Через несколько минут я стоял в чаще леса, заполненной туманом, и смотрел на деревья впереди. Я видел четкую линию, проходящую откуда-то сверху до самой земли. Линию, но в голове у меня крутилось другое слово – траектория.

Деревья были просто выбиты, некоторые повалились и застряли в ветвях других, некоторые продолжали стоять без доброй своей половины, которая, наверняка, валялась в нескольких десятках метров.

Земля была усыпана зеленой листвой, ветками, вырванными из стволов, обрубками деревьев, коры. Вдалеке мерцал теплый, дрожащий свет, а намного выше – как будто над деревьями – продолжал мерцать свет каких-то прожекторов.

Дальше идти было возможно лишь по поваленными стволам. Я карабкался, шагал, расставляя в стороны руки, чтобы не потерять равновесие, взбирался, соскальзывал, царапая ладони, руки, ноги. Порой ветки хлестали меня по лицу и ногам, и я чуть ли не сваливался в мешанину из острых, поломанных ветвей, но мне удавалось удержаться и карабкаться дальше.

Взобравшись на очередной ствол громадного дерева, я понял, что слово в моей голове было чертовски верным. Моему взору предстала выжженная земля, выкорчеванные с корнями деревья, горящая от жара трава, то ли дым, то ли пар, исходящий от нагретой изрытой земли. Тоненькие линии огня как указатели тянулись дальше, в глубь, откуда я явственно слышал тяжелый, давящий на уши гул.

Нетерпение сжигало меня изнутри, но ступать по раскаленной земле я не мог, и мне пришлось обходить огромную, пышущую жаром борозду. Стало вдруг жарко, пот стекал с лица, одежда прилипала к телу.

Свет становился все ярче. Пробиваясь сквозь туман, выхватывая белоснежные клубы, разрезал он и тьму, и дым от огня. Как только я смог различить хоть какой-то смутный образ объекта, что смел деревья и врезался в землю с такой силой, мне стало не по себе.

Это был вовсе не метеорит, как мне казалось раньше. Я не знал о чем думать, не знал что делать. Я медленно пробирался меж деревьев, а в голове у меня крутилась лишь одна фраза: «черт возьми, что за хрень, что это за хрень».

Подходя все ближе, я, незаметно для себя самого, как-то по инерции, старался ступать как можно тише, хотя из-за громогласного гула никто не услышал бы даже моего истошного крика. Прожекторы оказались круглыми, вращающимися лампами, в каждой из которых было по три-четыре лампочки разных цветов. Они испускали ослепляющее сияние, блуждающие их лучи с некоторой периодичностью слепили меня настолько, что я зажмуривал глаза и закрывал лицо руками. И как бы жутко мне не было, все это время меня преследовало ощущение, что я уже видел нечто подобное когда-то.

– Черт возьми, да выруби музыку! – вдруг раздался раздраженный человеческий крик.

Через мгновение гул, который раньше я принял бы за шум мотора, утих, свет вдруг стал тускнеть, и я различил в темноте застрявшую в земле летающую тарелку гладкой формы, с уймой лампочек по бокам и стеклянным зеленоватым куполом.

Тишина. Еще тише, чем после моей самой неудачной шутки. Звуки вернулись, и я услышал, как в лес возвращается жизнь, как хрустят небольшие костры, пожирающие древесину, как гудят деревья и падают обломанные ветки. А еще я слышал, как что-то происходит внутри тарелки. Там кипела работа.

Я медленно, продолжая ступать тихо и аккуратно, обходил тарелку вокруг, ища вход, и заметил, как полоса света, в которой туда-сюда снуют какие-то фигуры, вылилась на исковерканную землю за этой странной штуковиной. Мне хотелось прикоснуться к гладкой поверхности металла, из которого была выплавлена тарелка, но только лишь поднес я руку, как почувствовал, что она раскалена до предела, и отдернул ее.

– Это не отсюда, это во-он туда-а. – снова услышал я голова.

– Куда?

– Туда, вон туда, остолоб!

– Ты имеешь ввиду вот это?

На секунду воцарилась тишина. Вздох.

– Да, да, вот это. Чертова махина, работай, работай! – закричал тот же голос и мне отчетливо послышались удары чего-то тяжелого об металл.

– У нас нет столько времени, мы должны быть через 20 минут! – послышался еще один голос, более спокойный и размеренный.

– Мы не успеем, если она не полетит! – закричал все тот же голос и, видимо, снова начал бить по чему-то.

– Это не рационально тратить время и силы на то, чтобы бить по генератору в надежде что он заработает. В конце концов, мы ведь может снова все отмотать.

– Да, да, конечно, можем – закричал еще раздраженнее первый голос – Только вот нам придется заново все чинить!

Шаги пронеслись где-то рядом, и от страха быть обнаруженным я резко присел, но они удалились, а внутри снова послышались удары и проклятия.

Медленно я приближался к полоске света, определенно вывалившейся изнутри тарелки. Значит, дверь открыта, или окно, или что там еще может быть у летающей тарелки?

Наконец, показался трап – небольшая лестница, ведущая наверх. Она вытягивалась прямо из корпуса. Продолжая осторожничать и скрываться, я подошел к ней, согнувшись, и посмотрел наверх. Внутри все выглядело как внутренности хорошо, по-домашнему уютно обставленного трейлера на колесах. Невольно мне вспомнился тот самый пикник, когда…

Шум. Я отпрянул и прижался к лестнице, медленно съехал по ней на землю и замер. Шаги. Как будто каблуки стучали по железу. Прислушиваюсь. Вроде бы исчезли. Я привстал, заглянул внутрь и, никого не увидев, ступил на лестницу. С каждым шагом я как будто отрывался от земли. Как будто невесомость подхватывает и отрывает меня и кидает в небо, в космос.

Я взобрался. Внутри никого. Тишина. Я стоял в небольшом коридорчике, в одном конце которого была большая тяжелая дверь с маленьким круглым окошком – она была, видимо, закрыта, а в другом конце поворот, за которым ничего нельзя было увидеть.

По бокам вверху вились связки проводов, некоторые из них были обтянуты пластиком, другие прозрачные – по ним небольшие яркие, почти светящиеся шарики катились друг за другом.

Коридорчик, как оказалось, был круглым. Вместо пола лежала решетка, шагать по которой бесшумно было практически невозможно. И хотя я уже был на космическом корабле, из которого лишь один выход, а пробираться вглубь – значит точно встретиться и с хозяевами корабля – не смотря на все это я старался шагать как можно тише.

За поворотом оказались еще два поворота – один заворачивал в конце коридора, другой в его середине. Вокруг что-то вечно испускало пар, небольшие струйки пара, казалось, сочились из труб, а потом затихали. К тому же, внутри все еще слышались редкие удары железа. Порой все вздрагивало, сотрясалось, но вскоре и это проходило.

Я быстренько промчался мимо двери в середине и заглянул за угол – там все в точности повторялось: коридор, в конце поворот, в середине дверь. Я вернулся обратно и заглянул в окошко в двери. За ним было темно, приборная панель, утыканная кнопками, подсвечивалась снизу, как и кнопки. Некоторые из них тоже светились. Еще светились провода, по которым пробегали пучки энергии. Все остальное – тьма.

Взявшись за большой вентиль, я стал крутить его, чтобы открыть дверь. Чуть поскрипывая, он поддался. Вентиль выскользнул у меня из рук и дверь плавно и быстро распахнулась, тут же включился свет, и я насчитал три человеческие фигуры, в одно мгновение повернувшие ко мне свои лица.

Я застыл. Мы все застыли – все, кто был в этой маленькой комнатке с кучей кнопок, дисплеев и креслами. На меня смотрели четверо: высокий мужчина в твидовых брюках, лакированных блестящих туфлях и бежевом свитере, у него была старомодная прическа из 70-х и аккуратные усы; другой был в широких спортивных штанах синего цвета с белыми полосками, белой замаранной майке и с большущими усами, идущими в стороны от носа, а затем полосками падающие вниз, как домик с крышей; третий был худой, с растопыренными в стороны кудрявыми волосами, у него почти не было подбородка и поэтому верхняя губа ложилась на нижнюю, а глаза были широко распахнуты, он был очень худой, а пальцы, тонкие и длинные, застыли в воздухе.