И именно в тот миг, когда сдерживать себя стало почти невозможно, Алекс, наконец, упёрся ладонями в его грудь и с видимым усилием отстранился.

Тяжёлым, затуманенным взглядом Радамель прошелся по его лицу.

Совершенно безумные и ставшие огромными глаза, нервно раздувающиеся ноздри, распухшие губы, которые он то и дело облизывал кончиком языка… Сознание на автомате фиксировало каждую деталь, каждый штрих этого сумасшествия, не зная, повторится ли оно хотя бы раз.

Где-то на задворках разума прошелестела мысль: что же он сделает в ответ? Врежет ему, закатит истерику, обольет презрением, зарыдает, выскочит из машины? Или… Потянется за новым поцелуем?! В его голове пронеслась масса вариантов, кроме, разумеется, правильного.

— Смотри-ка, а они правы были, — медленно протянул Алекс, трогая пальцем свою нижнюю губу.

Радамель, словно кобра за дудочкой факира, провожал глазами это движение, и поэтому лишь через пару мгновений смог выдавить:

— Кто?.. И в чем?

— Ребята из моего клуба. Когда я уезжал, они мне наперебой сообщали, что в Европе каждый второй футболист — гей, и весело ржали, советуя беречь свою невинность, как зеницу ока.

— Вот как! А ты не испугался страшных геев? — через силу усмехнулся он, все ещё держа его в объятиях и медленно гладя по спине.

Алекс открыл рот, чтобы ответить, но вдруг, словно вспомнив что-то, сдавленно фыркнул и издал короткий смешок.

— Ты чего?

— Да так… Анекдот один на ум пришёл, слишком уж он в тему.

— Какой?

— Идёт мужик ночью один по кладбищу. Ужасно боится, трясётся весь. Вдруг видит: другой мужик идёт. Он к нему: «Пошли вместе, а то я боюсь один». Тот отвечает: «Ну пошли, без проблем!». Вот идут, болтают, весело стало, и тут второй спрашивает: «А ты собственно, чего боялся-то?». «Покойников, конечно». Второй удивлённо: «А чего нас бояться?».

Вопреки всей бредовости ситуации Радамель не мог не рассмеяться, пока его вдруг не окатило пониманием того, что же хотел сказать Алекс этой байкой.

— Ты имеешь в виду… — он прервался, ибо безумно страшно стало продолжить и получить презрительное и категоричное «Нет!» в ответ.

— Конечно, — прошептал Алекс, вдруг оказавшись так близко, что почти задевал его губы своими. — Я сейчас должен ответить на твой вопрос, как тот мужик. «А чего нас бояться?».

Сказать, что его окатило счастьем, значит, не сказать ничего. Его расплющило, смяло, раздавило, разобрало на атомы и тут же воссоединило обратно. И все, что он мог сделать, всё, чем он мог это выразить, это вновь прижаться к манящим его губам.

— Не могу поверить, что ты тоже, — прошептал он, когда наконец от нехватки кислорода стало стучать в ушах, и пришлось оторваться.

Даже в полумраке было видно, как вспыхнул Алекс.

— Ну… Чисто технически, наверно, не совсем, не тоже, если учесть, что…

Он замолк, вконец смутившись, но Радамель каким-то обострившимся чутьем догадался, что он хотел сказать.

Если учесть, что никого у него не было.

И от осознания, что он станет — а теперь он не сомневался, что станет! — первым, что только ему этот сказочный мальчик готов отдаться и вручить своё тело, захотелось заскулить.

Вновь прижав его к себе, вплетя пальцы в волосы, он оттянул его голову назад и впился в тонкую беззащитную шею.

— Господи, какой же ты… — кое-как простонал он в промежутке между почти жестокими ласками. — С ума схожу от тебя… Прости… Хочу безумно!

Алекс, прижимавшийся к нему всем дрожащим телом и судорожно гладящий по голове, на миг замер, а потом горячечно прошептал:

— Пойдём ко мне.

Радамель словно застыл от осознания того, что именно ярким всполохом ворвалось в сознание.

Через несколько минут они могут оказаться в месте, где есть кровать, на которую можно будет швырнуть мальчишку и тут же навалиться сверху, ожесточенно срывая одежду. Господи Боже… Дико задрожали руки, и неистово заполыхало в низу живота.

— Ты не представляешь, как рискуешь, — криво усмехнулся он. — Пока ещё худо-бедно я могу себя сдерживать, но как только мы окажемся наедине за закрытыми дверями, я за себя не ручаюсь.

Его руки в это миг, наконец, вытащили футболку из-за пояса джинсов и жадно вцепились в горячую и, действительно, как он и предполагал, шелковистую кожу спины.

Алекс в ответ коротко простонал, изогнувшись, и сильнее прижался к нему.

— Что ты творишь, маленький? — еле удалось выговорить в пылающее ухо, прямо перед тем, как укусить пухлую мочку. — Прекрати играть с огнём. Я, кажется, сейчас сдохну, если не возьму тебя. Сладкий мой…

Алекс что-то прошипел по-русски, резко оттолкнул его и, тяжело сглотнув, процедил:

— Вот видишь… Я же не могу допустить безвременной смерти моего капитана.

И не промолвив больше ни слова, он громко выдохнул, рывком открыл дверь и быстро, не оглядываясь, пошёл к дому.

========== Часть 7 ==========

Поднимаясь вслед за Алексом по показавшейся бесконечной лестнице, Радамель, во-первых, пытался убедить себя, что все происходящее — не сон. Во-вторых, невольно глазея на резво мелькающую перед ним задницу, вспоминал правила испанского языка, дабы сбить уровень возбуждения, который стремительно приближался к критической отметке. А в-третьих, впервые в жизни отчаянно жалел о том, что природа так щедро его наградила.

Вообще-то обычно это всегда было поводом для гордости: ещё ни один его любовник — случайный или более — менее постоянный — не остался недовольным. Вот только проблема была в том, что до сих пор ни разу в жизни ему не доводилось иметь дела с девственниками. Скрепя сердце, он признавал, что это — явно не его стезя, и лучше бы Алексу для знакомства с запретными удовольствиями выбрать кого-то иного. Правда, при одной мысли о том, как его хрупкий Алекс выгибается под другим огромным, голодным мужиком, ярость клокотала лавой, не находящей выход из кратера вулкана. И все-таки остатками совести он понимал, что обязан сделать всё, чтобы уберечь мальчишку от ошибки.

К этому моменту они, наконец, достигли своей цели, и Алекс остановился, завозившись с замком. Радамель с отчетливым холодком в душе понял: это — последний рубеж, сохраняющий его от безумия, от которого не исцелиться. Как только он ступит через порог этой квартиры, дороги назад, в его размеренное, мирное, бесстрастное существование уже не будет.

Поэтому, подойдя так близко, что было слышно сбившееся дыхание Алекса, он, изо всех сил стараясь не обращать внимание на яростно бунтующую плоть, прошептал:

— Алекс, маленький… Мне дико не хочется это говорить, но я обязан. В моём лице ты всё-таки сделал очень плохой выбор.

Не оборачиваясь, тот замер и после секундной заминки ответил совсем не в тему, словно и не услышав сказанное:

— Наконец-то… Это в первый раз.

— Что? Ты о чем? — удивлённо протянул сбитый с толку Радамель.

— Ты первый раз за все время назвал меня по имени. Я так долго этого ждал.

Радамель растерялся и невольно закопался в памяти.

— Разве?

— Именно, — охотно кивнул Алекс, по-прежнему не сдвигаясь ни на шаг. — И… Мне очень хочется, чтобы сейчас ещё кое-что случилось в первый раз.

— Мальчик… — почти простонал он, из последних сил удерживаясь от того, чтобы прижаться всем телом, вжаться грудью в спину, губами в затылок, а горящим членом в такую манящую задницу. — Я слишком плохой вариант для первого раза. Для тебя было бы гораздо лучше найти другой.

— Не хочу другой, — голос стал резче, и в нем, удивительным образом сочетаясь, проскользнули нотки жёсткой решимости и детской обиды.

А затем Алекс, наконец, развернулся к нему лицом и, мучительно залившись краской, но с лихой смелостью глядя прямо в глаза, отчеканил:

— Я только тебя хочу.

Все. Он сделал все, на что был способен. Это и так было намного больше, чем он мог себе представить ещё месяц назад.