Из вопросов судьи Зорге понял, что полиция арестовала многих информаторов Мияги и Одзаки (всего было задержано 35 человек, обвинения в причастности к «делу Зорге» были предъявлены 17 японцам). Рихард требовал от Накамуры, чтобы в протоколы допросов были внесены его показания, что арестованные не входили в его разведывательную организацию, а являлись просто знакомыми его соратников. Правда, добиться этого было достаточно трудно из-за того, что под воздействием «особых методов следствия» практически все эти люди дали полиции подробные признательные показания. Однако на каждом допросе Зорге продолжал борьбу с судьей Накамура, который из-за этого все чаще выходил из себя и даже срывался на крик.
Свою личную защиту Рихард строил на прежних показаниях: всю информацию он получал от высших должностных лиц германского посольства в Токио, которые делали это на добровольной основе. Нарушением каких-либо японских законов это не является. Чтобы обнаружить дополнительные «улики» против Зорге, судья потребовал дословного перевода всех его статей, опубликованных в газете «Франкфуртер цайтунг» и других немецких изданиях. В них следствие надеялось найти факты, позволяющие обвинить его в раскрытии военных тайн Японии. Несмотря на всю абсурдность такой работы, она действительно была проведена, и следствием ее стали новые обвинения против арестованного разведчика. Зорге ставили в вину, что в его статьях были вскрыты особенности военно-фашистского путча в Токио в 1936 году, нашли отражение причины японо-китайской войны, а также ряда важных событий внутренней и внешней политики Японии. Анализ всех этих событий высококлассным аналитиком Рихардом Зорге был расценен как нарушение закона «О сохранении военной тайны».
Зорге своими показаниями пытался убедить следствие, что его группа действительно занималась разведывательной деятельностью, но интересовали ее в основном вопросы международной политики, ситуация на Дальнем Востоке, основные направления деятельности Японии в отношении СССР, что он и его помощники стремились предотвратить войну между японским государством и Советским Союзом, которая могла принести неисчислимые бедствия и потери всем странам региона. Рихард не мог отрицать, что получал конкретную военную информацию, — это японцам стало известно из показаний Мияги и его источников и подтверждено захваченными у Клаузена текстами радиограмм. Зорге признал, что такой факт действительно имел место, но ни в коем случае не был связан с получением сведений из секретных японских источников. Сложно было защищать Анну Клаузен, подробно рассказавшую следствию о своей работе в резидентуре в качестве курьера, но и здесь Рихард боролся за свою сотрудницу, отказываясь подтверждать эти сведения. Он говорил судье, что не помнит многих эпизодов, о которых рассказывала следователям Анна. И по-прежнему отрицал встречи с представителями советского посольства в Токио, хотя ему вновь были предъявлены фотографии сотрудников, с которыми у него действительно происходили оперативные контакты.
Несмотря на то что следствие располагало фактами деятельности Зорге и его соратников в качестве военных разведчиков Красной армии, подтвержденными судебным расследованием, судья Накамура в своем заключительном решении инкриминировал Зорге и другим обвиняемым деятельность в интересах осуществления «целей Коминтерна». Это позволяло подвести всех арестованных под действие закона «О поддержании общественного порядка».
Этим решением 15 декабря 1942 года завершилось предварительное судебное расследование ёсин, и судья Накамура направил «дело Зорге» на вторую стадию судебного разбирательства — процедуру кохан. В этом случае проводилось как бы открытое слушание дела с участием адвокатов и формально обеспечивалось равенство обвинения и защиты. Судебная система Японии действовала неторопливо, к весне 1943 года процедура выбора судей и адвокатов для этого необычного процесса еще не завершилась, их состав менялся несколько раз. Только в конце мая председателем коллегии суда был назначен судья Такада, которому поручили проведение всей процедуры кохан. Защитником Зорге стал адвокат Асанума, но его функции в этом «шпионском деле» были ограничены.
Зорге вызвали на заседание суда кохан 31 мая 1943 года. В большом зале Токийского окружного уголовного суда, куда его вновь с соблюдением усиленных мер безопасности привезли на тюремной автомашине, Рихард увидел за столом председателя и двух членов суда, а также двух представителей прокуратуры в черных мантиях, отороченных пурпурной каймой. В зале также присутствовали около десяти приглашенных на слушание дела, видимо, как решил разведчик, из особо доверенных лиц полиции. Перевод осуществлял все тот же Икома, с которым Рихард даже подружился за полтора года следствия.
Процедура кохан проходила в еще более тяжелой обстановке, чем предыдущие этапы расследования. Вопросы председательствующего, произносимые быстрой судебной скороговоркой, едва поспевавший за ним переводчик, из-за чего Рихард не всегда понимал, о чем говорил судья, — все это должно было сломить сопротивление Зорге и принудить его к признанию в «преступлениях перед Японией». Однако Рихард продолжал бороться.
Он защищал свои коммунистические убеждения, отрицал роль Коминтерна в разведывательной деятельности группы, стремлении изменить государственный строй Японии. В присутствии адвоката ему пришлось вновь решительно заявить судье, что именно он несет всю тяжесть ответственности, а не обвиняемые японцы. Это произошло после того, как Асанума решил помочь Зорге, заявив, что он как иностранец не мог понимать незаконность своих действий. Услышав перевод выступления адвоката, Рихард немедленно попросил слово и жестко опроверг своего защитника: «То, что только что сказал мой адвокат, ошибочно. Ответственным за создание этой организации и за ее деятельность являюсь только я один. Другие участники были лишь моими помощниками…»
В конце сентября 1943 года процедура кохан подошла к этапу прений сторон, который носил формальный характер, и вынесению приговоров обвиняемым. Активность Зорге по оспариванию наиболее одиозных пунктов обвинения не прошла бесследно. Поэтому Токийский окружной уголовный суд не стал повторять первоначальные домыслы прокуратуры. Хотя Рихард и услышал в мотивирующей части своего приговора, что он «являлся внуком Адольфа Зорге — секретаря I Интернационала, созданного Карлом Марксом», далее в нем не упоминались ни «агенты Коминтерна», ни поставленные ему «штабом Коминтерна» задачи. Вместо этого в приговоре говорилось, что Рихард Зорге был направлен в Японию в качестве советского военного разведчика. Такое раскрытие нелегала, как хорошо знал Рамзай, Центром считалось недопустимым, но в данных условиях он считал это своей победой. Политического приговора над Коминтерном, как с самого начала добивалось следствие, не состоялось.
В том же зале суда 29 сентября 1943 года судьей Такада Зорге был объявлен обвинительный приговор: «Хикокунин о сикэй ни сёсу». Рихард, немного знавший японский язык, без переводчика понял, что это означало «Обвиняемый приговаривается к смерти». В этот момент вместе с ним перед судом стоял Одзаки, которого Рихард увидел впервые с октября 1941 года. Его соратник похудел, плохо выглядел, но выслушал приговор спокойно. Охрана не дала им попрощаться, и Рамзай больше никогда не видел своего соратника, с которым начал работать еще в Китае и с которым добился выдающихся успехов в Японии.
Зорге хорошо знал японские законы, поэтому решил обжаловать в верховном суде Японии приговор Токийского окружного суда. Он не питал никаких иллюзий, но все же решил не прекращать борьбу. Он продиктовал текст своему адвокату, и тот стал оформлять кассационную жалобу в верховный суд. В тексте апелляции Рихард отрицал, что, собирая в германском посольстве информацию, нарушал японские законы, и утверждал, что его соратники и помощники выполняли лишь вспомогательные функции.
Кассационная жалоба Зорге была отклонена верховным судом Японии 20 января 1944 года. Это решение было принято пятью судьями во главе с председательствующим Миясиро. Официальной причиной, как довели до сведения Зорге, явилось то, что его апелляция была доставлена в верховный суд с опозданием на один день. Рихард не стал разговаривать со своим адвокатом, по вине которого это якобы произошло, но был крайне возмущен, понимая, что такое решение было принято на самом «верху». Он прокомментировал это событие следующими словами: «Это не суд! Это жалкая пародия!»
