Но только сейчас при взгляде на мирно дремлющего Антона он понял, чего же ему не хватало. Ему до скрежета зубов вдруг захотелось однажды уснуть и проснуться рядом с ним. Так, чтобы всю ночь вместе. Чтобы никуда не бежать, не смотреть поминутно на часы, не отказывать себе в неторопливых ласках, на которые вечно не было времени. Впервые в жизни захотелось после бурного секса просто валяться рядом. Может быть, болтать лениво обо всем на свете. Может быть, накормить с руки любимым круассаном. Может быть, просто неспешно, удовлетворенно гладить все, что попадется под руку, чувствуя, как вновь закипает в крови знакомый жар… А после второго (третьего, четвертого и так до бесконечности) раза заявить, что пора спать, и закинуть на него руки и ноги, так, чтобы никуда не делся. Отныне и во веки веков. И пусть даже не думает фыркать и говорить, что тяжело: Мартен все равно не послушается. А потом долго лежать без сна, с непроизвольной улыбкой слушая, как он сначала возится, ерзает, дергает одеяло, недовольно ворчит, но постепенно расслабляется и наконец засыпает. Слышать, как выправляется и замедляется его дыхание, и незаметно, убаюканному теплом под боком, провалиться в сон самому. А утром проснуться от ощущения тяжести на груди и улыбнуться, осознав, что это он закинул свою руку. Аккуратно убрать ее и притянуть к себе, вот такого спящего и податливого. Коленом нащупать его утренний стояк и, довольно усмехнувшись, подумать, что этим грех не воспользоваться. Начать будить нежными поцелуями, становящимися все более рваными и нетерпеливыми. И уже дождавшись первого, недовольного пробуждением, фырканья, отстраненно подумать, что, кажется, обратной дороги больше нет…
Разум, зачарованный этими картинами, возможно, еще долго предавался бы сладким мечтам, но плоть заорала, что она, конечно, сегодня творит чудеса героизма, но держится из последних сил. Он помотал головой, чтобы вынырнуть из мира таких розово-приторных, но почему-то вдруг очень притягательных фантазий, и с трудом, но отложил их на потом. Сейчас следовало решать гораздо более насущные проблемы.
Он вновь окинул Антона загоревшимся вожделением взглядом, решительно скинул с себя всю одежду и бросился к нему на постель. Изнывающее тело после всех сегодняшних измывательств над собой сразу же зажило своей жизнью и взяло руководство процессом на себя. Он плотно прижался к нему и вцепился зубами в ухо. Руки моментально заскользили по груди, путаясь в пуговицах рубашки, которые отчаянно хотелось оторвать.
Антон, так безжалостно вырванный из сна, что-то заворчал, закопошился и развернулся к нему лицом.
Не медля ни секунды, он впился в его губы и тут же, воспользовавшись его еще неполным возвращением в реальность, проник внутрь. Огненный шар вновь знакомо взорвался в голове, и обжигающая лава хлынула по венам, воспламеняя каждую клеточку тела. Господи, как же он отвык от этого, и как же он об этом мечтал!
Он тут же опрокинул Антона на спину и навалился на него всей своей массой, послав куда подальше всю нежность Какая к черту нежность, если стоит так, что как бы не кончить, словно зеленый пацан, от одних поцелуев и обжиманий?!
Сонный и разнеженный Антон поддавался, почти не размыкая глаз. Не сказать, чтобы Мартена это сильно радовало: в конце их общения весной Антон всегда вел себя довольно активно, и это было для Мартена гораздо приятнее.
Он трясущимися руками, вполголоса ругаясь на неподдающуюся молнию, сорвал с него джинсы вместе с нижним бельем и торжествующе улыбнулся. Антон мог сколько угодно делать вид, что он спит, что ему пофиг на происходящее, и вообще он бесчувственная жертва гадкого маньяка, но гордо стоящий член говорил сам за себя.
Он снова навалился на него всем телом, изо всех сил вжимаясь в его бедро, сам при этом стараясь одной рукой ласкать его член. Было тесно, неудобно и жарко. Но какое это, в конце концов, имело значение, когда при первом же движении его ладони, Антон издал сдавленный стон и выгнулся навстречу.
— Хочешь меня? — прошептал Мартен срывающимся голосом, лаская ухо и то и дело проникая языком глубоко внутрь.
Антон ожидаемо не ответил: он и раньше никогда не отвечал на подобные вопросы, которые Мартен задавал уже не раз. Но сейчас ему почему-то было просто необходимо получить ответ. Он вдруг совсем не к месту подумал, что сегодняшний день должен расставить все точки над I. Он-то для себя их поставил давно: беспомощно смотря на молчащий телефон в Сочи, вновь и вновь протягивая перчатку в Ханты-Мансийске, глядя в глаза тепло и мудро улыбающейся Жанны, уходя на три круга в сегодняшней гонке. А Антон?
Собственный член, кажется, проклинал его на веки вечные, умолял, увещевал, обещал, что за такие издевательства больше никогда и ни за что не встанет, но он не мог отступить и поддаться желанию, которое достигло предела его возможностей и легко перевалило через него. Он сполз ниже, нащупав вполне красноречиво стоящий сосок, обвел его языком, несколько раз поцеловал, глубоко втягивая в рот и, наконец, довольно сильно прикусил. Сбивчивый, прерывистый шепот на русском явно свидетельствовал о том, что его действия не проходят даром. Он рывком поднялся обратно, навис над ним и снова прошептал прямо в губы:
— Хочешь?
Руки Мартена при этом вновь уверенно отыскали его член и принялись довольно-таки чувствительно ласкать, сжимать то сильнее, то еле ощутимо, обводя пальцем головку и проводя по заполошно пульсирующим венкам.
Антон нервно кусал губы, вздрагивал и судорожно комкал простыню, но упрямо молчал, хотя, судя по испарине на его виске и яростно бьющейся жилке, давалось ему это непросто.
Рука с члена сползла ниже, огладила моментально поджавшиеся яички и пробралась в заветную ложбинку.
— Я же знаю, что хочешь, — покрывая поцелуями его лицо, шею, уши, поминутно прерываясь и хватая ртом воздух, вновь лихорадочно зашептал он. — Так скажи это… Я же все равно знаю, как ты ждешь, когда я наконец окажусь в тебе… Ну же, Антон, я ведь не отстану…
То ли его действия, то ли слова, от которых свой собственный член вновь и вновь напрягался, готовый взорваться в любой момент, все же достигли своей цели.
— Хочу… Хочу тебя, сволочь французская, — кривясь, выдавил из себя Антон. — Давай уже.
— Давай что? — неумолимо давил Мартен. Он еще ни разу не слышал от Антона ничего подобного и теперь просто не мог остановиться.
— Да трахни уже меня, Фуркад!.. Или я тебя застрелю… из твоей собственной винтовки! — содрогаясь от ощущения горячих и жадных пальцев, хозяйничающих у него между ног, яростно выплюнул Антон.
Мартен резко сглотнул: на такое он и рассчитывать не смел. Терпеть и тянуть дальше было уже из разряда садизма и мазохизма одновременно.
Он резко толкнул его, поворачивая на живот, и потянулся к тумбочке за всем необходимым. Руки тряслись так, что порвать пакетик с презервативом не удавалось, и он, в очередной раз выругавшись, рванул его зубами.
Безумно хотелось ворваться сразу, но он заставил себя вспомнить, как давно они не были вместе, и что он ни в коем случае не хочет делать ему больно. Он очень старался сделать все, как полагается, но именно Антон прошептал: «Не тормози, бля! Давай!», когда он трясущимися пальцами пытался растянуть его как можно тщательнее.
И разве можно было противиться этому отчаянному призыву?! Голос разума моментально капитулировал, и он рванулся вперед. Но войдя чуть ли не с первого толчка полностью, он тут же замер. Ибо чуть не кончил в ту же секунду, как жарко, бесстыдно и призывно сжали его раскаленные тиски. Из последних сил он заставил себя думать о правилах французской грамматики, чтобы хоть немного сбить градус накала. Это помогло, а вот Антон, сдавленно выдохнувший и рванувшийся навстречу, — совсем наоборот. И не в силах более сопротивляться и ему, и себе, он сорвал все замки, вырубил тормоза и сорвался сам…
Быстрее… Глубже… Да что ж Антон так стонет-то… От одних этих стонов можно кончить… Господи, как же хочется сказать ему, как сильно скучал! И не только по сексу… вообще… Хотя бы по французски, он же все равно не поймет… Еще быстрее, ну!.. «Tu m’as tellement manqué»**… Вцепиться в его волосы, запрокинуть голову назад, потому что жизненно необходимо прямо сейчас найти его искусанные, измученные губы и прижаться к ним так, словно ничего важнее в мире нет… И ведь в самом деле нет… Замедлиться… Тихо, тихо… Вот так, медленнее, спокойнее… Или иначе все закончится прямо сейчас. А не хочется, господи, как же не хочется!.. Как же хочется, чтобы это длилось вечно… «Je ne peux pas vivre sans toi»***… Как же это круто… Как это невероятно обалденно, так никогда не было. Никогда и ни с кем… И, кажется, никогда не будет. Ни с кем, кроме него… Быстрее… Господи, как же он прогибается и подается назад… С ума сойти можно! Как стискивает простыню и утыкается лицом в подушку, пытаясь погасить стоны… Все… Кажется… все. Больше невозможно держаться… Но сначала остановиться, рвануть его к себе… Прижаться грудью к влажной спине, так тесно, как это только возможно, чтобы ни миллиметра между ними… Вцепиться зубами в шею… Следы? Похер, пусть все видят. Жадными пальцами нащупать его член, стиснуть совсем неласково и начать отчаянно двигать рукой, всем телом ощущая, как он вздрагивает и ответно толкается в ладонь… Ну давай же, ну… Еще крепче стиснуть напрягшееся горячее тело, ощутить теплую жидкость на ладони и, не сдержавшись, вскрикнуть от того, каким жаром и содрогающейся теснотой вдруг опаляет собственный член. И от этого ли, или от того, как Антон откидывает голову ему на плечо, беспомощно хватая приоткрытыми истерзанными губами горячий воздух, отпустить себя, несколько раз неудержимо рвануться вперед и ощутить, как мир все-таки разбился на мириады осколков…
