========== Часть 1 ==========
Фалькао — убеждённый фаталист. Он твёрдо знает: человек способен многое, практически все, изменить в своей жизни, но есть то, против чего он бессилен. Это то, что предрешено, то, что неумолимо, то, что неизбежно.
И сейчас он вновь испытывает такое редкое, такое непривычно тревожное ощущение беспомощности перед неизбежным.
Мальчишка очень юный. Мальчишка очень серьезный. Мальчишка очень талантливый. Совершенно однозначно — мальчишка абсолютно невинный. Убойное сочетание, для Радамеля — особенно. Где-то в левой стороне груди тупой ржавой иглой, как всегда, колет воспоминание о Килиане, но сегодня на удивление удаётся справиться с этим довольно быстро. И, кажется, мальчик с серьёзным, хотя и безумно детским личиком и смешным ежиком играет в этом далеко не последнюю роль.
Александр долго, мучительно, словно издеваясь над одним идиотом — колумбийцем, колеблется между «Челси» и «Монако», и Радамель загадывает: если тот выберет «Челси», то он выдохнет свободно и заживет праведной, непорочной жизнью, а если «Монако»…
Парнишка, ко всему, ещё и умный. Он выбирает «Монако». И, пытаясь успокоить дыхание, непроизвольно облизывая пересохшие губы, Фалькао понимает, что он пропал. Для него это — неопровержимый знак Судьбы, а кто он такой, чтобы с ней спорить?!
Он в сотый раз смотрит, как Алекс совершенно по-ребячьи вытирает нос перед тем, как на последних минутах пробить штрафной в матче открытия Чемпионата. Пробить и при этом забить шикарный гол, между прочим! Смотрит и чувствует, как от этого мимолетного жеста внутри всё сворачивается тугим жгутом, и хочется заскулить, словно старому, побитому жизнью псу.
Он смотрит кучу других видео с его матчей, словно оголтелая девочка — фанатка, смотрит его фотки. Ненавидит себя, презирает, обзывает ничтожным червяком… Но не может прекратить это делать.
А ещё он не может не думать, как будет выглядеть этот забавный ёжик на белой подушке в его просторной спальне. Как будет несмело льнуть к нему в поисках запретного, но такого нужного наслаждения это худенькое тело. Как страдальчески Алекс сморщит и закусит свои тонкие губы, когда он будет очень нежно и бережно брать его на шёлковой простыне. Как однажды, отчаянно смущаясь, заливаясь краской и путаясь в словах чужого языка, Алекс сам прошепчет: «Возьми меня».
Смотрит, думает, представляет, стискивает зубы, пытается дышать глубже и отвлечься… И вновь, впервые за последний год, чувствует, как что-то звенит в душе и наливается тягуче-сладостной истомой в низу живота.
С весёлой обреченностью он понимает, что отныне от него больше ничего не зависит.
Радамель крепко зажмуривается на пару томительных секунд, а потом решительно открывает ноут и спрашивает у гугла, как звучит по-русски: «Доброе утро».
========== Часть 2 ==========
Я совершенно не собиралась продолжать этот текст, но оно, зараза, как-то само решило написаться. И вот теперь точно будет ещё парочка частей.
Еще совсем недавно, перед началом Чемпионата Радамель твёрдо знал, что поедет вместе со всей командой в Китай на Суперкубок. Стукнуло же кому-то наверху в голову: Суперкубок Франции в Китае! Конечно, никаких проблем… В следующем году жди нас, Гвинея-Бисау.
Но в любом случае, Китай — не Китай, а Суперкубок — это трофей, это титул и немалые призовые. Кто в здравом уме от такого откажется? Вся проблема в том, что спустя всего лишь месяц Радамель уже не уверен, что он по-прежнему в здравом уме…
Как только мальчишка, будь он неладен, ступил на благословенную землю княжества Монако и на не менее благодатную лично для Фалькао территорию стадиона Луи II, Радамель по внезапному разучившемуся биться сердцу понял, что сопротивление бесполезно. Не сказав ещё ни единого слова ему лично, даже не столкнувшись с ним взглядом, щуплый русский одержал над ним, крепким, сильным, через многое прошедшим мужиком, убедительнейшую победу.
И не понять умом, в чем причина этого сумасшествия, пьянящего и кружащего голову похлеще огненного колумбийского рома. Неописуемо красив? Да, собственно, нет: мил, симпатичен, но не идеален, видали и получше. Великолепно сложен? Тоже нет: слишком худой, будто не кормили, хотя ростом и не ниже самого Радамеля. Опять же: видали и получше, даже трогали, что скрывать. Тогда что?! Похоже, одному Господу Богу, за все его грехи ниспославшему это ясноглазое искушение, ведомо. Да еще его глупому сердцу, наперекор всему продолжающему верить в смешное чувство на букву «Л».
А когда на его корявое, но искреннее «Доброе утро» Алекс в ответ сверкнул смущённой, но пронизанной явным облегчением улыбкой, Фалькао с беспощадной ясностью осознал, что список его грехов с этого момента стал на один пункт длиннее.
Очень быстро он с иррациональным страхом обнаружил, что его спонтанное дружелюбие имело неожиданные последствия. Все дни до отлёта команды Алекс, который, понятно, никуда не летел, старался держаться ближе к нему. Это было, в общем, правильно и логично: у кого ещё искать поддержки мальчишке, впервые очутившемуся одному в чужой стране и незнакомой команде, как не у капитана той самой команды? И в то же время, каждый раз, как он видел обращённый на него взгляд, в котором непостижимым образом мешались испуг, ожидание, вызов, отчаяние, бравада, напор, он вновь и вновь чувствовал, как что-то внутри обрывается и с оглушающим грохотом несётся в пропасть.
Именно поэтому на вопрос Жардима о Суперкубке он, окончательно выкидывая белый флаг и подписывая свою полную капитуляцию, сухо отвечает: «Нет».
И, да, он совершенно точно лишился рассудка, окончательно и бесповоротно. Ведь все та же, смутная, неуловимая, но однозначно радостная улыбка, озарившая полудетское лицо при этом известии внезапно становится в сто раз важнее титулов, трофеев и призовых.
— Ну? Чем сейчас займешься? — пытаясь говорить ровно, интересуется он.
Вот уже два дня они находятся почти в полном одиночестве, не считая обслуживающий персонал, который совершенно не обременяет их своим присутствием. Команда отбыла бороться за Суперкубок, но они борются тоже: Алекс - с адаптацией, жарой и не особо покоряющимся английским языком, а он… А он изо всех сил, мыслимых и немыслимых, борется со своими демонами.
Конечно, они работают, а не загорают под ласковым солнцем Средиземноморья, но полноценной тренировкой это никак не назвать. Разминка, ОФП, пробежки, работа с мячом, перепасовки — вот, собственно, и все. А что ещё прикажете делать, если на поле не двадцать игроков, а двое?
И поэтому после окончания тренировки у них остаётся немалое количество свободного времени, а главное, сил, чтобы провести его максимально эффективно.
— Не знаю, — несколько растерянно пожимает плечами Алекс и внезапно добавляет: — Я пока себя чувствую так, словно на ногах не стою, как следует. Будто меня несёт, а я никак не могу хоть за что-то ухватиться.
— Конечно, — серьёзно кивает Радамель, пытаясь не думать, как защемило в груди при этом неожиданном признании, и как же нестерпимо захотелось обнять, просто так, без всяких пошлых намерений, словно младшего братишку, — а как иначе? У всех такое было в первый раз.
При этих словах предательское подсознание вдруг снова, вопреки его невинным мыслям о братишке, подкидывает ему картинки совсем другого Первого Раза… И он понимает, что, видимо, обладает нечеловеческой силой воли, если ему удаётся не покраснеть.
Впрочем, Алекс не замечает невольной двусмысленности в словах собеседника и продолжает:
— Я думал, проще будет. Я же из дома мелкий совсем уехал, сначала в Ленинск-Кузнецкий, ну это городок такой небольшой, там училище спортивное было, в 16 лет в Москву переехал. Так что, понимал, что будет нелегко, но думал, что махом справлюсь. Но пока как-то… — он осекается и с внезапной злобой обрывает сам себя: — Извини, не обращай внимания, я перегрелся с непривычки, наверно, — и отворачивается, ожесточенно ударяя по мячу, так что тот летит в ворота, словно ядро из пушки.
