— Я смотрю, ты горячо сдружился с этим немцем, просто не разлей вода! — он уже не пытался скрыть всю свою боль, всю обиду, и каждое его слово буквально кричало об этом, но, кажется, Антон наотрез отказывался это понимать.

— Да. И что? — с вызовом бросил он.

— И ходите везде вместе и тренируетесь даже!

— Я тебе больше скажу: мы и прилетели в одном самолете, сидя на соседних креслах, — процедил Антон. — И что, еще раз спрашиваю?!

Это было уже слишком.

— Да ничего! — заорал он. — Вот только вроде как мы с тобой не чужие друг другу люди, а таких нежностей я в нашем прошлом не припомню.

— Каких нежностей? В каком “нашем”? Какие “мы”? — Антон тоже сорвался на крик. — Нет никаких «мы», уясни это! Есть ты и есть я. Все! И именно – чужие люди!

Мартен на миг прикрыл глаза в обреченной попытке не слышать. И он до этого думал, что больнее быть уже не может?! Наивный...

— А он, значит, тебе не чужой?

— Он мой друг.

— Друг?! Ты совсем идиот?! — он чувствовал, как его начинает трясти, но не мог остановиться. — Не видишь, как он тебя, никого не стесняясь, глазами трахает?! Друг! Знаем мы таких друзей! Только и думает, как бы улучить момент и тебе в штаны залезть!

— А ты?! Ты разве не только об этом думаешь?! Разве все, что тебя интересует, это не то, как бы побыстрее содрать с меня штаны?! Так чем же ты тогда отличаешься?! Так давай!

Он резкими, дергаными движениями скинул куртку и начал расстегивать джинсы, кривя губы в гримасе, мало чем похожей на улыбку.

— Ну давай же! Иди сюда! Чего стоишь?! Тебе же только это нужно! Так давай, трахни уже меня и оставь в покое хотя бы на пару дней!

Мартен не мог пошевелиться, глядя на то, как Антон рывками сдирает одежду, не мог дышать, кажется, даже не мог думать. За весь год такого никогда не было. И он не хотел понимать, что довело Антона до такого безнадежного отчаяния.

Самое ужасное, что все это не могло оставить безразличным организм. Глупое тело не понимало, что все вокруг летело в тартарары с ужасающей скоростью. Оно увидело то, что ему было нужно, как воздух, и явственно заявило хозяину об этом.

Конечно, это не осталось незамеченным, и Антон рассмеялся неприятным, ледяным хохотом.

— Ну вот, я же говорю, что тебе только это и нужно! Так иди уже сюда, не трать время даром!

И хотелось, господи, как же хотелось плюнуть на все, броситься на призыв, рухнуть в бездну, даже зная, что потом из нее уже не выберешься, как вдруг где-то на краешке сознания перезвоном колокольчиков прозвучало: «Ты ведь уже понимаешь, что любишь, Мартен». И, набирая силу, все громче и громче, ответным вздохом расцвело в сознании: «Да, люблю!».

Эти два такие простые, такие короткие слова словно разрушили сковавшие его путы. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и отвернулся.

— Уходи.

Он и сам не ожидал, что сказать это окажется так просто.

Ошарашенная тишина висела в комнате пару секунд, после чего послышался шорох собираемой одежды и — спустя еще несколько секунд — хлопок двери.

Он обхватил себя руками и, сам того не замечая, начал методично раскачиваться.

Любит.

Он любит Антона.

А Антон его — нет.

И с этой минуты он перестал понимать, как с этим жить.

====== Часть 13 ======

Мартен всегда и во всем был хозяином своей судьбы, он все держал под контролем, даже не предполагая, что может быть иначе. И сейчас, когда ситуация вдруг окончательно вырвалась из-под его контроля, он совершенно растерялся.

Если до этого момента отношения с Антоном продолжались ни шатко ни валко, но, по крайней мере, внешне все было по-старому, то теперь все зашло в тупик. Мартен больше не знал, что ему делать. Отказываться от Антона он не собирался совершенно точно, но и продолжаться, как раньше, больше не могло.

Всегда гордящийся своим умением засыпать в любое время по своему желанию, ночь перед спринтом он провел просто кошмарно.

Сон наотрез отказался приходить, пока он не утихомирит свои взбудораженные нервы, а поскольку это было абсолютно невозможно, то и выспаться как следует ему так и не удалось. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором тут же вставал Антон со змеиной улыбкой на губах, выплевывающий ему в лицо те жуткие в своей безжалостности слова и злобно срывающий с себя рубашку.

Конечно же, на следующий день на спринт он вышел в отвратительном состоянии и лишь мрачно ухмыльнулся, подумав, что это уже становится привычным.

Все чаще, стоя в стартовом коридоре, он думал совсем не о том, как наилучшим образом провести гонку. Это было тем более жутко, что он давно смирился с этим. И биатлонные боги не преминули молниеносно наказать его за отступничество.

Ветреная Антерсельва, та самая, что в прошлом году нагло ему изменила с Антоном, сделавшим тут свой золотой дубль, нынче нашла себе нового фаворита, и им вновь оказался не Мартен…

Впрочем, он с первых метров дистанции понял, что не может сегодня рассчитывать на привычно высокие результаты. О какой победе можно говорить, когда всем существом ощущаешь, как неоправданно тяжело идут лыжи и как остервенело царапает легкие колючий воздух. И нет, дело не в ошибке смазчиков и не в особенностях высокогорья…

На сей раз Антерсельва даже проявила своеобразную милость: она не стала его долго мучить, а сразу указала ему на его место. Уже на лежке он намазал два раза и тем самым практически выключил себя из борьбы. Нет, он, конечно, не бросил бороться: слишком глубоко в подкорку были вбиты рефлексы борьбы до последнего. Но в глубине души он с всеохватывающей апатией понимал: на все это стало почти наплевать.

Вот так. За месяц до Олимпийских Игр, к которым он подходил в статусе главного претендента на все золото мира. С этим определенно нужно было что-то делать и как можно быстрее. Но что — он не знал…

Он не смог сдержать нервный смех, когда увидел окончательные результаты гонки: Шемпп и Хофер показали абсолютно одинаковое время! Шемпп! Не Эмиль, не Уле, не Тарьей, не Антон, в конце концов! Да пусть бы кто угодно! Но это был именно Шемпп! Мартен смятенно думал, что, кажется, он с полным правом может отправлять этот день в эксклюзивную коллекцию «Черные дни Мартена Фуркада».

И именно ему, с его пятым местом, пришлось униженно идти и поздравлять того, кого хотелось убить голыми руками. Он долго жал руку Хоферу и даже сказал пару приятных слов, чего почти никогда не делал в подобной ситуации, а затем лишь мельком прикоснулся к руке сияющего Шемппа и, не глядя на него, демонстративно не обращая внимания на обескураженный взгляд, гордо прошел мимо пьедестала к своему унизительному месту у его подножия.

Впрочем, на этом все неприятности этого омерзительного дня не закончились.

Антон в гонке тоже не блеснул, скорее наоборот. Если Мартен стал пятым с двумя промахами, то Антон всего с одним — аж четырнадцатым. При этом двум лидерам он проиграл какое-то сумасшедшее время — минуту без малого. Это наводило Мартена на крайне неприятные, пугающие смутным отзвуком воспоминаний мысли. Освободившись наконец от всех формальностей, он вернулся к себе в номер, торопясь, еле скинув куртку, бросился к ноутбуку и включил запись трансляции гонки. Антон не так часто попадал в кадр — он сразу шел медленно, так что оператор уделял ему не слишком много внимания, — но Мартену хватило и этого, чтобы его сердце затрепыхалось подстреленной птицей. Слишком тяжело и натужно шел Антон.

Он даже не поленился и полез в сивидату, чтобы проверить некоторые свои соображения. Пары минут хватило ему, чтобы прийти в еще более мрачное расположение духа. В последней предшествующей гонке — пасьюте Рупольдинга — Антон тоже показал себя не с лучшей стороны. Тогда он прикатился лишь на 26 место. Но фишка была в том, что он допустил 4 промаха и проиграл на этом в общей сложности Эмилю около полутора минут. А сейчас один-единственный промах обошелся ему в целую минуту! И это при том, что между гонками прошло всего пять дней, а значит, говорить о каком бы то ни было серьезном падении формы не приходилось. Тем более, что речь шла об Антхольце, который, как Антон однажды сам обмолвился, он очень любил.