— Так-таки все? — насмешливо прищурился Том. — На 37 место в тотале текущего сезона согласишься?
Ответом ему было смятенное молчание. Мартен, конечно, был готов на все, вот только границы этого «все» он предпочитал определять сам. И уж 37 место в тотале в них явно не входило.
— Ах, Мартен, Мартен, — дребезжащим смехом рассмеялся Том. — Неужели прекрасная задница русского медвежонка не стоит такой малости?! Какой ты неромантичный, однако! Мне даже жаль, что Антон не узнает, как мало ты его ценишь.
Он резко оборвал смех, и каким-то звериным чутьем Мартен осознал, что начинается самое серьезное, то, ради чего он сюда и пришел.
— Хватит тратить время попусту. Давай поговорим серьезно. Мы практически никогда не меняем условия заключенного договора, поскольку это чревато очень непредсказуемыми последствиями для всех сторон взаимоотношений. Не буду вдаваться в технические тонкости устройства нашей системы, но если в общих чертах, это в немалой степени подрывает ее фундаментальные основы. Поэтому, ты должен понимать, что на подобный шаг я могу пойти в самых крайних случаях. Убеди меня, что это и есть тот самый случай.
Мартен тяжело вздохнул и запрокинул голову, буравя взглядом потолок. Убедить?! Как?! Вовсе это не такой экстраординарный случай, просто очередная прихоть баловня судьбы, не так ли?! Ведь не расскажешь, как все внутри замирает, стоит лишь оказаться в одном помещении, как начинают биться в истерике мишени перед глазами, если выпадает лежать на соседних ковриках, как достали эти ненавистные сны, в которых Антон смотрит на него с развратной улыбкой, подмигивает, а потом медленно начинает расстегивать рубашку…
Внимательно наблюдавший за ним Том, видимо, решил прекратить его терзания:
— Ты — моя ошибка, Мартен. Вот зачем я тогда на тебя повелся? Совсем нюх потерял: ведь и не приобрел по сути ничего взамен, а теперь чувствую себя едва ли не виноватым. Старею, кажется. Теряю квалификацию.
Он побарабанил пальцами по столу и помолчал с задумчивым видом.
— Хорошо. Не знаю почему, но мне хочется тебе помочь.
Мартен медленно перевел на него взгляд, боясь поверить в забрезжившую надежду.
— Возможно, есть некая вероятность отыграть назад наш контракт, но, сам понимаешь, это очень нелегко. И совершенно точно, что не в полной мере.
— Что значит не в полной мере? — настороженно спросил Мартен. — Только не говори, что укокошишь Антона и отдашь мне его половину. Левую там, или правую.
— О, а у тебя еще есть силы шутить? — одобрительно протянул Том. — Отлично! Ты однозначно становишься моим любимцем, даже жаль, что не могу полностью тебя удовлетворить.
«Зато Антон может. Если будет не половинчатый», — мстительно подумал Мартен, даже не боясь того, что Тому все станет известно.
— Мои аплодисменты, месье Фуркад! — Том изобразил восхищение на лице. — Ты определенно украшение моей коллекции!
Мартен аж поежился от столь неоднозначного комплимента, вмиг ощутив себя бабочкой, наколотой на булавку и еще пытающейся трепыхаться, но не понимающей, что ее полет на этом закончен.
Том продолжил:
— Вот только, боюсь, Антон действительно станет половинчатым, — и увидев ужас, плеснувшийся в глазах француза, поспешил его успокоить, — не в прямом смысле, разумеется. Как ты думаешь, я отличаюсь дикой кровожадностью?
Мартен помешкал немного и отрицательно кивнул головой. О нет, рвать ноги и пить кровь, жадно чавкая, эта сволочь не будет, он измывается иначе, но вряд ли менее эффективно.
— Я могу отдать в твое полное распоряжение тело. Но душу не могу.
— Что это значит? — ошарашенно спросил Мартен. Звучало жутко, если честно.
— Да ничего такого пугающего, на самом деле, — отмахнулся, как от надоедливой мухи, Том. — Просто стандартная формулировка. Означает, что ты сможешь делать с ним все — абсолютно все! — что пожелаешь, а я знаю, что пожелаешь ты очень многое, — подмигнул он. — Он будет совершенно не против, будет с удовольствием выполнять любые твои приказы и пожелания. Кроме одного: полюбить тебя по-настоящему он не сможет.
Мартен от неожиданности даже рассмеялся.
— Что?! Полюбить?! О чем ты, Том?! Какая вообще к чертовой матери любовь?
— Не сквернословь, — сурово одернул его тот. — Обычная любовь, человеческая, какая же еще. Ты хоть знаешь, что это такое?
— Тебе на эту тему надо с Эмилем пообщаться, — посоветовал француз, чувствуя, что все оборачивается гораздо лучше, чем он мог надеяться, и поэтому к нему быстро возвращается хорошее настроение. — Он будет очень рад поговорить о любви.
Последнее слово он произнес подчеркнуто издевательски, чтобы не оставалось никаких иллюзий на тему того, что он думает об этом.
— То есть ты согласен? — уточнил Том.
— Ты еще спрашиваешь?!
— Уверен? — ехидно переспросил Том.- Не придешь через годик вновь жаловаться, что я тебя обманул?
— Не бойся. Теперь уж точно не приду!
— Хорошо. Марго, — негромко позвал он, и юркая девица вмиг выросла перед столиком. — Распечатай файл «Дополнение» из папки «Мартен Фуркад» в двух копиях и принеси нам для подписания.
— Минуточку, — Марго исчезла так же быстро, как и появилась.
«Ага, — мстительно подумал Мартен, — как убедительно втирал, что ничего изменить невозможно, устои подрываются и все такое. А сам при этом заранее дополнение подготовил».
Том либо не услышал это, пожалуй, чересчур наглое замечание, либо предпочел сделать вид, что не услышал.
Вновь появившаяся Марго с милой улыбкой положила перед Мартеном документы и застыла рядом недвижной статуей.
Мартен взял в руки предложенную ему ручку, покрутил ее в нерешительности и спросил:
— И когда же ты исполнишь вот это?
Скрипучий смех Тома рассыпался по комнате осколками.
— Что, настолько невмоготу? Не беспокойся, скоро, очень скоро. Кстати, передавай привет Антону, я ему там небольшой сюрприз в виде золотых медалек приготовил. Этакий свадебный подарок.
Мартен кивнул, то ли своему визави, то ли собственным мыслям и, более не задерживаясь, поставил свой росчерк.
Раньше Мартен никогда не замечал за собой зависимости спортивных результатов от эмоционального состояния. Выходя на старт, он всегда мог отключиться от любых неудач и неприятностей в иных сферах своей жизни. Словно кто-то невидимый нажимал в его мозгу кнопку Reset и полностью очищал оперативку для наиболее оптимального выполнения первоочередной задачи, выкидывая все неактуальные файлы. Но Антон Шипулин, судя по всему, был сродни компьютерному вирусу. Он захватывал внутри системы «Фуркад» все больше и больше жизненного пространства, копировал, удалял, перемещал файлы по своему желанию, и самое неприятное — намертво поломал волшебную кнопочку Reset.
Оберхоф, традиционно первый постпраздничный этап, обернулся для текущего лидера зачета полным крахом. В спринте и пасьюте он был сам не свой, а посему стал четырнадцатым и шестнадцатым соответственно. На недоуменные вопросы, сыпавшиеся со всех сторон, он вымученно отшучивался про слишком хорошее празднование и улыбался так жутко, что любопытные предпочитали заткнуться и убраться подобру-поздорову.
Оставаясь в одиночестве, Мартен стискивал зубы и цедил замысловатые французские ругательства. Врать другим было легко, врать себе — невозможно. Все пошло наперекосяк по вине одного сволочного русского. Даже стоя в стартовом коридоре, месте, раньше бывшим для него средоточием концентрации, отрезающим его от всего остального мира, он теперь словно находился в каком-то липком тумане, облепляющем лицо, забивающем ноздри, опутывающим, обессиливающим руки и ноги. Он никак не мог отрешиться от реальности. Весьма незавидной реальности, надо признать.
Организм человека — крайне сложная система, требующая слаженной работы всех его частей. Выходит из строя одна, и с радостными криками несутся за ней все остальные. Как прикажете ногам вспахивать снег с привычной интенсивностью, рукам — нажимать на курок с выверенной точностью, глазам — выцеливать центр мишени, если все, на что способен мозг в данный момент, — отслеживать, где и когда мелькнет силуэт в российской экипировке. Мартен бесился, мысленно орал на себя, называя тупым идиотом, готов был в сердцах сломать лыжи и покорежить винтовку, но ничего не помогало. И вот тогда-то, вернувшись после пасьюта в свой номер и вдоволь выместив свою ярость на всем, чему не повезло попасть ему под руки, он резко выдохнул, подобрал телефон, чудом уцелевший при броске в угол, и набрал номер, напечатанный в злополучном журнале.
