«Как он там, что он делает?» Или просто вспоминала его, образно, без слов, ощущения от его руки на моем плече, от его губ на шее. Потом словно разбуженная птица очухивалась, стыдилась, смущалась, переспрашивала.

Окружающие смотрели на меня с легкой досадой и каким-то жалостливым сочувствием, словно на неизлечимую тихую сумасшедшую. И все улыбались. Потихоньку я стала замечать, что меня будто-ты оберегают, дела решаются помимо меня.

Судьбоносных решений от меня уже не требовали, впрочем, меня это мало заботило, я была благодарна моим друзьям за то, что они сняли этот груз ответственности с моих плеч. Все было неважно. Сейчас не важно.

О новостях нам чаще всего сообщали даже не на Совете, новости нам приносили гости.

В это время у нас почему-то появилось много гостей.

Даже слишком. Иногда они были даже некстати, учитывая то, что большую часть времени нам хотелось проводить где-то ближе к постели.

Однако, наш дом, словно фонарь мотыльков, привлекал и дракгардов и драконид. Впрочем, это было не удивительно, ведь наш дом, как фонарик в этой сгустившейся тьме и тревоге, лучился тихим счастливым светом и покоем.

Помню, как мы смеялись до упаду, когда Ренато в лицах представил нам возрождение Святого Хосе.

Как он восстал из гроба перед всеми чинами Ордена Ока в сверкающем панцире, белом плюмаже на шлеме, алом плаще, воздев меч…

Полупьяный и с огромным засосом на шее.

Его появление произвело не то чтобы фурор, а скорее эффект, подобный маленькому ядерному взрыву.

Все руководящие чины целую неделю провели в оглушении, покуда Святой Хосе проповедовал, Любовь и Свет, зачастую опираясь на плечо симпатичного молодого человека с хитрым лицом торговца из голландского «кофешопа».

Да, лучше Ятола никто не мог показать человеку все скромное обаяние порока!

Святой Хосе шествовал по миру с проповедями.

Днем он был в Париже, а к вечеру уже в Найроби. Толпы фанатиков росли с каждым часом, его называли Испанским Ошо, его величли Мессией, и обвиняли в статусе Лжепророка. Через пять дней после возрождения он стал обрастать апостолами.

Число апостолов множилось и достигло тринадцати.

Первым и самым влиятельным был апостол Василий. Говорили, что он из русских и что настоящее его имя — Василий Камча.

Я улыбалась — конечно же, это был Тецкатлипока, Враг, Ятол, Дьявол. Наилучший импресарио всех времен народов с удовольствием включился в новую игру.

Мир бурлил в смятении, слушая слова того, кто называл себя Святой Хосе. Он говорил миру о Большой Любви, о Конце Света, и призывал познать радости бытия в преддверии Армагеддона. Святой Хосе, словно символ, венчающий эпоху, словно гений, словно пророк, словно мессия нес в мир Любовь. Любовь во всех ее проявлениях. Соединяющую души, властвующую, всепроникающую.

Вне зависимости от пола и возраста, вне зависимости от национальности и религии. Святой Хосе нес в мир Любовь с большой буквы.

Хосе-Мария Анотонио Эскобар стал новым Мессией. Он говорил так, что сотни тысяч людей, слушая его, созерцая его, как белую сверкающую искру, где-то на вершине горы Синай, задыхались от счастья, что миллионы людей из разных уголков мира молились на радиоприёмники, он стал пророком Армагеддона, он говорил то, что каждый хотел услышать… Но, он говорил и о Битве.

Он призывал, он взывал к совести, к чести, к тому внутреннему закону, без которого человечество потеряло бы всякий смысл… Он звал…

Но вместе с тем… Он выполнял роль буфера.

Роль подушки безопасности. Пока проповедовал по миру Святой Хосе, пока священники разных стран предавали его анафеме, или возводили в ранг святого вновь и вновь, пока он исцелял болящих, поднимал на ноги парализованных и делал слепых — зрячими… ракеты не стартовали. Базаар жил.

Ятол делал свое дело. Тецкатлипока — враг, искуситель, хитрец, лучший импресарио — делал свое дело.

Да, мы многое узнавали. Но, самое главное мы узнавали друг о друге. Весь мир сошелся, соединился в нас самих. Мой — в нем, Его — во мне. Гораздо важнее было для меня то, что однажды вечером, когда мы лежали в темноте, на террасе, рука об руку, отдыхая после жаркого секса и смотрели как золотая луна Базаара величаво всплывает над океаном, Артем чуть сжал мою ладонь и сказал:

— Вик, знаешь, а я ведь стихи стал писать, когда ты пропала. Во мне было столько боли, что ей было тесно и мне приходилось отдавать ее бумаге.

— Прочти, — тихо сказала я и прижалась к его плечу.

— Хорошо…

И он начал шепотом, чуть запинаясь от волнения, смущаясь.

А я так бы хотел…

Быть искусанным в кровь тобой

Но ходить с гордо поднятой головой

И отвечать на вопросы:

«Что это? Это мой демон.

Вот, это он на портрете.

Я весь его.

А у него от меня дети.

Да, двое. И оба мальчики».

А ночью сжимать во сне твои пальчики.

Я так бы хотел.

Но мой демон уехал.

А, может быть, улетел…

— Так странно, я ведь тогда ничего не знал… ну… Про тебя.

— Ты Сталкер, милый, а это всегда больше, чем человек.

— Да нет, маленький, я просто все время жил только тобой, так много думал, что как будто кто-то шептал мне про тебя… Все время, все время. Я думал, я с ума схожу. Серьезно! — он тихо смеялся и крепче сжимал мою руку, как будто боялся, что я исчезну, растворюсь в воздухе или снова стану демоном и улечу.

— А я никогда не сочиняла стихов. Так странно, так много молитв и заговоров, и никогда просто стихов…

— Это само приходит, Вик, если ты захочешь- ты сможешь. Только чур не такие, как я, ладно? Чур счастливые.

— Ладно… — отвечала я ему и мы замолкали.

Океан лениво катил валы на берег, дышал и качал на своей темной, лоснящейся спине серебряные блестки луны.

— Эх…- вздыхал вдруг Артем.

— Что?

— Как там Данька?

— Да. Я раньше могла бы узнать. Но сейчас не могу. Я просто человек…

— Мне стыдно перед ним ужасно, так стыдно, аж больно в сердце. Я же чуть его не убил! Я все время пытаюсь его найти, но вижу только мерцание, как будто он не один, а стая светлячков — вспышки, гаснущие во тьме, то тут, то там.

— Конечно, я кивнула. Он — Дитя Хаоса. Он уже сам превратился в Хаос. Он есть и одновременно нет.

Я нахмурилась. Действительно, мы вот тут лежим. Луна, романтика, а он там. В царстве мертвых. На серых безжизненных полях Миктлана. Я рассердилась вдруг. На себя, на Луну и на этот ласкающий бриз. И даже на Артема немножко, он мог бы вспомнить об Даниле раньше, ведь все-таки он его друг. Да… Мы вообще всем ему обязаны. Я хлопнула ладонью по голой Темкиной груди. Меня осенило!

— А! Стоп! — Я вскочила.

— Что? — он тоже тревожно приподнялся.

— Слушай, а ведь можно попробовать узнать! Если во мне осталось хоть немного силы…

Я вскочила и, накинув простыню, стремглав бросилась в дом. Артем поспешил за мной, недоуменно и бестолково повторяя:

— Что? А? Что?

— Щас!

Я выволокла из шкафа шкатулку с украшениями и высыпала сверкающий ворох на ковер.

— Зажги свет!

— Хорошо! — Артем спешно засветил розоватый, похожий на тюльпан абажур.

— Черт, вот как же я забыла?! — я досадливо перебирала украшения, откидывая все эти блестящие камни, как ненужный хлам.

— А! Вот она! Ура! — я нашла.

Маленькая каменная летучая мышь! Подарок Бога Мертвых. Я торжественно протянула ладони с вещицей к Артёму.

— Что это?

— Это оттуда. Это Миктлантекутли дал.

— Оттуда? — Артем многозначительно потыкал пальцем в пол.

— Да!

— И что это такое? — он опасливо покосился в мои ладони.

— Это… Ну как тебе сказать, — я поняла, что не могу подобрать слова.

— Артефакт? — подсказал он мне.

— Да! Точно, это артефакт, это магическая вещь. И если я смогу оживить его, то мы отправим его туда, найти Даньку.

— Здорово! — Глаза Артема загорелись нетерпением. — Что для этого нужно сделать?

— Я пока не знаю. Не помню… Я многое забыла. Знаешь, как будто все знания… Как будто их слишком много… Памяти не стало хватать.