— Пиздец, — просипела слева Ярогнева, тоже очнувшись.

— Попили водички, — проговорил Лютобор с досадой. — Это еще кто такие?

— Лесной народ, — Куница глянул на пару жителей деревни неопределенного пола. — Велеса чтут. Вон нас берендею отдадут.

— Так убьем его, — выдохнула Яра, зыркнув в сторону здорового мужика, прикованного к двум дубовым стволам цепями. — Что на него смерти нет?

— Толпа с копьями, — скиф нахмурился, посмотрев в ее глаза. — Или другой берендей.

— Думаешь, не одолеем? — боярин обеспокоился.

— Вдвоем — нет. Но бой дадим, — Куница с жалостью снова глянул на берендея, для которого уже заканчивали готовить зелье. — Неудобно как-то без боя. Ну, что, прощаться с вами будем?

— Во-первых, нас тут трое, — прорычала Яра, попытавшись ослабить веревки на руках закрученные. — А, во-вторых, кто-то же должен прикончить этого ебаного берендея.

Но предпринять что-то девушка не успела. Толпа лесных людей зашумела, приветствуя своего жреца. Он, на первый взгляд, был грузным и толстым, в шлеме, очень напоминающем птичью голову, только уродливую, шел тяжело, опираясь на посох. Но затем «жрец» обернулся, и оказалось, что настоящий был у него в корзине на спине. Лютобор, да и сам Куница, не смогли сдержать смеха, уж больно дурацкой был вид у этого жреца. И только Яра сцепила зубы, напряженно думая.

Карлик, размахивая руками и костяным посохом, зашелся в длинной речи, у которой, Куница точно слышал, упоминался Велес. А затем указал на Яру, и на Куницу. Видать, они оба за одного Лютобора сгодятся, раз тощие такие. Боярина решили оставить на потом.

— Не бойся! — крикнул Куница, перекрикивая поганые крики лесных людей, повернувшись к Яре. — Ничего не бойся! Я тебя вытащу!

Яра была даже белее обычного, глядя перед собой, пока ее тащили к капищу. Казалось, что она вообще в никуда смотрит, таким затуманенным и дурным был взгляд. Она боялась. Ей было страшно, и Куница это видел. Может, смерть ее и поцеловала, но вряд ли этот поцелуй работает против берендея, который привык раздирать своих жертв на куски. Хотя, подумалось скифу, он был бы не против, чтобы Мара с нежитью снизошла и спасла их. Но дело давно было не в богах, а в людях. И двух из людей ждала верная гибель.

Их с Ярой привязали к канатам, и, разрезав путы на руках и ногах, столкнули вниз. Капище было грязное, земля там — мокрая и скользкая, глинистая. Куница свалился прямо в лужу и понял, что это — гниющая кровь. Следом упала, ударившись в бревенчатую ограду, Ярогнева.

— Не дай ему тебя схватить или ударить, — проговорил он, попытавшись подойти к девушке, но канат резко дернули вверх, и он только черкнул по ее руке своей. — Я отвлеку на себя, а ты попытайся выскочить!

В нос забивалась вонь от гниющих, разодранных на куски, предыдущих жертв для Велеса. Куница подобрался к Яре, и притянул ее к себе. Девица зыркнула на него мутными от страха глазами и проговорила:

— Лучше я его на себя отвлеку, а ты выберись и помоги Лютобору найти Таню и малого.

— Выберетесь — идите на юго-восток, — Куница погладил ее по лицу, крепко прижимая к себе, чтоб не вырвали из рук. — Придете — глаза себе завяжите, и идите на звук, — он вытащил из мочки уха золотую сережку и отдал Яре, — Анагасту скажешь, что моя ты. Как в стаю примут — пусть Лютобор своих забирает, как умеет, и уходит. Поняла?

Взревели горны, и издали разнеслось по всей округе рычание. Ярогнева торопливо вставила сережку в свое ухо, и прокричала, перекрикивая окружающий их шум:

— Убьем эту тварь, вместе выберемся, и сам своему Анагасту скажешь, что твоя!

Она выскользнула из его рук, прежде чем Куница успел наклониться и поцеловать, и, пролетев над всей ямой, пнула идола велесова, белой грязью вымазанного. Прямо на бороде остался отпечаток грязного ботинка. Девица приземлилась напротив Куницы и усмехнулась, показав жрецу-карлику матерный жест. Скиф усмехнулся, покачав головой, и, подняв вверх взгляд, долго и протяжно заорал:

— АРЕС!

Между ними в центр ямы спрыгнул берендей. Вблизи он был еще больше, чем показалось, и еще злее. Он зарычал, а вернее — оглушительно взревел, и ринулся на Куницу, скаля черные зубы. Куница отскочил, затем — снова отскочил, и опять. Безоружный, он только и мог что отскакивать, уворачиваться и убегать, да и в том ему изрядно мешала веревка, за которую то вверх тянули, то вниз опускали, когда не надо. Но Куница мельтешил у берендея перед глазами, от Ярогневы отвлекая.

Он перескочил через берендея, проскользнул по глине у него под ногами и накинул со спины на шею веревку, начав затягивать удавку. Но берендею все было нипочем: он взревел еще громче прежнего и порвал толстенную веревку, как будто это был тонкий волос. Куница поскользнулся и свалился на скользкую глину, а затем ощутил на спине оглушающий удар. В ушах все засвистело, ноги оторвались от земли, и горло сдавили крепкие ручищи. Как в тумане Куница увидел, что за спиной у берендея промелькнуло что-то белое, и словно сквозь вату донесся тонкий девичий голос:

— Отъебись от него, сучара!

Следующая картинка была ясной и яркой: Ярогнева, как-то сумев отвязаться от веревки, не сбегала, а скакала с камнем в руке за спиной у берендея и колотила того по затылку, выкрикивая отборную ругань. В следующий миг она выскочила на спину мужику и стала давить на глаза. Куница ощутил как пальцы берендея на шее сжимаются уже слабее, увидел, как из правой глазницы того потекла кровь, а затем вновь рухнул на землю.

Вокруг все кружилось, Куница попытался сосредоточить взгляд на берендее, и увидел, как тот, стащив со своей спины Яру, швырнул ею, как тряпичной куклой, на бревна. Перешагнув через надоевшую жертву, чудище замахнулось и впечатало кулак в грудь девицы, и та рвано вскрикнула, а по белому подбородку потекла кровь.

И округу затрясло от нового рева. Куница, словно в тумане, увидел, что в яму спрыгнул Лютобор, как он размашисто ударил берендея в голову, и пополз к Ярогневе, что лежала лицом к небу, кашляя кровью и задыхаясь. На груди у девушки была глубокая вмятина, рубаха потемнела от крови и грязи, и из груди торчал осколок сломанного ребра. Уж не знал Куница, в почете у богини смерти Яра, или не в почете, но знал точно одно: с такой раной недолго живут. Яра умирала, жизнь из нее уходила с каждой попыткой вздохнуть. Она захлебывалась собственной кровью, тараща бледные глаза, налившиеся красным, то в небо, то на него.

— Тихо, — проговорил Куница, положив ее голову себе на колени, и погладив по лбу, — тихо, все будет хорошо. Тихо.

В горле встал тошнотворный ком горечи. Ничего хорошо не будет, соврал он. И Ярогнева посмотрела на него так, словно знала, что соврал. Куница осторожно и нежно погладил ее по щеке, и наклонился, целуя в горячий лоб.

— Все будет хорошо, — прошептал он, успокаивая ее, убаюкивая. — Тише, маленькая, тише.

Прямо рядом с ними точился кровавый бой: Лютобор, озверев окончательно, терзал берендея, отрывал голыми руками от него куски. Он ревел так громко, что уши закладывало, но это было не так страшно. Лютобор убивал берендея, они смерти избежали, но не все. Ярогнева не выжила. Прямо на его руках, она испустила последний вздох, забурлив кровью на губах и в горле, и замерла, глядя куда-то вдаль, сквозь него. Куница осторожно опустил ее веки и обнаружил, что Лютобора в яме больше не было, а вокруг доносились крики и истошное его рычание.

В яму упало безголовое тело, залив их обоих кровью. За ним — еще одно, и еще. Где-то совсем рядом, одержимый духом берендеевым, Лютобор крушил, ломал и рвал все, что видел. Куница опустил взгляд на бледное лицо, и вокруг на миг все стало черным-черно, словно кто мешок на голову накинул, да затем сдернул.

Все затихло, и только скуление стало над трупьем разноситься. Куница стянул куртку и, свернув ее, подложил под голову покойнице. Яра была словно спящая, словно вот-вот проснется и спросит, чего у него рожа такая чумазая. Но сон тот был смертным, вечным. Скиф наклонился и снова поцеловал ее в лоб, поднимаясь с глинистой, окровавленной земли.