– Неужели? И что же это за превосходные «доказательства»? – презрительно усомнился Фуз. – Они как-то объясняют твое нахождение в кабине пилотов, или то, что ты им сделал некие инъекции, или самодельное взрывное устройство, которым ты угрожал пассажирам, или твое требование лететь в какую-то Тверь? Не врать мне, преступник!

– Это же всё наглая ложь! – Я едва не захлебнулся от возмущения. – То есть – не всё! То есть… Блин. – Я растерянно сглотнул, лихорадочно ища наиболее правдоподобное объяснение стюардессе-трутню. – Там на снимках… эм… там… В самолете была какая-то девка с генетическими дефектами! – вдруг соврал я. – Эта девка чем-то опиумным опоила часть пассажиров и экипаж! Да, точно! Короче, она намеренно усыпила пилотов, чтобы из всех нас получился фарш из мяса и металла! А дальше я уже просто выполнил свой гражданский долг – привел пилотов в чувство!

– «Девка с генетическими дефектами». Какое милое определение! – раздался сиплый женский голос.

От этого голоса, словно состоявшего из просеянных стеклянных колючек, Фуз подскочил, вытянулся по струнке и преданно выпучил глаза.

В дверном проеме стояла хорошенькая молодая женщина в розовато-оранжевом деловом костюме, в ярких туфельках и в таких же ярких тоненьких перчатках. Ее короткие огненно-рыжие волосы вились мелким бесом, тогда как ее колющий глаза макияж состоял преимущественно из искрящих тонов пламени, восхитительно сочетавшихся с ее смугловатой кожей. Незнакомка была похожа на элегантный брусочек из мякоти адского арбуза.

– Директор Белла Болль! – объявил Фуз и зловеще покосился на меня: – Встань и поприветствуй даму, бескультурный преступник!

– Фуз! Немедленно найди в списке пассажиров Козетту Бастьен! – холодно приказала Болль. – Свяжись с ней и доставь ее сюда!

– Да, мэм! Сию минуту, мэм! – пролаял Фуз и выскочил из кабинета.

Болль подошла ко мне, достала из кармашка пиджака ключики от наручников и со скучающим видом освободила меня, после чего присела на край стола. От нее вкусно пахло апельсином, бергамотом и персиком, словно она была натерта фруктовым бальзамом. Ее оливковые глаза были пронзительны.

– Как это понимать? – недоверчиво спросил я, растирая запястья.

– Люди как монеты: чтобы понять, чего они стоят, нужно их просто поскрести. – И Болль демонстративно вложила ключики от наручников в мои руки.

На ключиках была знакомая гравировка: «Без пяти минут пять километров».

«Ключи этого… Тапиоки?.. – Я почувствовал, как вдоль моего позвоночника на капельке пота противно прокатился страх. – Это что, подстава?.. Отпечатки!»

Я взволнованно протер ключики футболкой и отбросил их на пол. Болль остро вгляделась в меня, словно прикидывая, вмещусь ли я в ее желудке.

– Л-любишь людей скрести, да? – беспокойно полюбопытствовал я, судорожно размышляя над мизерными шансами остаться в живых. – Ершиком себе кое-где поскреби, Балаболь! Что тебе от меня надо? Дело же ведь не просто в том, что ты хочешь подставить этого темнокожего дуболома, верно?

– Белла Болль, – чеканно напомнила Болль своим сипловатым голосом и достала девятимиллиметровый «Glock-26». – «Если ты, холуй, еще раз решишь поглумиться над моими именем и фамилией, твой побег умоется красными слезами октября».

Я изумленно нахмурился: последнюю фразу Болль сказала на чистейшем русском языке.

– Ты что, русская?.. – не поверил я, нервно глядя на оружие в ее руках.

Болль встала, оперлась на стол и несколько раз качнулась. Пистолет она по-прежнему держала в руке.

– Из кабинета – налево и прямо, – строго сказала она, продолжая мерно покачиваться, словно язык пламени перед пожаром. – Затем – на лифте до третьего этажа. Там увидишь, куда тебе.

После этих слов Болль с грохотом ударилась лицом о поверхность стола. На оставленные Фузом бумаги тоненько брызнуло кровью. Болль повернулась ко мне, и на ее опухавшем красивом лице я увидел оскал дьяволицы, умывавшейся внутренностями еще живой соперницы.

– Ах-х… хах… Душевно зашло… – сипло восхитилась Болль. Она поднесла запястье с перламутровым браслетом ко рту и, морщась от боли, громко сказала в него: – Говорит директор Болль! У нас беглец – русский! Тапиока с ним в сговоре! Убиты трое сотрудников! Тапиока вооружен и очень опасен! Разрешаю огонь на поражение!

– Ч-черт!.. – растерянно проблеял я, вскакивая со стула. – Ты это… это… Подожди-подожди! – И я невольно прижался к стене.

Болль равнодушно наставила на меня пистолет:

– Три.

Затем она нажала на спусковой крючок, и я судорожно закрылся руками. Выстрел оглушил меня. Мое лицо обдули пороховые пары, в то время как пуля беззвучно прошила стену возле моей вспотевшей спины.

– Два, – хищно продолжила Болль и еще раз выстрелила.

Вторая пуля, овеянная грохотом выстрела, ударилась в стену в десяти сантиметрах от моей головы. Наконец сообразив, что это был за отсчет, я стремглав бросился из кабинета. Выбежав, я заметил настежь открытую дверь, за которой была полутемная комнатка – с двумя мертвыми мужчинами, застреленными в голову практически в упор. Начинка черепных коробок этих двоих щедро покрывала искрящую съемочную аппаратуру и погасшие дисплеи.

Я тут же с дрожью ощутил, как у меня в области затылка неприятно заныло – в ожидании свинцового плевка, раскалывающего череп. Зажав рукой рот, попытавшийся снова жалобно заблеять, я изо всех сил припустил дальше по серебристому и безликому коридору.

«Дело – табак! – в панике подумал я, видя приближавшуюся развилку. – Блин, и как быть?! Либо маршрут этой демоницы, либо как-то самому!..»

– Один, Алекс! – раздался где-то позади поскрипывавший голос Болль.

– А вот и мой кучер!.. – ужаснулся я, прижимая голову к плечам и опрометчиво сворачивая налево. – Я безоружен! – неожиданно для себя заорал я на ходу. – Кто-нибудь! Я – сдаюсь! Арестуйте меня! Я не никому не причиню вреда! Психи вы бесчувственные!

Продолжая призывно орать, я выскочил в высокий холл без окон. Повсюду были стальные двери, сверкающие металлом скамейки и фикусы Бенджамина. В центре холла одиноко стоял питьевой фонтанчик. За фонтанчиком были видны лифты и коридоры.

– Эй! Эй! – остервенело забарабанил я в ближайшую дверь. – Арестуйте меня! Тут… тут какое-то недоразумение! Я б-безоружен! Я сдаюсь! Я…

Дверь открылась, и ко мне вышла приятная молодая азиатка, явно занимавшаяся какой-то бумажной работой. Она томно вздохнула, и из-под ее подбородка выскочили мандибулы, а ее раскосые глаза узнаваемо выкатились из орбит, будто желая разглядеть поближе мое перекошенное испугом лицо.

– Ру-у-усские н-не с-с-сдаются, – укоризненно напомнила азиатка-трутень и скромно поприветствовала меня поклоном.

– Божья роса мне в глаза!.. – жалобно простонал я, неверяще отступая.

Неожиданно двери в холле распахнулись, и из них вышли работающие здесь мужчины и женщины – все они были трутнями. Еще через мгновение они, словно издеваясь, стали нестройно и с запинками повторять «русские не сдаются».

– Не сдамся, не сдамся!.. – разозленно пообещал я и задержал дыхание, боясь их усыпляющего токсина.

Закрыв на всякий случай футболкой нос и рот, я, беспокойно вздрагивая, побежал к трем матовым лифтам. У одного из них лежал еще один мертвый мужчина – в форме сотрудника службы безопасности. На раздутой шее охранника были видны венозные следы от удавки.

– Давай же! Давай! – умоляюще пробормотал я, беспорядочно стуча по всем кнопкам вызова лифтов.

К моему ужасу, в мой затылок мягко вжалось что-то холодное.

– Назови мне хоть одну причину, по которой я не стану расплескивать твои мозги по этим красивым дверям! – пробасил Фуз мне в ухо. – Какая-нибудь справка о том, что ты мой брат или отец, – тоже засчитана не будет!

– Болль! – выдохнул я, нервозно поднимая руки. – Этого одного слова достаточно, дуболом?! Позади нас трутни, болван! Надо срочно убираться отсюда! – И я осторожно попытался обернуться.