Я мучительно рылась в воспоминаниях, но в большинстве случаев, там, где раньше интуиция услужливо подсовывала мне уже заученные когда-то действия, слова, ощущения, теперь там было что-то расплывчатое, цветное и неуловимое, точно обрывки сна.

— Пойдем-ка со мной! — я решительно встала и направилась к выходу.

— Э-э-э! — стой!

— Что?

— Ты… Это… Так и пойдешь в простыне? — Артем сверкнул зубами — не, ну я конечно не против, но…

— Ах, да! — я фыркнула и скинула простынь с плеча.

— Афродита Пенорожденная! — восторженно выдохнул он.

— Но — но! — Я погрозила ему пальцем, и принялась спешно натягивать джинсы.

— Да, да. Первым делом, первым делом са-мо-ле-ты… — пропел он, и тоже принялся одеваться, все же, поглядывая на меня, как большой кот на райскую птицу.

— Нам нужно пойти в алтарь Пирамиды — сказала я, натянув майку, — там я сосредоточусь.

— Как скажешь, хоть к черту на рога, — с готовностью отвечал Темка.

— У Ятола нет рогов — сказала я, ожидая его, — я никогда не видела на нем рогов, рога у демонов это признак низких энергий, это все равно что наши коровы. С рогами.

— Да, тебе виднее! — Темка фыркнул беззлобно. — Пойдем в твой алтарь, в твою Пирамиду.

Мы вышли в ночь, рука об руку, как два хулигана, задумавшие какую-то дерзкую шалость. Город не спал. Он скорей притаился, и, тайно, точно из-под ресниц, наблюдал за нами. Безмолвно, кротко, словно ожидая чудес и приключений.

Даже океан притих, и, подобно большому коту, точно мурчал вполголоса, ластился к берегам, облизывал, обтекал волнорезы, донося до ушей лишь едва слышный, воркующий рокот волн.

— Я бы чего-нибудь выпил, — сказал вдруг Атрём, сжав мою руку.

— Я бы тоже, — ответила я, вдруг почувствовав незнакомое прежде желание отрешиться от мира, сконцентрироваться.

— Э! А тебе нельзя! — твердо возразил Артём.

— Это почему это? — спросила я запальчиво, перепрыгивая невысокий бордюр у дороги.

— Мне кажется…- он вдруг посерьезнел, — что у нас будет ребёнок!

— С чего это ты берешь? — я изумилась и даже остановилась вдруг.

— Я — Сталкер!

— Ёмана-а-а-а… — выдохнула я, смеясь, — а я, если что, Первый Демон.

— Ты уже не демон, — сказал он серьезно, — ты беременная женщина и высшее существо. Для меня по крайней мере, — оговорился Артём.

Я прислушалась к себе.

Да, это может быть, может быть, ах, Боже мой, это может быть.

Ребенок! Свет и рождение новой зари. Ребенок, венец нашего союза. Святой символ соединения! Я вдруг ощутила Зов. Зов Творения. Я почувствовала вдруг, что это действительно так. Плод любви. Альфа и омега жизни. Да, это может быть.

— Хорошо, я не пью! — сказала я и громко и настойчиво постучала в первую попавшуюся дверь.

— Ты сумасшедшая! — сказал Тёмка и затих, сжимая мою руку.

— Дайте чего-нибудь выпить! — повелительно сказала я в приотворившуюся дверь. — Именем Хаоса!

— Аферистка — едва слышно выдохнул Артем.

И дрожащая рука, буквально через пару секунд вынесла нам запотевшую бутыль.

— На, пей, — сказала я, взирая на Темку с чувством превосходства. — Наш народ не скупой.

— Русские, тоже! — разулыбался он, прикладываясь к бутылке, что передал нам неизвестный хозяин спящего дома.

— До-о-о-о, — я тоже русская, если что! — со смешливым пафосом ответила я, и мы снова продолжили путь к сверкающей в лунном свете туше Пирамиды.

Она лоснилась, точно кит, всплывший из глубин океана, блестела под Луной, будто айсберг из чистого хрусталя.

Мы дошли до Пирамиды. Она явилась перед нами в окружении домишек и келий, словно огромная акула в окружении мелких рыбешек-приживал.

— Нам сюда, — сказала я, потащив Артема за руку внутрь титанического сооружения.

— Откуда ты все помнишь? — спросил Артем, благоговея под древними стенами.

— Я тебе не просто-так, что-нибудь! — фыркнула я, — Я Первая Жрица, Первый Демон и прочее, прочее… — Я уже смеялась.

— Дьявольская смесь! — сказал он и вошел под сень древних камней.

— Пойдёмте, пойдёмте, мальчик! — мне стало весело.

Пирамида встретила нас тишиной. Той самой тишиной которая будет так же вращаться во всех сферах реала, как и тысячи лет назад.

— Никогда не надо говорить камням то, что они всего лишь камни, — многозначительно сказала я, шествуя по коридорам.

— Нам ничо за это не будет? — вдруг спросил он, как шкодливый пионер.

— Не-а! — сказала я, касаясь рукой теплых камней. .Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках.

Его смех, его голос вселял в меня силы, я чувствовала что сегодня, именно сейчас, Боги благосклонны к нам. А вот и алтарь. Краем души я ощутила его яростное, черное свечение.

— Нам сюда! — сказала я и опустилась на колени пред алтарем Хаоса.

— Нам следует помолиться — вторил мне Артём.

— Да, да следует. Я достала каменную летучую мышь.

— Возроди душу мою. Бог мой.

— Так, тихо. Стоп. Я знаю как надо! — сказал вдруг Артём, вперив взгляд в потолок капища.

— Хорошо, давай ты! — я раскрыла ладони, являя силам ту жалкую серую летучую мышь, что лежала в моих ладонях.

— Омеотль, счастливый отец наш! — он вдруг возвысил голос, преклоняясь на оба колена.

— Спаси нас и сохрани в преддверии. Защити нас, отец Творения. Спаси нас, единый Бог!

— Артем, Артем, Боже мой! — я взяла его за руку, задрожав вдруг в яростном соединении, как будто это был секс, как будто это было — зачатие!

— Прости нас, Отец. Оживи наш дух, вдохни жизнь в это малое существо!

«А он поэт!» — подумала я вдруг.

— Приди, о, Омеотль. Всевышний творец!

На его глазах выступили слезы, Боже, оказывается, я выйду замуж за последнего романтика этой вселенной. Я задрожала, прошла сладкими мурашками вдруг.

— Дай нам сил. Отец!

— Дай нам сил! — словно эхо повторила я за ним и вдруг, внезапно, неожиданно, шокирующе…

То, что было мертвым камнем зашевелилось вдруг на моей ладони. Нетопырь стал снова живым.

— Господи, Тёмка, он жив! — выдохнула я, затрепетав.

— Ну так … — сказал он скромно и преисполнился чувством собственной важности.

Я отметила это вскользь. «Ах, он так нуждается в одобрении!» Что даже и странно!

Он встал на колени перед пустым алтарем и начал молится. Просто смотрела на него, благоговела перед ним, осыпалась дрожью и восторгом. Молящийся мужчина, ангел, святой. Сила и кротость.

Внимать его словам, таять, подчиняться его голосу. Он молится, а я лишь внимаю. Усиливаю, посылаю, соединяю его слова с моим желанием. Прочь, лети прочь мой малыш, мое существо!

И черная летучая мышь вдруг вспорхнула с моих ладоней. Понеслась рваными кругами прочь, прочь!

Замереть на миг, соединиться с ним в его трепетном экстазе. Молиться с ним, быть с ним, жить с ним!

— Алиллуйя! — выдохнула я в тишине.

— Алиллуйя! — ответил он.

Я чувствовала покой. Я знала, Данька жив, все еще жив и в порядке.

Данила лежал на мягком, обнимающем ложе. Летучие мыши порхали перед проемом окна. Одна из них тонко, едва слышно пискнула, пролетая мимо окоема.

— Слава Тебе, дикая летучая мышь!!! — выдохнул внутри себя Данька.

Звездная ночь тихо смотрела в окна. Дане было удивительно удобно, и как-то очень спокойно, но сон не шел. Неподалеку тонко свистел Лысый и басовито похрапывал Илья. Данька повернул голову и почувствовал, что Лискин тоже не спит. Данила посмотрел на него «из головы». Лискин лежал, подперев голову рукой, и смотрел на него.

— Умаялись, — тихо сказал Лис, кивнув на спящих.

— Курить охота, сил нет! — сказал Данила.

— Ага! — подтвердил Димка. — А знаешь что? А я знаю где бабка табак прячет. Настоящий! Пойдем, тиснем?

— Да ну-у-у, — протянул Данила с сомнением. — Запалит, она же богиня!

— Не запалит, мы тихо! Да она и добрая.

Данила сел на кровати. Мысль спереть табачок у богини развеселила его.

— А что, пошли!

Они отправились по извилистым коридорам, хихикая и толкаясь, как пятиклассники, собравшиеся мазать пастой девчонок. Лискин, крадучись, вошел в зал, где на высокой кровати почивала Пожирательница Грязи.