Мартен почувствовал, как все внутри стянулось в тугой узел, вмиг перекрывший доступ кислороду, когда увидел, с каким искренним участием, с какой готовностью и желанием помочь Антон смотрит на Диму. А голос… Он никогда не слышал ничего подобного от Антона. Мартен даже не был уверен, что узнал бы его, не видя собственными глазами, настолько теплым и сочувствующим он был. Антон торопился, говорил очень быстро, взахлеб, и было очевидно, насколько близок и дорог ему Малышко.

Узел разрастался, скручивая все внутренности в единое целое, и Мартен понял, что задыхается. Он быстро встал, практически оттолкнув свой стул, и едва не бросился к выходу, отчаянно пытаясь найти в воздухе, вмиг превратившемся в вакуум, хоть какие-то признаки кислорода. Только выйдя из зала и привалившись к стене, он почуял, как отпускает его этот спазм, и вдруг понял, что больше всего на свете ему хочется зареветь.

Финишировав на следующий день на девятом месте, он с испуганным изумлением понял, что его это уже даже не особо огорчает.

На каждом из огневых рубежей он допустил по одному промаху. И это было едва ли не смешно. Конечно, он всегда славился своей стабильностью, но, как правило, в это понятие вкладывался несколько иной смысл. Впрочем, если кому-то этот результат и мог показаться неожиданным, то уж точно не ему самому.

Он и не ждал чего-то иного после второй подряд ночи на грани сна, реальности и бреда. Всю ночь он видел перед собой бесстрастного Антона, злорадно хохочущего Симона и Малышко с сырой курицей в руках. Из всей этой компании именно к Малышко Мартен проникся наибольшим сочувствием: тот, по крайней мере, готов был ограничиться едой и не предпринимал никаких поползновений в сторону Антона. Мартен все время порывался рассказать ему, что курицу надо пожарить, но тот обнажал огромные окровавленные клыки и приветливо, как ему казалось, улыбаясь, говорил, что благодарен за участие, но сырая ему милее. Мартен шарахался в ужасе и мчался искать Антона, не без оснований опасаясь, не разделил ли и тот участь курицы. И тут же обнаруживал его в компании Симона в таком положении, что ожесточенно думал, что лучше бы их обоих Дима сожрал! Тот, словно учуяв мысли, обращенные к нему, вмиг оказывался рядом и деловито спрашивал: «Кто еда?» На что Антон и Симон, жадно сверкнув багровыми глазами, хором кричали: «Вот он!», не прекращая трахаться при этом, и дружно указывали на Мартена руками, которые вдруг начинали тянуться, тянуться и тянуться… И на этом моменте он просыпался, отчаянно хватая воздух ртом и не в силах успокоить сотрясавшую его дрожь.

После третьего такого пробуждения он плюнул на все, включил свет и решил, что лучше он остаток ночи проведет, бодрствуя, чем вновь ощутит себя диминой едой.

Да, после такой ночи девятое место, пожалуй, могло сойти за небывалый успех!

Он даже почти не удивился, когда немецкий мерзавец вновь победил. Этот этап однозначно претендовал на звание худшего в его жизни, так разве мог победить кто-то другой?! Так что ему с его девятым местом, можно сказать, повезло. Благодаря своему провалу, он оказался избавлен от необходимости вновь униженно поздравлять победителя и смотреть на него снизу вверх.

А вот Антон, который вообще не бежал сегодня и мог с полным правом смотреть трансляцию по телевизору, тем не менее, счел нужным прийти на стадион, посмотреть гонку с трибун и поздравить победителя лично.

Мартен увидел его в тот момент, когда, уже собрав все вещи, собирался покинуть стадион. Наивное сердце на миг екнуло: неужели Антон пришел поболеть за него?! И целых пять секунд он глупо, безрассудно верил в это и совершенно неожиданно чувствовал себя абсолютно счастливым. Вплоть до той минуты, пока Антон, даже не глядя по сторонам, направился прямо к торчащему неподалеку сияющему Шемпу, расцвел ответной улыбкой, а потом крепко обнял его.

Мартен стоял неподвижно. Нет, он очень хотел хоть что-то сделать: гордо уйти, подойти к ним, наорать, закатить Антону хорошую пощечину, пройти мимо с равнодушным видом, что угодно! Но он просто не мог сдвинуться с места, словно все мышцы вмиг перестали получать сигналы от мозга. Он просто стоял, смотрел, слушал все нарастающий гул в голове.

И ничего уже не думал…

— Поздравляю, Сими, это было впечатляюще, хотя и нервно! — произнес весело Антон, наконец отстраняясь. — Полторы секунды на финише! Зачем было доводить до такого, с твоим-то преимуществом?!

— Сам на себя злюсь, — кивнул тот. — Один лишний промах, и вот такая нервотрепка в итоге! Зато так круче, согласись?

— Это точно! — хохотнул Антон. — Адреналином ты всех обеспечил!

— Слушай, ты же и эстафету завтра не побежишь? — вдруг спросил Симон с загадочной улыбкой

— Да, а что?

— А давай сегодня немного отпразднуем мои победы? Посидим в баре, выпьем. Сока, естественно! — засмеялся он и заметив, что Антон колеблется, схватил его за руку и принялся уговаривать: — Скоро Игры, Антон, надо же прочувствовать в полной мере этот момент и запомнить его хоть чем-то особенным!. Вот будешь в старости рассказывать внукам, как накануне Игр сидел в итальянском баре и отмечал с дедушкой Симоном его медали апельсиновым соком.

— Лучше яблочным, — наконец улыбнулся Антон, видимо, приняв решение.

— Как скажешь, хоть картофельным! — с готовностью кивнул Шемпп. — Ну так как? Встретимся вечером, часов в восемь?

Антон вновь кивнул, хлопнул его по плечу и, наконец, распрощавшись, двинулся дальше.

Мартен, еле дождавшись, пока немец отойдет на безопасное расстояние, кинулся за Антоном.

Догнать его и схватить его за руку было делом нескольких секунд. Он резко развернул его лицом к себе и едва успел уклониться от непроизвольно взметнувшегося кулака.

Узнав его, Антон медленно опустил руку, хотя Мартен с тоской подумал, что лучше бы он, и правда, ему врезал. Это было бы не так больно, как видеть, какое равнодушное выражение моментально принимает его лицо.

— Ты с каждым днем становишься все более диким и грубым, Марти, — ехидно протянул он. — Скоро вооружишься дубиной и помчишься всех убивать.

— Кое-кого бы точно не мешало.

— Кого это?

— Все еще строишь из себя дурачка?! Все еще делаешь вид, что не понимаешь, что происходит?! Или наоборот очень хорошо понимаешь и именно этого и хочешь?!

— Что за бред ты несешь вообще?! Я не собираюсь разгадывать твои загадки! И вообще отпусти! — он дернул рукой, безуспешно пытаясь вырваться из его цепких пальцев. — Мне некогда.

Смех Мартена задребезжал, словно опрокинулась целая машина, груженная железными листами.

— О да, конечно! Я слышал, ты очень занят! Торопишься пить яблочный сок! После секса очень освежает, согласен!

Антон на миг прикрыл глаза.

— Да что ты ко мне пристал?! — произнес он тихо, но с такой очевидной неприязнью, что Мартен непроизвольно вздрогнул. — С кем хочу, с тем и трахаюсь! Я тебе ничего не должен! И ты мне, кстати, тоже! В чем проблемы, Марти? Вокруг куча парней, найди себе какого-нибудь погорячее, и он, вне себя от счастья, будет тебя ублажать ночи напролет, а если захочешь, то и дни. Что ты ко мне-то лезешь?! Оставишь ты меня когда-нибудь в покое или нет?!

— Я лезу?! — яростно прошипел Мартен, чувствуя, как все внутри уже кричит от режущей боли, сопровождающей каждое слово Шипулина. — Это я, значит, каждый раз прошу трахать меня сильнее и быстрее и стону «Еще, Марти

На сей раз удар Антона точно достиг бы цели, если бы Мартен не перехватил его руку почти у своего лица и, рванув за нее, не притянул его к себе вплотную.

— Ты. Ни с кем. Не будешь. Трахаться. Кроме. Меня. Ясно?!

Антон буравил его таким яростным взглядом, что Мартен почти наяву ощущал, как от этого взгляда на коже появляются ожоги.

— Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу!

Мартен подумал, что, если бы слова могли убивать, то он был бы давно мертв, настолько неприкрытая, настолько цельная ярость в них звучала. Еще он подумал, что только что собственными руками испортил те жалкие остатки их отношений, которые еще подавали признаки жизни. Подумал он и о том, что он — полный идиот, и ничему в этой жизни так и не научился…