– Кто это? – лукаво полюбопытствовал Кохт.

– К чему это плутовство? – поморщился Маро. – Сам знаешь: это – исчезнувшие колонисты.

Гаррисон ободряюще сжал плечо Маро и почтительно поклонился Кохту. Кохт проигнорировал поклон капеллана и со стрекотом втянул воздух.

– Да, это твои люди, – заявил Кохт через мгновение. – Почему они безмолвны?

– А ты что, хотел, чтобы они тебе напоследок спели? – мрачно улыбнулся Маро. – Мне вот их вопли были ни к чему. – И он с тихим свистом провел саблей у своего рта.

– Понимаю, – проникновенно произнес Кохт. – А теперь – вкусите!

Кохт откинул плащ и швырнул из-под него к ногам Маро и его людей комья чего-то светящегося. Это были кусочки мяса, напоминавшие своим желтовато-тошнотворным сиянием слипшихся светлячков. В ноздри Маро ударил медово-приторный аромат, и он узнал в этих комках то, что он так усердно скармливал привезенным пленникам последние две недели.

«Плоть Кохта, – с отвращением подумал Маро. – Небось со срамных мест для нас нарвал!»

– Я… я не буду это есть… – вдруг испуганно пролепетал один из солдат. – Я… П-прости, сэр, но я…

Маро с понимающей улыбкой подошел к нему, подобрал комок мяса и мягко засунул его растерявшемуся солдату прямо в рот. Выпучив глаза, солдат попытался было сопротивляться, но Маро воспользовался эфесом сабли – чтобы вдавить комок мяса еще глубже. Солдат упал и, скрипя осколками зубов, начал медленно пережевывать плоть Кохта.

– А теперь остальные! Живо! – озлобленно скомандовал Маро и, взяв себе один из комков, вернулся к Кохту.

Солдаты переглянулись – и с отвращением на лицах выполнили приказ. Между тем к упавшему солдату приблизился Гаррисон и бережно вытер его лицо платком. После этого Гаррисон распрямился и с наслаждением попробовал брошенное Кохтом мясо.

Смерив подчиненных требовательным взглядом, Маро стойко проглотил свою порцию. Плоть Кохта оказалась слегка солоноватой, и Маро от нее сразу же затошнило.

– Преклонитесь же и признайте меня – как вашего единственного властителя и хозяина! – непреклонно потребовал Кохт.

– А вот я хочу еще разок услышать, что мы получим, – прервал его Маро, подавляя усилием воли бунт в желудке. – Видишь ли, хочу вновь попытаться понять, как это будет работать!

– За мое возвышение над вами и вашей службой на меня после смерти вы получите покровительство – на божественном уровне, – мягко прощелкал Кохт в ответ.

– Но ты не пахнешь фимиамом и не взираешь с небес на твои дома, где по воскресеньям лапают прихожанок! – цинично возразил Маро. – Значит, ты не Бог!

– Истинно так, человек по имени Даллас, – благосклонно согласился Кохт. – Но отныне я ваш единственный небожитель, перед которым вы будете склоняться. Ваши краткие жизни, переменчивая удача, чудачества и даже ваши томящиеся в водовороте годов потомки – всё впредь в моей воле и в моей власти.

Устав спорить, Маро всё-таки встал на колени. Его примеру незамедлительно последовали Гаррисон и солдаты. Кохт подался вперед и пошел в сторону капитана. Маро почувствовал наркотическое действие съеденной плоти Кохта.

Когда Кохт навис над ним, Маро неохотно отложил саблю и против воли зажмурился. Вдруг его правую руку пронзило болезненным жжением. Маро вскинул голову, чтобы дерзко взглянуть на Кохта, но с облегчением обнаружил, что Кохт уже подходил к Гаррисону. Поднеся щипавшую руку к лицу, Маро с изумлением обнаружил на ней ожог, похожий на родимое пятно.

– Метка… – раздраженно прошептал Маро, поднимаясь с саблей с колен. – Видимо, и нам для тебя надо было кое-что захватить – раскаленное клеймо для скота! Что теперь?

– А теперь – убей своих соплеменников, напитанных моей плотью, – равнодушно повелел Кохт, продолжая обходить остальных.

– А разве ты сам не способен на такую малость? – желчно осведомился Маро, показав жестом, чтобы свободные солдаты приготовили оружие.

– Такова моя воля и таковы обычаи моего мира, – глубокомысленно изрек Кохт, возвращаясь на свое место. – Всё имеет свое значение – даже мое имя.

– Даже твое имя? – подозрительно переспросил Маро. – И что же оно значит, черт побери?

– Мое имя значит – желудок, – со вкусом ответил Кохт и напомнил: – Я жду, человек по имени Даллас.

Маро хладнокровно взмахнул рукой – и солдаты молча перебили мычавших пленников.

– Сделка заключена! – торжественно объявил Кохт и довольно поежился.

Маро отстраненно взглянул на убитых:

– Это станет началом новой эпохи…

– Да будет так, человек, – согласно прощелкал Кохт. – А теперь я должен забрать причитающееся мне – моих первых слуг. Иди и не забывай благодарить меня. И помни: отныне и всегда – я рядом!

Маро кивнул солдатам, и они все вместе, забрав повозки, стали медленно спускаться с холма, стараясь при этом не оглядываться и не бежать. Вскоре им вслед донеслись противные звуки треска, словно где-то поблизости пума разрывала тугие барабаны – набитые мясом… Одновременно с этим на черные верхушки деревьев лег голубоватый свет, шедший с вершины холма.

– Viva Америка, – с благоговением пробормотал Гаррисон и отшвырнул молитвенник.

– Продано, – одержимо отозвался Маро.

Маро почувствовал, что эта ночь навсегда изменила не только его самого, но и весь мир. Он вдруг ясно осознал, что отныне всем им и всему его роду уготованы лучшие места в амфитеатре жизни, тогда как за каждое из этих мест суждено расплачиваться кому-то другому – своими исковерканными судьбами, своими разрушенными домами, своим украденным благополучием…

– Продано! – крикнул во весь голос Маро и исступленно рассмеялся.

И его крик, напоенный жгучим безумием, рваным эхом разлетелся по ночному лесу, суля миру грядущее, полное войн, лжи и разочарований.

– Боже, ну и жара! Ну и влажность! И это в середине сентября-то? – поморщился я, продолжая управлять арендованным внедорожником. – Просто невероятно: на Филиппинах каждый месяц под тридцать градусов! Что скажешь, а, Бен?

Сидевший на соседнем сиденье Бен, семидесятилетний мужчина, приходившийся мне родным дядей по материнской линии, снял цветную панамку и с удовольствием высунул в окно голову. Влажный ветер тут же сдул с его загорелой лысины капельки пота, а филиппинское солнце ярко от нее отразилось.

– А что тут скажешь, Алекс? – пожал плечами Бен. – Жарко – как в духовке.

– Я не Алекс, – возразил я по привычке. – Я – Алексей. Леха я. За два года можно было бы уже и запомнить.

– Л-оха, – с трудом произнес Бен, снова надевая панамку.

– Сам ты «лоха»! – рассмеялся я и взглянул на простиравшийся пейзаж.

Обширное плато, которое мы упрямо бороздили на нашем красном джипе, изумрудно переливалось. Над косматой травой вились тучки кровососущих, вздыхали небольшие деревца, в прогретом небе яркими стрелами мелькали птицы. А вдалеке, посреди плато, высилась главная туристическая достопримечательность юго-востока острова Лусон – действующий вулкан Майон, чья сине-сизая вершина неторопливо курилась белой дымкой.

– Удивительно: местами так похоже на среднюю полосу России в июле, – пробормотал я, брызгая на себя репеллентом от насекомых. – Кроме вулкана, конечно. Вулканы у нас только в песочницах – вперемешку с кошачье-собачьими ископаемыми⁴.

– А куда бы ты сейчас больше всего хотел вернуться: в Америку или в Россию? – вдруг поинтересовался Бен и хитро прищурился.

Я неуютно поправил воротник своей типично туристической рубашки и зачем-то подергал шнурок таких же безвкусных шорт.

– Мне ближе Брянск, а не Бронкс – где мы живем и иногда делаем вид, что процветаем, – насупился я, старательно объезжая ухабы на дороге. – А вернуться я бы хотел в аэропорт Манилы: там хоть кондиционеры есть…

– Господи, неужели все русские такие чувствительные? – весело удивился Бен.