И когда уже в следующей гонке Антон занимает шестое место и ехидно ухмыляется во время цветочной церемонии, а в пасьюте лихо разменивает свое шестое место на второе, и весело подмигивает, стоя всего на ступень ниже, то Мартен ему безоговорочно верит. И в кои-то веки не имеет ничего против временного расставания с майкой.
Название «Хохфильцен» всегда представлялось Мартену чем-то вроде вредного комара. Подлететь, укусить исподтишка, нагадить, мило улыбаясь в лицо — вот это про Хохфильцен. Самое смешное, что это нелестное мнение полностью шло вразрез с объективной реальностью. Этот австрийский городок был к нему всегда крайне благосклонен, вот уже много лет подряд он не уезжал отсюда без медалей. Но ничего не мог с собой поделать — стоило только заслышать это писклявое название, сразу представлялся огромный и подлый комар-кровосос.
А в этом году комар вдруг стал кусаться особенно сильно…
Вместо того, чтобы спать после неудачного для обоих спринта, Мартен валялся на кровати, перекидываясь с Антоном забавными и ничего не значащими смс-ками, описывая, как смешно сегодня промазал на тренировке три раза из пяти, с психу сломал палку, а в довершение всего — грохнулся на задницу на глазах у всей команды. Антон, даже не пытаясь проявить сочувствие, ржал, советовал во время стрельбы целиться по мишеням, а не пролетающим вокруг, ни в чем не виноватым птицам, и на всякий случай возить с собой штук тридцать запасных палок — психовать нынче придется часто!
Мартен улыбался, выдумывал ответные колкости, то и дело разминал затекшие от долгого сжимания телефона кисти и чувствовал себя так, словно в один день выиграл все спринты, отведенные на время его карьеры.
А вот Жан-Гийом на соседней кровати чувствовал себя явно не так благодушно. Мартен его отлично понимал, даже ничего не спрашивая. Конечно, старый приятель никогда звезд с неба не хватал, но, тем не менее, два сезона подряд закончил на тринадцатом месте в тотале. Суеверным он никогда не был и со смехом заявлял всем, что лучше быть тринадцатым, чем двадцатым, пусть последняя цифра и выглядит попригляднее. Но при всем при этом, место во втором десятке его не особо устраивало, и в межсезонье он пахал, как заправский першерон, надеясь на качественный скачок, которого пока не наблюдалось. Вот и сегодня в спринте он занял всего лишь тридцать восьмое место и явно тяжело переносил эту неудачу. Мартен никогда не мечтал быть жилеткой для кого бы то ни было, но Жан-Ги — это был особенный случай. Слишком давно они были знакомы, и слишком давно были дружны, чтобы сейчас можно было равнодушно остаться в стороне.
«Прости, тут Беатрикс громко страдает на соседней кровати. Кажется, надо ему все-таки хоть что-то сказать», — торопливо настрочил он, дождался ответного «ОК», отложил телефон и, разрывая ночную тишину, громко потребовал:
— Давай уж, говори!
Наплевав на режим, они болтали так долго, что Мартен на следующий день встал с очень большим трудом. При мысли о предстоящей эстафете ему хотелось скривиться и капризно, на правах беспрекословного лидера заявить, что никуда он не побежит, но он быстро поборол свое малодушие и нехотя поплелся готовиться. Жан-Гийом, не в пример ему, выглядел очень бодрым и явно благодарным за ночной разговор. Хотя, если честно, ничего такого особенного Мартен ему не сказал: самые общие слова про веру, настойчивость, упрямство, но, кажется, тот был рад и этому.
Не иначе как именно благодаря вот этой его поддержке, Беатрикс отработал свой этап эстафеты вполне прилично, промахнувшись всего один раз. Если учесть, что Мартен тоже совершил один промах, а Дестье — и вовсе два, то выступление Жана следовало признать довольно неплохим. Кажется, он и сам был согласен с этим. Франция заняла второе место, и в микст-зоне, в ожидании церемонии награждения, на подиуме, он сиял так, словно у него сегодня день рождения, свадьбы и появления на свет сына в одном флаконе. При этом он все время улыбался Мартену и старался держаться к нему поближе.
Мартена подобные наивные изъявления благодарности забавляли, но ничего против он не имел. Зря, что ли, пожертвовал ради Жана своим сном? Да и вообще, он был в отличном настроении! Он вытащил этих балбесов на подиум, что все-таки приятно, как ни крути! Антон так и вовсе гордо финишировал первым с огромным двадцатисекундным запасом и теперь красовался на верхней ступени. А Антон был единственным человеком, чье нахождение на средней ступени пьедестала Мартена не то что не раздражало, а, наоборот, радовало. Правда, Антон то и дело бросал на него странные взгляды, которые Мартен никак не мог распознать и счел за лучшее не обращать на них внимания. Мало ли, что он там себе думает? Наверно, опять прикидывает, как лучше майку отобрать!
А еще через день Мартен напряженно смотрел на Жана, который с совершенно потерянным видом сидел на кровати и смотрел в пол. Так хорошо пройденный эстафетный этап оказался лишь кратковременной вспышкой. Уже на следующий день он вдрызг провалил пасьют, и как стартовал на тридцать восьмом месте, так с шестью промахами на тридцать восьмом и остался.
Мартен совершенно не знал, что он должен сказать — в конце концов, он не учился на психолога, а банальщину нести больше не хотелось.
В этой неловкой, душной тишине громкий звонок телефона прозвучал так неожиданно и неуместно, что он вздрогнул.
Он схватил трубку и вышел в коридор.
— Алло, — рявкнул он гораздо резче, чем ему хотелось.
— О… — замешкавшись, протянул явно обескураженный Антон, — ты, кажется, не рад меня слышать. Я не вовремя?
— Да нет, — Мартен замялся, не зная, как объяснить, и косясь одним глазом в дверной проем на Жана, тревожно всматривающегося в него с затаенной надеждой. — То есть…
— Я понял, — сухо оборвал Антон, — тогда, до встречи в Поклюке.
— Погоди! — Мартен почти крикнул, вдруг испугавшись чего-то, — а что хотел-то?
Антон рассмеялся незнакомым холодным смехом.
— Предложить встретиться чуть раньше Поклюки. Но да, я понимаю, Жану сейчас нелегко, и ты ему нужен. Так что, пока, — и он отключился, не ожидая ответа.
А Мартен вернулся в комнату, снова упал в кресло, мимоходом отметив, как облегченно выдохнул Жан, и недоуменно подумал, как же Антон понял, что он сейчас с Жаном.
Но встретиться в Поклюке до гонок не удалось. Антон долго не отвечал на звонок, а потом взял телефон лишь для того, чтобы сообщить, что у него вообще ни на что нет времени, ибо тренер его загрузил по полной.
Уже через день Фуркад был вынужден согласиться, что тренер Антона, этот невзрачный Крючков, свое дело знает и грузил Антона не просто так. Шипулин выиграл спринт в какой-то совершенно лихой манере и с седьмого места в тотале махом перескочил на четвертое. При этом он не допустил ни единого промаха и привез стремительному Ландертингеру, так же отстрелявшему безупречно, почти двенадцать секунд, а Эмиля опередил на целых двадцать пять. Даже Мартен со своего всего лишь четвертого места вынужден был признать, что это было весьма впечатляюще. Именно это он первым делом и выпалил Антону в трубку, когда, отчаявшись выловить его лично, бросился поздравлять по телефону.
Однако тот был сдержан, на его пылкие поздравления отвечал несколько сухо и, сославшись на усталость, быстро отключился.
«Что это было?» — вопрос заколотился в висках зудящей болью. Мартен вдруг почувствовал себя так, словно угодил в некий временной разлом и оказался ровно здесь же, но год назад. Когда Антон вроде бы был с ним, но на самом деле не было в мире двух более далеких друг от друга людей. Словно бы и не было Олимпиады, когда он вновь и вновь твердил о любви, а Антон отвечал, что, кажется, уже не хочет жить без него. Словно бы не было Кераминтаа с его горячим песком и тихой песней океана лунной ночью. Словно бы не было сумасшедшей встречи в начале сезона, после которой они, изголодавшиеся, измучившиеся, истосковавшиеся, оба вдрызг провалили гонку и ни капли об этом не жалели.
Нет, он не собирался возвращаться в прошлое и мириться с непонятными переменами в Антоне. Все нужно было выяснить, но, так как гонки шли одна за другой три дня подряд, он счел за лучшее не дергать Антона сейчас и отложил разговор на окончание этапа.
