Даже тем, кого любит.

Особенно тем, кого любит…

Он долго-долго сидел неподвижно, сжимая чашку в холодных деревянных пальцах.

Позабытый, ненужный кофе тихо остывал.

Его радость тоже…

Сочи встретил его каким-то несмолкающим гулом. Люди, машины, встречающие, волонтеры, спортсмены, туристы — всё и вся жило в едином ожидании праздника. Так давно обещанного, так давно вожделенного и вот-вот готового наступить.

Мечта, которая собиралась стать явью. Для всех, кроме одного, мрачно нахохлившегося, бесконечно одинокого в этом веселом людском море француза…

Бездумно стоя у окна и глядя на так красиво сверкающие в ночи огни гостеприимного города, он не мог не вспоминать свой прошлый приезд сюда. Для всех спортсменов, что удостоились высшей чести сюда приехать, Сочи был счастьем, Сочи был радостью, Сочи был мечтой. Для него — местом, само название которого он еще недавно хотел забыть. И то, что целых несколько дней он так глупо надеялся обрести в Сочи что-то подозрительно похожее на счастье, лишь оттеняло новыми, сочными красками его полный крах.

Все так разительно отличалось от прошлого раза. Теперь он не бесился, не ревновал, не сходил с ума, не пытался отыскать запропастившегося Антона. Теперь он не бегал от своих чувств, и, кажется, Антон тоже... Вот только слишком поздно…

Телефон, лежащий на столике, весело запиликал. Он вздрогнул, но не позволил себе даже обернуться. Зачем? К чему этот разговор сейчас? Конечно, его все равно не избежать. Но, пожалуйста, не сейчас, когда он смотрит на этот город, с ласковой улыбкой маньяка наносящий ему один смертельный удар за другим. Сейчас он просто не может вынести еще и это.

Упрямый аппарат после краткой паузы настырно повторил попытку. И еще. И еще. И еще…

Всего их было семь — Мартен методично считал и отстраненно думал, что, как ни странно, Антон оказался настойчивее его самого год назад. Он звонил меньше. Неужели он и разговора их хотел меньше?!

Да, все разительно отличалось, но как же тогда вышло так, что все абсолютно безжалостно свелось к тому же самому результату?..

До поры до времени ему удавалось весьма успешно избегать Антона. Он не смог сдержать кривой улыбки, когда подумал, насколько сука судьба любит развлекаться и как изворотлива она в своих забавах. Давно ли он оттачивал на Антоне навыки слежки и охоты, учился вылавливать его в самых неожиданных местах и находить, словно ведомый запахом, чутьем, охоничьей интуицией? А теперь он сворачивал с пути, стоило ему услышать русские голоса, незаметно прятался за спины коллег по сборной, завидев такую отчаянно знакомую фигуру, садился за наиболее отдаленный столик в ресторане… И все так же упрямо и неотрывно смотрел в окно, когда телефон раз за разом старательно выводил ненавистную мелодию…

В какой момент роли настолько поменялись?

И кто бы знал, как же ему теперь хотелось выть от этого…

В конце концов, Антон, видимо, заподозрив неладное, просто и незамысловато однажды вечером возник на пороге его номера.

Мартен, конечно же, знал, что однажды это случится. Пялясь в потолок бессонными ночами, он готовился к этому разговору, он придумал целые километры очень умных, убедительных и долженствующих внушить почтение речей. Но сейчас, стоя так близко к Антону, глядя в его такие родные и такие незнакомые глаза, серый огонь которых источал бушующие искры, он обо всем этом забыл. Ни единого правильного слова не осталось в его несчастной голове. Только один глупый, смешной, жалкий вопрос: «За что?».

— Я войду? — вопросительно приподнял бровь Антон, слегка улыбнувшись уголком губ.

Мартен хотел ответить, но понял, что не может справиться со спазмом, перехватившим горло, и, торопливо напустив на себя скучающий вид, пожал плечами и посторонился, давая пройти.

— О, значит, со слухом у тебя все в порядке, — с подчеркнуто небрежной иронией бросил Антон, проходя вглубь комнаты. — А я уж было решил, что с ним возникли проблемы, и ты перестал слышать все, что происходит вокруг.

Он не стал реагировать на столь толстый намек, напряженно ожидая дальнейшего и беспомощно гадая, хватит ли ему сил выдержать свою роль.

Не дождавшись реакции, Антон обернулся, прищурился и впился долгим взглядом в его глаза.

— Хотя нет, все-таки реально проблемы, — коротко усмехнулся он.

И не надо было быть экстрасенсом, чтобы отчетливо расслышать в его нарочитой грубости плохо скрываемое волнение, смущение и… Господи, неужели отчаянную надежду?! Надежду, за один лишь намек на которую Мартен раньше все горы Земли бы свернул. Моря бы дотла высушил. Луну бы с неба достал, разгладил, почистил и обратно водрузил. А сейчас он должен отвергнуть эту надежду и разрушить ее. Для них обоих.

Сам. Своими руками. Навсегда.

Господи, за что?!

«Это ради него, — холодно и беспощадно всплыло в сознании. — Для него так будет лучше. Ты знаешь об этом. И он потом, после всего, поймет, что так лучше. И даже скажет тебе «Спасибо». Хотя ты об этом уже и не узнаешь. Но сейчас это самое малое, чем ты можешь попытаться искупить свою вину перед ним. Это все ради него. Помни об этом».

— Нет никаких проблем, — равнодушно ответил он. — И предупреждая лишние вопросы, с телефоном тоже. Так что, да, я видел твои звонки, но мне… было немного не до них.

Взгляд Антона вмиг заледенел, и искры, еще недавно брызжущие из его глаз, словно полыхнули в последний раз в отчаянном крике и погасли, растаяли в нахлынувшем сумраке.

— Ага, — медленно процедил он, — понятно…

— Что понятно?

— Что, кажется, я…сильно заблуждался, — он деланно рассмеялся и быстро направился к выходу, словно стремясь убежать.

И это было самым простым, самым легким исходом, но, сам не зная зачем, Мартен почти крикнул:

— В чем?

Он не ожидал ответа, но Антон вдруг остановился почти на пороге и резко обернулся. И Мартен, абсолютно готовый к ненависти, такой привычной, почти уже не причиняющей боль, оказался совершенно беспомощен перед отчаянием и горечью, которыми буквально ошпарил его взгляд Антона.

— В чем?! В том, что почему-то поверил тебе! — со злостью выплюнул он. — Почему-то решил, что ты можешь быть нормальным человеком и говорить правду.

— Какую? — он почти прошептал это, и Антон даже не стал отвечать.

— И почему-то вообразил, что ты, и правда, способен любить! В любом случае, спасибо, что так быстро открыл мне глаза. Это было, по крайней мере, честно!

Он рванул дверь, почти вылетел из номера и оставил Мартена одного в номере.

В городе. В стране. В мире. Во Вселенной. В жизни.

Отныне и во веки веков. Аминь.

Мартен запретил себе вспоминать. Запретил себе думать. Запретил себе мечтать. Ничего не было в прошлом, нет в настоящем и не будет в будущем.

Только спорт, только медали, только успех. Отныне это — его единственная цель, которой будет подчинена вся его жизнь и на которую устремлены все его помыслы. А все остальное, то самое — прекрасное и несбыточное — просто привиделось, приснилось в странном, длящемся целый год сне. И слава богу, что, вытянув из него все жилы, высосав все жизненные соки, превратив его в живую мумию, этот сон, наконец, закончился.

Так будет лучше. Для всех. И для него — не в первую очередь.

Забыть. Забыть. Это же так просто — взять и забыть… Правда?!

И целых несколько дней он считал, что ему это вполне удается.

Вплоть до вечера 8 февраля 2014 года.

До той минуты, когда он, уже практически потерявший все шансы на медаль, стоял в микст-зоне и сжимая зубы так, что скулы свело тягучей судорогой, смотрел на то, как отчаянно соревнуются издевательские секунды на табло и из последних сил рвущийся к финишу Антон. И как выигрывают секунды. Крохотные доли секунды, если быть точным…

И вдруг раздавшийся в голове холодный смех, так напоминавший змеиное шипение, не оставлял никаких сомнений в том, кто именно на какие-то несчастные миллиметры сместил полет той, злополучной последней пули…