Лежка прошла до обыденного нормально: пули летели в цель, глазки закрывались, зрители аплодировали, Мартен бежал к победе. Все вело себя так, как и полагается, словно детали идеально отлаженного механизма. За исключением одного русского, который, кажется, родился на свет божий для того, чтобы приносить в жизнь Мартена сплошной хаос.
Он стартовал с отставанием от французской команды почти в полторы минуты. Поэтому, когда Антон только-только начал первую стрельбу, Мартен уже покинул стрельбище и не знал, что тот умудрился натворить. Результаты лежки он увидел лишь тогда, когда, будучи еще пока в отличном расположении духа, подъехал к стойке и, нарушая все свои правила, но не в силах унять любопытство, глянул на табло. Дыхание сбилось сразу же: эта сероглазая зараза умудрилась заехать на круг. От хорошего настроя не осталось и следа. Ну вот как так? Первая же гонка, первый раз на финише эстафеты, и этот идиот допускает такой срыв. И это с его-то трепетной психикой!
А ведь Мартен строил такие планы на сегодняшний вечер, что с превеликим трудом запрещал себе думать об этом: слишком жарко становилось в низу живота. И что теперь? Все зря? Какой уж секс после такого провала! Ведь даже страшно подумать, как он вновь начнет себя грызть. Мартен уже слишком хорошо знал Антона, чтобы не понимать: Антон Шипулин и самоедство — близнецы-братья. Причем второе явно родилось раньше и усиленно третировало младшего. И вот что теперь? Снова превратится в замороженную и страдающую ледышку?! И это после того, как он ждал его почти полгода!
Он. Полгода. Ждал. Встречи. Со своим. Любовником.
От этой мысли, кажется, вырванной из романа 18 века, впору было либо начать восторженно закатывать глаза, либо, не теряя времени даром, пустить себе пулю в лоб. Мартен твердо решил сделать и то, и другое. Лучше одновременно.
А спустя несколько минут после стойки, еле удерживаясь от истерического смеха, он думал, что все же надо было остановиться на втором варианте, причем желательно до заезда на стрельбище. Тогда не пришлось бы позориться перед всем миром.
С ним бывало много всякого, но вот такой дурости он даже предвидеть не мог. Да и кто бы смог?! Мало того, что он зашел на три круга — «Три. Круга. Три. Круга.», — все еще не веря, повторял он про себя, остервенело наматывая эти самые круги — так он еще и, как новоиспеченный юниор, забыл использовать последний доппатрон. Это было уже просто оглушительным фиаско и позором, дети первого года обучения посмеялись бы… Очень почетно для лидера мирового кубка, да…
«Как можно было забыть про патрон, вот как?!» — не переставал изумленно вопрошать он себя.
Хотя и сам понимал, что уж себе-то врать глупо: не надо много думать, чтобы понять, что послужило причиной этой забывчивости и этого краха…
«Точно застрелюсь нахрен, и никакого стыда. И его с собой за компанию пристрелю, чтобы не мучался!» — мрачно размышлял Мартен, стоя у финиша и глядя на скромное шестое место российской команды. И да, именно для осуществления этой благой цели он, не обращая внимания на выстроившихся к нему в бесконечную очередь журналистов, набрал чуть подрагивающими и не попадающими по буквам пальцами: «Зайдешь вечером?». Он терпеливо отвечал на их вопросы, старательно смеялся над собственной оплошностью, всячески пытался вести себя обычно. Но все четче и четче понимал, что отныне понятие «обычно» уже наполнено не тем же смыслом, что и раньше. И только услышав звук смски, торопливо извинившись перед очередным назойливым репортером и прочтя такое сухое, но привычное уже «ОК», понял, что нынешнее «обычно» нравится ему гораздо больше.
Все лето и осень он волей-неволей представлял их встречу. Как правило, все его мысли заканчивались тем, что ему приходилось глубоко вдыхать-выдыхать и общаться со своим непослушным организмом на тему расслабления и земного притяжения, которому должны подчиняться все приличные части тела человека.
Он был уверен, что повалит его на пол тут же в коридоре, наверно, даже не успев толком раздеть. Фантазии роились роем потревоженных пчел и готовы были зажалить до смерти любого, кто посмеет помешать им сбыться.
А вместо этого сейчас он смотрел на Антона, стоявшего в коридоре за открытой дверью, и не мог сдвинуться с места.
Это был он, наконец-то он, живой, из крови и плоти, с этими его глазами цвета осеннего неба и вечно взъерошенными русыми волосами. Мартен смотрел на него и думал только об одном. Нет, не о том, как безумно он хочет его трахнуть. И не о том, как тот изменился за лето. И даже не о том, много ли у них сегодня времени. Он думал, что, кажется, впервые в жизни по-настоящему понял, что значит: «Я соскучился».
Антону, видимо, в конце концов надоело это бесполезное торчание, и он вопросительно приподнял бровь:
— Я что-то напутал? Это не ты мне прислал ту смс? Могу уйти.
Его голос словно разрушил тот гипноз, что охватил Фуркада, стоило только их глазам встретиться.
Он посторонился, и Антон, слегка усмехнувшись, прошел мимо него. И плечом он его задел, конечно же, совершенно случайно!
Пчелы вновь захватили власть над сознанием, а жар внизу живота полыхнул с такой силой, что во рту мгновенно пересохло. Но именно от того, что аж скулы свело от желания немедленно взять то, что принадлежит ему и только ему, вдруг захотелось помучиться еще дольше, чтобы потом от получения желанного главного приза мир разбился на мириады осколков. Антон остановился на середине комнаты и застыл, словно в раздумьях, что же делать дальше Мартен вплотную приблизился и уткнулся носом в его ухо. Руки настолько сильно дрожали от желания скорее почувствовать это тело, что он засунул их в карманы. Нет, еще не сейчас, еще немного…
Грудью он ощущал, как напряглась и мелко подрагивает спина Антона, и это возбуждало еще сильнее, хотя, казалось, сильнее уже просто некуда.
Антон вдруг развернулся так, что оказался с ним практически лицом к лицу. Он насмешливо улыбнулся, словно распознав игру Мартена и принимая вызов, а затем, почти касаясь губами его губ, спросил:
— Марти, а ты можешь мне ответить… — он сделал паузу и медленно облизнул губы, — что это сегодня такое было?
Неотрывно, словно кобра за дудочкой, следя за кончиком языка, так призывно скользящим по губам, Мартен уже хотел плюнуть на все, но его внутренний голос завопил: «Не смей сдаваться!»
— А это тебя надо спросить, — ухмыльнулся он, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. — Какого хрена ты на круг ушел?
Руки все же его предали и аккуратно обняли Антона за талию, пока еще довольно бережно привлекая к себе. Кое-как сдерживаясь от того, чтобы не стиснуть его изо всех сил и не вжать в себя, он легко заскользил руками по пояснице.
— Я? — не слишком натурально удивился Антон, и эта фальшивая нотка в слегка дрогнувшем голосе взволновала Мартена сильнее, чем могли бы самые пошлые признания. — Только не говори, что тебя так интересуют мои результаты.
«С некоторых пор они меня интересуют чуть ли не больше своих собственных», — недовольно подумал Мартен, но вслух он не произнес бы этого и под страхом смертной казни.
— Они — нет, а ты — да, — прошептал он ему на ухо, касаясь горячими губами краешка ушной раковины. Проще всего было бы приласкать правое ухо, и тогда Антон бы однозначно капитулировал, но он решил играть честно и добровольно отказался применять это не знающее промаха оружие.
— С каких это пор? — уже заметно неправдоподобно изобразил удивление Антон, которому тоже явно непросто давалось игнорирование губ, влажно целующих ухо, и рук, неторопливо вытаскивающих рубашку из-за пояса джинсов.
— С таких, что я ждал сегодняшнего вечера. И ты был мне нужен веселый и бодрый.
Руки Мартена неспешно пустились в путешествие по спине Антона. От прикосновений к бархатистой коже пальцы начинали гореть и требовали большего, гораздо большего, но мозг, пока еще держащий бразды правления, пресекал все поползновения.
Антон, видимо, чуя, что момент его позорной сдачи на милость победителя все ближе и ближе, уперся руками в его грудь, пытаясь хоть немного увеличить такое опасное в данный момент расстояние между ними.
