От звонких звуков поцелуев Мартен непроизвольно вздрогнул и, не в силах больше терпеть, поднял голову и замер.

Антон Шипулин, собственной персоной, обнимал обеих вскочивших девчонок за талию. Одна при этом ласково лохматила его волосы, а вторая заботливо оттирала следы помады с щеки. Первая, хрупкая брюнетка что-то нежно пропела насчет того, какой Антон хороший и что-то добавила про женитьбу. Судя по тому, каким довольным выглядел Антон, ничего против этого он не имел. Тут же, продолжая прижиматься к нему, игриво возмутилась вторая и вроде как заявила, что он должен жениться на ней. Мартену больше всего на свете хотелось вскочить, отодрать этих нахалок от Антона и вышвырнуть вон, а ему самому врезать хорошенько за такие выкрутасы. А лучше зацеловать до полусмерти.

Антон, словно ощутив эту волну негодования, аккуратно выкрутился из их объятий, что-то им сказал и быстро вышел из зала, и Мартен, кажется, только сейчас вспомнил, как дышать. Но ненадолго, потому что уже через пару минут он вернулся, гордо неся два пышных букета цветов. «Как глупо и пошло!», — заскрипел зубами Мартен. Но девушки, похоже, так не считали, они заахали-заохали и залились краской.

Брюнетка уже растроганно, без прежней игривости вновь начала осыпать его комплиментами, а вторая сказала что-то на тему того, как она завидует той, которой Антон, в конце концов, достанется.

Антон, весь сияя от щедро выливаемого на него восхищения и принимая его как должное, в свою очередь вновь начал уверять девиц, какие они чудесные и прекрасные.

Дольше выносить это воркование Мартен просто не мог, поэтому он встал и, стараясь быть как можно более незаметным, выскользнул из зала.

Мечась в бешенстве по фойе, он никак не мог привести в порядок мысли. Они неслись со скоростью взбесившегося табуна и никак не желали выстраиваться в мало-мальски пристойном порядке. Вот так, значит…

Он тут сходит с ума, всю голову себе сломал, пытаясь понять, что вообще происходит, не случилось ли чего, и каждый час гипнотизирует телефон взглядом, перебирая все возможные и, как водится, самые ужасные варианты. А Антон жив-здоров, вполне себе весел и бодр, дарит цветочки и напропалую кокетничает с девушками. Хорошо, пусть он даже не пытается сам выйти на связь, — об этом Мартен уже и не просит — но хотя бы ответить на звонки можно было?!

Мартен никогда не полагал, что ему может быть так хреново. Он даже не мог бы сказать, что именно он сейчас чувствует: обиду, уязвленное самолюбие, разочарование, ревность? Все это и ничего из этого. В его груди тяжелым ураганом все сильнее закручивался дикий сплав эмоций, одна мрачнее другой, и с ужасающей ясностью Мартен понял, что именно это и называется Боль.

Он обессиленно опустился на диван и спрятал лицо в ладони. Шевелиться не хотелось, хотелось пойти и напиться. А еще лучше врезать кому-нибудь. Очень определенному «кому-нибудь».

Внезапно он вздрогнул и замер, еще ниже опустив лицо. Вся дружная русская компания вышла из ресторана, вновь смачно расцеловалась и, наконец, рассталась. Насколько Мартен мог видеть сквозь пальцы, девушки направились к выходу из отеля, а Антон — к лестнице.

Мартен встал и решительно пошел за ним, твердо намереваясь, в конце концов, выяснить, что происходит. Идти пришлось недалеко, русские остановились на втором этаже. По дороге Антону позвонили, так что, увлекшись разговором, он подошел к одному из номеров, открыл дверь и вошел внутрь, так ни разу и не обернувшись и не заметив преследователя.

Мартен вошел, не стуча, еще толком не зная, что он скажет. Но злость, накрывавшая его с головой, подобно цунами, подсказывала, что ничего хорошего.

Антон разговаривал по телефону, стоя у окна. Услышав стук двери, он обернулся, и Мартен не мог не заметить гримасу недовольства, мелькнувшую на его лице. Это стало последней каплей, переполнившей и так уже налитую до краев чашу его терпения. Ярость, бурлящая в ней, замерла на секунду и вырвалась наружу, подобно смерчу.

— Тебе не кажется, — ледяным голосом процедил он, — что ты, как хозяин, мог бы быть и погостеприимнее?

— Здороваться тебя не учили? — столь же холодно парировал Антон.

— А тебя? Равно как и тому, что на звонки нужно отвечать или хотя бы перезванивать.

Антон кинул телефон на диван, поморщился и отошел от окна.

— Хочу — отвечаю, не хочу — не отвечаю, что сложного?

Мартен стиснул зубы: да, все очень просто, оказывается. А он-то думал, насочинял себе, скучал — да, мать его, именно скучал! Идиот, господи, какой же он идиот…

— Почему ты меня не предупредил, что вы не едете в Холменколлен?

Антон воззрился на него с искренним недоумением:

— Совсем чокнулся? С какой стати я должен тебе что-то сообщать? Ты мне кто вообще, чтобы я перед тобой отчитывался?

Мартен на миг прикрыл глаза. Да что ж такое-то… Почему каждое слово этой сероглазой сволочи отдается внутри такой болью, словно тот втыкает кинжалы и медленно проворачивает их в кровоточащей ране с дьявольской усмешкой.

— А с девочками, значит, любезничать хочешь, цветочки дарить?

Он пожалел об этих словах, едва они сорвались с его губ, но было уже поздно.

Антон взглянул на него и насмешливо, с четко уловимым презрением хмыкнул:

— Браво, Марти! Ты уже не гнушаешься подглядывать? Самому не стыдно?

Мартен стиснул зубы, изо всех сил умоляя себя сдержаться, не отвечать и не наделать непоправимого. Но Антон ошибочно истолковал его молчание, как смущение, и вместо того, чтобы тоже притормозить, пока не перешел грань, продолжал издеваться:

— Ну и как, понравилось? Не знал, что ты у нас вуайеризмом страдаешь. Так, может, ты у меня в уголочке в номере посидишь, поподглядываешь, а я Маринку приглашу? Или Лену? Которую предпочитаешь? Все для тебя, дорогой!

Черная пелена с сумасшедшими багровыми сполохами моментально заволокла все вокруг. Антону не нужно было этого говорить. Видимо, он был все же слишком хорошего мнения о Мартене…

Со всего размаху Мартен отвесил ему тяжелейшую пощечину, от которой Антон, не ожидавший ничего подобного, даже отшатнулся и непроизвольно прижал ладонь к щеке.

А затем, не давая ему времени опомниться, а себе — ужаснуться, Фуркад резко развернул его спиной к себе, заломил руку назад и толкнул на стоящий рядом стол.

Комментарий к Часть 7 Мне повезло, что эта часть была готова уже днем, ибо после сегодняшней фееричной гонки я бы не смогла выдавить из себя ни слова((

====== Часть 8 ======

Комментарий к Часть 8 Даша, ты гений!

http://images.vfl.ru/ii/1518818189/a8cf7c19/20616938.jpg

Однажды, когда Мартену было шесть лет, они с Брисом играли на лужайке в парке, и Брис, вечный любитель насекомых, подобрал маленькую божью коровку. Он притащил ее домой, посадил в банку и весь вечер не отходил от нее, поминутно разглядывая и восхищенно лепеча что-то на своем детском языке. На следующий день Мартену надоело, что брат наотрез отказывается с ним играть, предпочтя ему это жалкое создание. Он вытащил коровку из банки и старательно раздавил ее. Детская память, конечно же, милостиво не сохранила эти воспоминания: все это он знал только со слов Симона, который до сих пор возмущался его неожиданной жестокостью. Но вот то, как навзрыд рыдал Брис и с какой жуткой болью сворачивалось что-то внутри от слез брата, он запомнил навсегда.

С тех пор прошло огромное количество времени, Мартен сделал много плохого и хорошего и, наверно, раздавил уже не одну сотню божьих коровок, но никогда до сих пор он не испытывал вновь этих ощущений до финиша спринта в Сочи, состоявшегося девятого марта.

Он словно наяву видел слезы Бриса в тот момент, когда, вновь выиграв гонку, стоял за финишной чертой, принимал сыпавшиеся со всех сторон льстивые поздравления, растягивал губы в резиновую улыбку и отчаянно ждал, когда же, в конце концов, финиширует Антон. Он не столкнулся с ним на трассе и с тяжелым сердцем подозревал, что это и к лучшему. А когда Антон, наконец, появился на горизонте, похолодев, понял, что лучше бы вообще его сегодня не видеть.