палочкой, пользуясь минутной заминкой своего беспокойного пациента и связывая его Инкарцеро. Он не хотел этого делать, но другого выбора просто не было — Флинт сегодня особенно буйствовал, не давая влить в себя лекарства и активно сопротивляясь. Скалил зубы, кричал и всё плёл какую-то чушь, в которой часто мелькали слова “дементоры”, “не трогайте”, “Монтегю-урод” и его, Оливера, собственная фамилия. Он уже убедился, что разобраться в этом бессвязном лепете было делом безнадёжным. Поначалу ещё пытался внимательно вслушиваться, особенно после того, как Флинт начал упоминать его имя, но всё было тщетно, и в конце концов Оливер бросил провальные попытки и теперь старался, едва приступ начинался, сразу утихомирить Флинта зельями и не мучиться.

“Скоро Рождество… — пришло вдруг в голову, когда взгляд случайно упал на заснеженное дерево за окном. — Первый мирный праздник после войны…”

— Он смотрел на меня! — с новой силой закричал Флинт, остервенело забившись в своих путах — за всё это время физически он уже достаточно окреп, вот только в разум по-прежнему не возвращался. Ол печально вздохнул. — Смотрел! Это самое счастливое воспоминание, не отнимайте его! Нет… Вуд!!!

— Маркус! — попробовал ещё раз достучаться до больного тот — он, не смотря ни на что, регулярно продолжал это делать, лелея надежду, что, может быть, ещё не всё потеряно. Надежда была очень слаба и таяла с каждым прожитым серым и унылым днём — здесь, в этой тусклой комнате с тяжёлой атмосферой болезни и страха, — но Вуд лишь упрямо вздёргивал подбородок. И продолжал звать и звать Флинта, в то время как тот, не слыша его в настоящем, всё также звал в своём, иллюзорном мире. Какая ирония.

Приступы накатывали на Флинта циклично, и в минуты покоя, когда он затихал и лежал смирно, дыша ровно и размеренно — будто просто устал и заснул после трудного дня, Оливер сидел рядом и разговаривал с ним. Рассказывал всё-всё, потому что больше некому было. О своём страхе и растерянности. О том, как сражался, о своих мыслях в тот миг. Как было жутко, как стучало сердце. О горечи потерь, о смерти Фреда — одного из лучших друзей — и о том, что Джордж теперь замкнулся, закрылся ото всех и напоминает пустую оболочку. Словно он тоже умер вместе с братом.

Оливер знал, что Флинту всё это не интересно — его дела, его эмоции. Будь тот в сознании, он бы давно уже заставил его заткнуться, отметелил и выгнал взашей, но тот лишь лежал с закрытыми глазами, тяжело дышал и всхлипывал, обливаясь потом и судорожно стискивая кулаки — постоянно. И Вуд утешал себя тем, что, раз уж Флинт всё равно не в себе, то с него не убудет, верно? А ему просто необходимо было говорить. Говорить, говорить без умолку, зная, что его никто не слышит. И на душе всё равно становилось легче.

Они все были искалечены минувшей войной, кто-то больше, как Фред или Колин Криви — тот был совсем ещё подростком, но сражался наравне со всеми и погиб как герой, хотя при воспоминании об этом к горлу всё равно подкатывал горький комок. Кто-то пострадал меньше — как навсегда потерявший способность улыбаться Джордж или вот поехавший мозгами Флинт. Но они хотя бы были живы! А про Оливера и прочих можно было сказать, что они и вовсе не пострадали, но это было бы ложью… На самом деле, у войны нет победителей — она накрывает всех и ломает, крушит, рвёт на части. Топчет всё живое, всё, что можно затоптать.

И Оливер говорил-говорил-говорил без умолку, боясь замолчать хоть на минуту, вываливая на слизера все свои сокровенные тайны.

*

— …И когда ты сказал, что у вас новые мётлы, которые вам презентовал на всю команду папаша Малфоя, я здорово разозлился… — За окном был очередной серый вечер. Завывала метель, вихря густо валящий с неба снег, но Оливер не обращал внимания. Он не смотрел в окно. И на Флинта, тихо сопевшего рядом в плановой отключке, тоже не смотрел, с преувеличенным вниманием разглядывая вместо этого свои руки. С них ещё не до конца сошли шрамы, а один особо сильный магический ожог до сих пор неприятно багровел на кисти, тускло белеющей в невнятном сумеречном свете комнаты. — Но на самом деле я просто позавидовал тебе тогда, Маркус. Мне до смерти захотелось подойти и, наплевав на гордость, попросить погонять на твоём Нимбусе. Ты обсмеял бы меня, я знаю, — Оливер тихо вздохнул, ощущая огромную усталость и полное опустошение. — Я и сам себя много раз пытался мысленно обсмеять, пытался кричать на себя, держать себя в рамках… Но, знаешь, оказывается, всё бесполезно, когда ты бываешь так глуп, что умудряешься… Ну, не важно, — оборвал он себя.

— Вуд, — послышалось вдруг от койки, и Оливер встрепенулся, смотря с привычной тревогой: неужели новый припадок?

Он так и не смирился до конца с мыслью, что Флинт, похоже, окончательно пропал и уже никогда не придёт в себя — совсем как родители бедняги Невилла или несчастный бывший профессор ЗОТИ Гилдерой Локхарт — Оливер видел его в Мунго во время дежурств. Хотя Локхарта было жаль гораздо меньше — тот пострадал из-за своей собственной глупости и жадности (его историю Оливеру и остальным гриффиндорцам Рон по секрету рассказывал, ещё когда Вуд учился на шестом курсе). Флинт, между тем, открыл глаза, по обычаю уставившись в упор. Оливер ответил на взгляд и озадаченно нахмурился, всматриваясь внимательнее: сегодня взгляд слизера казался не таким пустым и бессмысленным как всегда. Да и вёл себя Маркус пока тихо.

— Воды, — внятно произнёс тот, и Вуд выпучился на него с ещё большим изумлением.

— Воды? — переспросил тупо. Неужели?..

— Дай воды, тупица, — снова подал голос Флинт, заставляя Оливера удивлённо мигать, не двигаясь с места, словно поймал Петрификус Тоталус. Марк нахмурился, сосредоточенно сводя брови к переносице. С недоумением вгляделся в ошеломлённое лицо перед ним. — Оглох, гриффер? Попить дай, сдохну щас!

— Ты пришёл в себя? — вместо того, чтобы выполнить просьбу, задал Вуд ещё более глупый вопрос. Потом покраснел и поспешно выскочил из комнаты, вернувшись через минуту со стаканом. Протянул его Флинту. Тот схватил, жадно выхлебав до конца, и вернул.

— Ещё, — велел таким тоном, словно его ничуть не удивляет, что он лежит в незнакомом месте и видит перед собой своего давнего школьного соперника. Да и вообще вёл себя так, будто Вуд испокон веков был у него в услужении, и в его соображении происходящее сейчас — норма.

Оливер сразу почувствовал раздражение: стоило так переживать за придурка, что тот никогда не очнётся! Получите-распишитесь: с момента, как тот очухался, ещё и минуты не прошло, а несносный тролль уже успел профессионально выбесить. Только он один так и умел. Вуд вздохнул, беря себя в руки.

— Нельзя, — ответил он требовательно смотрящему на него Маркусу. — Колдомедик разрешил пока всего один стакан в день.

— Это ещё с чего? — недовольно скривился тот, но потом взгляд его стал задумчивым и более осмысленным. — Э… Вуд, — после долгого молчания произнёс он. — А ты что здесь делаешь?

Оливер невольно улыбнулся.

— Живу, вообще-то. Это мой дом.

— Твой… дом? — растерянно повторил за ним Флинт. Помолчал ещё немного, поскрёб небритый (Вуд уже четыре дня не обновлял чары — ему нравилась эта лёгкая щетина) подбородок. — Тогда, что тут делаю я? — задал он резонный вопрос.

Вуд замялся. Внимательно посмотрел на ожидающего ответа Флинта, сверлящего его подозрительным и крайне недружелюбным взглядом, и подошёл к шкафчику над тумбочкой, доставая несколько фиалов.