Пусть только Антон будет счастлив. А с ним или без него, уже не имеет никакого значения. Решать Антону. А Мартен свое решение принял.

Он медленно закрыл глаза, наслаждаясь тишиной. Как же замерло все вокруг… Посидеть несколько минут вот так, в тишине, последние минуты перед тем, как сделать последний шаг в пропасть. Постоять над ее манящей, величественной бездной, медленно наклониться, пытаясь разглядеть, что же там внизу. Застыть на пару секунд на грани, отчаянно думая, что еще можно сделать шаг назад. И громко выдохнуть, понимая, что нет, уже нельзя.

Он открыл глаза, залпом выпил свой бокал, неторопливо облизал губы, смакуя терпкий вкус, крикнул: «Марго, распечатай файл «Дополнение-2» из папки «Мартен Фуркад» в двух копиях и принеси нам для подписания» и с кривой улыбкой отсалютовал Тому пустым бокалом.

Он нервно ходил по своему номеру из угла в угол, и ему никогда не было настолько страшно. Том давно убедил его, что свою часть договора исполняет безукоризненно, но сейчас он просто не мог заставить себя набрать номер Антона. Он с изумлением понял, что странное чувство, от которого сворачиваются внутренности и сохнет во рту, — это банальный страх. Невзирая на все неоднократно продемонстрированное могущество Тома, он иррационально боялся, что в этом случае оно может дать осечку. Слишком хорошо он помнил невыносимый лед в глазах Антона, который, казалось, было не под силу растопить даже июльскому солнцу. И сейчас он чувствовал себя словно приговоренный к смерти, которому подали запечатанный пакет в ответ на просьбу о помиловании. Нужно сорвать печать и увидеть «Да» или «Нет», конец или начало, жизнь или смерть. Вот только нет никаких сил сделать это и остается только сидеть и смотреть на грубую печать.

Видимо, Том предвидел и это, он вообще был весьма предупредительным партнером, надо отметить.

И поэтому Мартен вздрогнул, когда телефон, который он гипнотизировал взглядом, вдруг ожил и высветил отпечатавшееся в подкорке имя.

— Где ты был? — начал тот с ходу, даже не поздоровавшись.

— А что? — произнес Мартен, изо всех сил пытаясь, чтобы голос не дрожал.

— Я засыпаю — ты сидишь в номере. Я просыпаюсь — тебя нет, и никто не знает, где ты. Только горничная видела, как ты едва не бежал по коридору с совершенно диким лицом, а потом исчез. На сутки. На звонки ты не отвечал, телефон был выключен. По-твоему, это нормально?

Мартен судорожно сглотнул. Антон — что, переживал?!

— А разве нет? — деланно устало протянул он. — Не пойму, в чем проблемы.

Его сердце набирало такой разгон, что ему казалось, Антон должен слышать этот неистовый ураган даже в трубке. Если он сейчас скажет, что волновался или что-то в этом роде, то… Этого не может быть! Вот просто не может!..

— Ты как был сволочью, Фуркад, так и остался, — прошипел Антон. — Сам ни о ком не беспокоишься, поэтому и не представляешь, что другие могут волноваться.

Мартен медленно закрыл глаза.

Прости меня, Господи… Прости и спасибо тебе…

====== Часть 16 ======

Давно известно, что наша жизнь — это зебра. Полоса черная, полоса белая, полоса черная, полоса белая, а в конце одна большая задница. Мартен, конечно, всегда это знал, но до сих пор эту маячащую на горизонте задницу представлял как-то абстрактно. Ну, будет и будет, у всех когда-то будет, не страдать же из-за этого всю жизнь теперь. Когда-то и Вселенная исчезнет, не хватало еще из-за этого начать переживать. Вполне возможно, что завтра в Землю врежется огромный астероид, и она исчезнет, словно ее никогда и не существовало. Поэтому надо просто жить и радоваться жизни. Каждый день и каждую секунду, как последнюю. И до сих пор этот принцип работал безотказно.

А вот теперь, когда эта самая абстрактная задница вдруг неожиданно обрела весьма конкретные очертания и повисла дамокловым мечом над его головой, ему вдруг стало очень неуютно. И очень захотелось, чтобы эта черная полоса, пожалуй, слишком уж затянувшаяся, скорее сменилась своей белой сестренкой, без которой она просто не может существовать.

И кажется, у него были все основания на это надеяться.

После того судьбоносного (хотя сам Антон об этом и понятия не имел) телефонного разговора все стало как-то незаметно налаживаться. Разумеется, в преддверии надвигающейся Олимпиады увидеться им не довелось: русская сборная улетела в Сочи готовиться к домашним Играм, на которые они возлагали огромные надежды.

Но, поговорив пару раз по телефону, Мартен преисполнился самых радужных ожиданий. Нет, вроде бы ничего особо не изменилось: Антон по-прежнему был почти так же краток, немногословен и суховат, но Мартен не мог не почувствовать: на самом деле изменилось все. Впрочем, если бы его спросили, почему он так думает, он бы не смог ответить. То ли в голосе Антона все же зазвучала пусть тоненькая, но уже явно слышимая теплая нотка, то ли не такими длинными и напряженными стали паузы в разговоре, то ли просто Антон начал, пусть скупо, но рассказывать о себе и даже пару раз спросил, как у него дела.

Теперь Мартен был уверен, что на этот раз своего шанса он уже не упустит и больше так не облажается. Отныне он твердо знал, что ему нужно. И пусть для этого понадобилась куча времени и масса ошибок, тяжелых, критических, болезненных, но оно того стоило.

Воодушевленный этими, такими непривычными, такими странно-радостными мыслями, он вдруг понял, что и на его физическом состоянии это отражается самым неожиданным образом. Мышцы, которые вот уже столько времени не желали подчиняться, отказывались работать должным образом, бунтовали и бастовали, теперь вдруг резко устыдились, вспомнили свое предназначение и бросились наверстывать упущенное. На тренировках он летал так, словно у него выросли крылья. И впервые в жизни донельзя глупые и слащавые фразочки из дамских романов в стиле «Любовь окрыляет» уже не казались ему такими уж глупыми и оторванными от жизни.

В конце концов, решил он, если вот все это огромное, горячее, слепящее глаза, то, чему он до сих пор затруднялся подобрать название, приносит столько пользы, зачем с ним бороться? Подобные нехитрые уловки подсознания позволяли уязвленным гордости и самолюбию принять одну простую истину: бороться бесполезно давным-давно. Он давно проиграл. Он влюбился, как зеленый пацан. И он счастлив. Он отчаянно счастлив от того, что его ждет встреча с любимым человеком.

И все это было настолько невероятно и настолько желанно, что он, кажется, готов был считать минуты до посадки своего самолета в аэропорту города Сочи. Того самого Сочи, в котором год назад по его глупости все чуть не закончилось, а теперь должно было начаться заново.

Озарение пришло, как это обычно бывает, совершенно неожиданно. Настолько, что он замер, не донеся до рта чашку горячего, еще дымящегося кофе с ароматной пенкой сверху.

Если он сейчас, по сути, лежит на гильотине, и нож может сорваться в любой момент, он не имеет никакого права позволять Антону действительно и окончательно влюбиться...

Ведь сейчас, если все пойдет своим чередом, у них неизбежно что-то начнется, что-то иное, не то, что было раньше, искореженное и извращенное, а что-то настоящее, честное, такое, каким оно и должно было быть, если бы тогда, много лет назад один все же осмелился подойти, а второй отказался ставить свою подпись.

Но, в таком случае, когда… Когда случится то, о чем пока не хочется даже мельком думать — ибо слишком страшно и не под силу это человеческому разуму, — Антон останется один. Наедине со своей памятью. Со своим прошлым. Со своей вновь обретенной любовью. Со своей вновь вернувшейся болью.

С болью, в которой виноват, опять же, Мартен.

Всегда и во всем виноват Мартен.

Ему захотелось громко-громко расхохотаться… Это, и правда, очень смешно, так ведь?! Пытаясь освободить Антона, пытаясь сделать его счастливым, пытаясь подарить ему всю замученную, выстраданную нежность, всю любовь, что он ему задолжал, он в конце всего этого вновь причинит ему одну лишь боль. Видимо, судьба у него такая… Он не умеет приносить счастье…