И в бессчетный раз впиваясь в губы Антона пылающим неутолимой жаждой поцелуем, стараясь прижать его к себе так, чтобы на теле, в сердце, в душе остались его следы, он понял, что Том грандиозно просчитался.

====== Часть 19 ======

Мартену очень хотелось расхохотаться во весь голос, но останавливало то, что, пока он находился в гуще народа, это смотрелось бы, как минимум, странно. Увы, все присутствующие поглядели бы на ржущего лидера прошлого сезона с немым сочувствием, решив, что у него на почве провала в первой же гонке сезона нового слегка помутился разум. Не объяснишь же им, как это все на самом деле смешно!

Поэтому он старательно удерживал на лице мрачное выражение, изредка покусывая губу, чтобы не ржать. На него косились со всех сторон, конечно, но нарываться на возможную вспышку королевского гнева никто не решался. Кроме Эмиля Хегле Свендсена.

— Месье Фуркад, — начал он церемонно, одновременно подхватывая Мартена под руку и уволакивая в сторону от пожирающих их любопытных взоров, — я думал, ты рыдаешь в голос и вырываешь волосы клочками, а ты, я смотрю, весьма бодр и благодушен? Наверно, мои бесстыжие глаза меня обманули, и это не ты в первой же индивидуалке пришел — Пресвятая Дева, мне это даже произносить страшно! — восемьдесят первым! Марти! Восемьдесят!!! Первым!!!

Тот смиренно пожал плечами:

— Хоть бы пожалел меня, гад. Хотя, конечно… Ты-то сегодня выиграл, тебе не до жалости.

— А чего тебя жалеть? — фыркнул норвежец. — Ты же, вон, цветешь и пахнешь! И пофиг тебе, что намазал шесть раз. У тебя руки после бурной пьянки тряслись, что ли? И ладно бы только это, но ты же и в чистой скорости уступил малышу Бе почти пять минут. Господи, сам не верю тому, что произношу. Пять минут ходом, Марти! Ты пешком шел?! Или присаживался отдохнуть где-то под елкой, бутербродиками перекусывал?!

— Ну что тебе ответить… — покаянно вздохнул Мартен. — Сам не пойму, что за хрень. Наверно, оказался не готов к началу сезона, не вошел в ритм.

Эмиль недовольно сморщился:

— Перестань, а? Ты вроде не перед журналистами отчитываешься. Впрочем, даже я, может быть, тебе бы поверил, если бы…

— Если бы что? — нехотя спросил Фуркад.

— Если бы Антон Шипулин не пришел пятьдесят девятым с восемью промахами.

Мартен, не сдержавшись, усмехнулся, но ни подтверждать его догадки, ни опровергать их не стал. Интересно же, как Свендсен в своем неуемном любопытстве извивается, словно карась на сковороде, в надежде выведать пикантные подробности.

— Правда, у него со скоростью все гораздо лучше, отставание всего минута с небольшим. Что, конечно, в вакууме тоже ужасно, но на фоне твоих пяти смотрится как заявка на медаль, не меньше. И вот отсюда у меня вопрос, — он понизил голос до минимума, — что этот русский варвар с тобой сделал, и не нужно ли благородно броситься на твою защиту? Я могу, если нужно, ты только скажи! Вооружусь лыжами всей нашей сборной, ощетинюсь ими, как боевой дикобраз, и брошусь в атаку на изверга, который так непоправимо покалечил солнце мирового биатлона!

— Зачем столько лыж-то? — кое-как выговорил Мартен сквозь смех, удерживать который внутри больше не было никакой возможности. — Своих не хватит?

— Конечно, нет! Я его теперь боюсь! Вдруг как размахнется, как врежет, переломает мне весь инвентарь одним ударом, так что свои я как раз предусмотрительно дома оставлю.

— Эх ты, — Мартен сделал вид, что приуныл, — а я-то думал, что ты ради меня самым дорогим готов пожертвовать.

— Готов, конечно, — дурашливо подтвердил Эмиль и вдруг посерьезнел, — но, сдается мне, тебе это рыцарство уже не нужно. У тебя, кажется, свой рыцарь имеется.

Мартен не нашел ничего лучшего, как сказать:

— Ты в курсе, что я тебя обожаю, Свендсен?

— В курсе, — кивнул тот, — меня, правда, все обожают, но это мы опустим, как малозначащую мелочь. А если серьезно… Я очень рад за тебя, правда!

— Моему восемьдесят первому месту? — слабо улыбнулся Мартен.

— Ему особенно!

Наконец-то оставшись один, Мартен тут же вытащил телефон, и, разочарованно убедившись, что ни пропущенных звонков, ни сообщений нет, запихал его обратно в карман. Правда, уже через секунду вновь передумал и быстро накатал сообщение:

«Кажется, я должен, во-первых, тебя поздравить. Ты превзошел меня на целых двадцать мест. Гордись!».

Ответ пришел тут же. Словно Антон держал телефон в руках. Словно тоже ждал…

«Поздравления приняты. А во-вторых?»

«А во-вторых, в следующей гонке восьмидесятым придешь ты. Это я тебе гарантирую».

Все показавшееся бесконечным межсезонье он ждал этой встречи, просаживая астрономические суммы на международных разговорах. И когда, наконец-то, они впервые встретились в холодном Эстерсунде… Боже, он отлично помнил, как это было после их первого межсезонья, и как долго после этого он полагал, что лучше той ночи сложно что-то придумать. А теперь он понял, как глубоко заблуждался. Стоило ему сейчас только слегка ослабить внутренние кандалы и позволить воспоминаниям прошлой ночи хлынуть в мозг, как вмиг набатом загрохотало в голове, скрутило знакомой судорогой в животе и моментально пересохло во рту.

А ведь знали, что нельзя, что гонка, что могут увидеть… Но когда они столкнулись взглядами в шумном холле отеля, все это перестало иметь хоть какой-то смысл.

И что против этого стоит восемьдесят первое место и пять минут отставания ходом…

Кажется, этот сезон будет весьма интригующим!

Мартен чувствовал себя так, словно опять начал ходить в первый класс. Казалось бы, ты знаешь, что делают в школе, из рассказов родителей и старших друзей, ты сто раз видел, как в школу уходит и возвращается из нее старший брат, ты слушаешь его жалобы на учителей и смотришь, как он выполняет домашнее задание. Ты уверен, что все знаешь о школе и полностью готов к ней. Но в первый же день, ты, ошарашенный и оглушенный, понимаешь, что не знаешь о ней ровным счетом ни-че-го. И узнавать все, изучать, постигать, тебе придется самому, шаг за шагом. И нет никаких гарантий, что на этом, не самом легком пути все шаги будут правильными.

Как странно было осознавать, что вот теперь у него точно есть близкий человек, которому можно, отчаянно сомневаясь, послать глупейшее сообщение с самым идиотским на свете текстом: «Доброе утро!». И через пару минут, под залихватский кувырок сердца, получить ответное: «И тебе. Как спалось?». Можно на тренировке оказаться рядом — о, конечно, совершенно случайно! — и тихонько шепнуть, что очень хочешь увидеть, какого цвета сегодня тот засос на его шее, из-за которого он так истерил вчера, и расплыться в довольной улыбке от того, как он зальется краской.

А еще можно молча впустить его в номер, тщательно запереть за ним дверь и, сделав шаг вперед, послать весь мир к черту. Ибо весь его мир сейчас перед ним.

— Ты порождаешь во мне крайне странные желания, — прошептал Антон, нависнув над ним так низко, что от его дыхания по коже угрожающе мчались волны мурашек.

— Например? — кое-как спросил он.

— Мне безумно нравится тебя раздевать.

Мартен весело хмыкнул, неторопливо перебирая его волосы.

— А мне безумно нравятся твои странные желания.

— Например, мне очень хочется стянуть с тебя эту твою проклятую желтую майку.

— Беру свои слова обратно: желания, и правда, странные, а главное, неразумные. Эта тряпочка гораздо больше подходит к моему прекрасному смуглому лицу, чем к твоей невзрачной бледности. Законы оптики, дорогой, с ними не поспоришь.

— А я все-таки рискну, — дерзко усмехнулся Антон, — в крайнем случае, и загореть можно. Чтобы законы оптики не огорчались.

— Договорились! — кивнул Мартен. — Буду ждать. А пока… — он резко опрокинул его навзничь и, в свою очередь, навис над ним, — могу избавить от этой тягостной обязанности и стянуть с тебя вот эту футболку. Равноценная замена, как думаешь?

Антон призывно улыбнулся, властно притянул его за шею и отчеканил:

— Вполне. Но не надейся, что я забуду про твою тряпочку.