— Извини, не слышу тебя, плохая связь, — не выдерживает он и, больше не обращая внимания на негодующего тренера, отшвыривает от себя телефон, с обиженным стуком приземляющийся на пол.

Антон немедленно выпускает член изо рта и, быстро отодвинувшись, смеется:

— Черт, не ожидал, что ты так быстро сдашься. В моем плане я должен был успеть сбежать из номера первым, а потом весело хихикать за углом, представляя, как ты жаждешь меня прибить.

— Твое счастье, что ты этого не успел, — угрожающе шипит Мартен, резко дергает его к себе и, криво ухмыляясь, нарочито ласково заявляет: — А теперь, любимый, моя очередь!

У них осталось пятнадцать часов…

— Кушать хочется, — лениво тянет Антон. — Давай закажем эти твои круассаны.

Мартен тяжелым взглядом смотрит на часы. И молчит. Долго-долго молчит.

У них ничего не осталось…

— Марти, — капризничает Антон. — Ну проснись уже! Я бы и сам заказал, но тебе же проще!

Мартен все так же молча откидывает одеяло и принимается неторопливо одеваться.

— Я лучше сам схожу, тут неподалеку есть отличная кофейня, где делают лучшие круассаны в Париже.

Его голос звучит слишком ровно и монотонно, но разморенный Антон не замечает ничего подозрительного.

— Окей, — кивает он, — тогда я пока в душ. Или тебя подождать, потрешь мне спинку, — он довольно улыбается и притягивает к себе Мартена для неторопливого, почти хозяйского поцелуя.

Он слегка вздрагивает, как от удара, и аккуратно отстраняется.

— Нет. Не жди, — произносит он глухо, отвернувшись.

— Ты только давай побыстрее, ладно? В животе жуть как сводит, ты из меня все соки высосал, — Антон улыбается невольной скабрезности.

— Включи, пожалуйста, снова эту песню. И не спрашивай зачем, — предвосхищает он вопрос. — Просто хочу ее слышать.

Девушка с красивым именем Ая вновь обещает навсегда остаться рядом, утешает, жалеет и, вцепившись тонкими пальцами в его руку, ведет вперед. И он очень ей благодарен…

Его движения ровные и четкие.

Рубашка. Джинсы. Куртка. Ботинки.

Вот и все.

Осталось открыть дверь и выйти.

Вот и все, Мартен. Знал ли ты тогда, вечность назад, сидя в маленьком итальянском кафе и чувствуя, что ухватил судьбу за хвост, что в конце всего будешь стоять вот так, у двери номера парижского отеля и не решаться сделать шаг за порог, последний шаг? А если бы знал, как бы поступил? Он задает себе этот незамысловатый вопрос и не задумывается ни на секунду. Зная всё заранее, зная, каким крахом все обернется, зная, какую страшную ошибку он совершает, он бы поступил точно так же. Потому что Том ошибся. Уверенный в своей победе, он переиграл самого себя. Потому что он подарил ему любовь. Ту самую, в которую он никогда не верил. И лишь увидев, узнав и поверив, он понимает, что ради этого ему уже ничего не жалко и ни капли не страшно.

Он оборачивается, смотрит напоследок на Антона, все еще валяющегося на кровати. Смотрит недолго, нет. Иначе он не уверен, что ему хватит сил выйти из этого номера.

Антон вопросительно изгибает бровь, демонстративно недоумевая, что он все еще делает в номере.

Мартен светло, легко улыбается ему. Кивает. И негромко просит:

— Антон, ты только помни этот день, хорошо?

А потом он быстро отворачивается.

Резко, чуть не ломая, дергает ручку замка.

Переступает порог.

И аккуратно закрывает за собой дверь…

Антон еще пару минут валяется в постели: вылезать не хочется, да и незачем.

Внезапно раздавшийся громкий визг тормозов и истошный женский крик заставляют его поежиться и наконец выползти из уютных объятий кровати и подойти к окну. С их пятого этажа невозможно ничего разобрать и он, пожав плечами, отходит от окна. «Надо будет потом спросить у Марти, что случилось», — думает он и неспешно направляется в ванную.

В комнате все так же негромко плачет Ая.

====== Часть 21 ======

Комментарий к Часть 21 Я сама себе не верю, но это конец) Больше года я писала эту историю и была уверена, что она не допишется. Но исключительно благодаря всем вам я сегодня выкладываю последнюю главу. Если бы не вы, она бы никогда не увидела свет.

Сказать, что я вас всех люблю, значит, ничего не сказать.

И все-таки, я вас очень, очень, очень люблю.

Это все писалось для вас и ради вас!

Спасибо вам! Просто спасибо!

Антон медленно бредет по парку, не замечая того, как ворошит шаркающими ногами листья. Он всегда обожал эту забаву, когда был ребенком. Листья, шуршащие, разговаривающие с ним, казались маленькими человечками, которые так любят взлетать и кружиться в воздухе. А сейчас он их не видит. Он вообще почти ничего не видит уже целых три месяца. С того самого дня, когда ему захотелось круассанов.

Он бредет, не разбирая пути, наугад, как слепой, как затерявшийся в пространстве и времени. И именно так он себя и чувствует. Вот уже три месяца он почти каждую свободную минуту бежит из дома куда угодно. На улицу, на тренировку, в магазин… Странно — он сто раз слышал истории, как люди, пережившие утрату, закрываются от всего мира, замыкаются в себе, не хотят ни с кем общаться, и это всегда казалось ему совершенно естественным. Он никогда и предположить не мог, что, оказавшись сам в такой же ситуации, будет больше всего на свете бояться одиночества и четырех стен, которые так пугающе напоминают склеп. Потому что стоит ему хоть на миг остаться одному, как вновь и вновь приходят мысли и воспоминания.

Запах лилий… Стерильная белизна гостиничной простыни… Огрызок яблока, пролетевший мимо пакета… «Антон, ты только помни этот день, хорошо»… Куча народу на кладбище в черных костюмах, опустивших головы и сгрудившихся вокруг свежевыкопанной могилы…

Непонимание, неприятие, ужас, отчаяние…

О, Антон никогда не забудет этот день, Марти может быть спокоен!

Но даже это не самое страшное, как бы кощунственно это не звучало. Гораздо хуже, когда ядовитой змеей, смертоносной гадюкой вползают мысли — что же на самом деле происходило в те три дня. Почему Мартен вел себя так, словно знал, словно прощался? Он с наслаждением мазохиста прокручивает в памяти каждую секунду тех семидесяти двух часов, каждое слово, каждый взгляд, и с леденящим душу ужасом находит все новые и новые подтверждения того, что это было не свидание. Это было прощание.

Он не понимает, как и почему. Ведь точно установлено, что это никоим образом не могло быть самоубийство: тормоза старенького такси отказали совершенно неожиданно прямо перед пешеходным переходом. Пострадали девять человек. Погиб только один…

И убийством это быть тоже не могло: Антон видел в новостях этого несчастного водителя. Пожилой щупленький таксист чуть не ревел от страха и твердил, как заведенный, что не понимает, как это могло случиться, ведь его малышка, как он именовал старенькую Пежо, всегда работала безотказно. Антон даже не смог испытать к нему ненависти, хотя и очень хотел.

Но если это не было ни убийством, ни самоубийством, то как Мартен мог предвидеть это?!

Он не может не думать об этом каждую секунду, как остается один. И чувствует, что сходит с ума.

И именно поэтому он сейчас понуро бредет по оживленному, несмотря на не лучшую погоду, парку, и пытается слиться с толпой. Хотя и понимает, что этого уже никогда не получится сделать.

Внезапно целая группа цыганок в нарядах самой сумасшедшей расцветки высыпает ему навстречу и принимается жизнерадостно охмурять всех несчастных, попавшихся им на пути, обещаниями судьбу рассказать, порчу отогнать, счастье приворожить. Он не обращает на них никакого внимания вплоть до того момента, пока одна из них, крепко сбитая толстуха совершенно неопределенного возраста с ярко-белой прядью в черных, как уголь, волосах не цепляется за его рукав и не начинает тараторить своим каркающим голосом: «Дай ручку, красавчик! Всю правду расскажу, всю истину поведаю, сглаз на тебе касатик, ой, какой сглаз лежит! Недруги зла пожелали, на воду нашептали, тебя опоили, но мы порчу снимем, только позолоти ручку, бриллиантовый!». Не сбавляя шага и не глядя в ее сторону, он стряхивает ее цепкие пальцы и движется дальше.