— Может, не надо, а?

— Поддерживаю, — отозвался Сокол.

— Не обсуждается! — отрезал мужчина.

Я застонала, страдальчески закатила глаза и, выпроводив всех из комнаты, начала одеваться потеплей, на всякий пожарный.

Через пять минут, вся «стая», включая меня, стояла во дворе Академии. И тоже утепленная основательно; не прогадала я с одеждой.

Над школой висел густой, тягучий туман, похожий на сладкую вату. Хоть бери, и ложкой ешь! Он был везде: стелился по зеленой, весенней траве, окутывал высокие башни замка... Красиво!

Я поплотней, запахнула утепленную курточку и поежилась: несмотря на всю красоту, дул довольно сильный «хиус»; было неприятно чувствовать, как он задувает под воротник, расползаясь по всему телу.

— Пошевеливайся! Или ты к земле примерзла? — ехидно окликнул желтоглазый отставшую меня.

Сокол шел впереди, такой серьезный, что даже смешно. Лидер недобитый!

Я, в два прыжка, нагнала парня, и стала идти с ним шаг в шаг. Покрывшаяся инеем трава хрустела под ботинками.

— Слушай, думаешь, я нанималась к тебе в помощницы?! — зло выдохнула я, пустив облачко пара.

— Ну, правда, Сокол, не будь ханжой! — отозвалась откуда-то сзади Алена. — Можно подумать, она виновата, что с нами пришлось идти!

— Обижать девочек нехорошо, видишь, надулась как. — Шутливо пожурил «вожака» рыжий.

— А я причем? — безразлично произнес Сокол.

Мне, очень кстати, припомнился стишок: «Если кто тебя обидел — ты не дуйся, не сердись. Подойди, по роже тресни, отойди и улыбнись!»

И мне, ну о-о-очень, захотелось это все исполнить.

Но было боязно, и я решила, что как-нибудь потом. Поэтому, просто отошла, поближе к Алене и продолжила, молча, дуться.

Кроме меня молчала в этой компашке только Камилла, приплясывая от холода на каблуках.

Она единственная отличилась, одевшись в мини-юбку и тоненькие капроновые колготы.

— Ты хоть бы шапку надела, что ли, — сочувственно произнесла я.

— Прическу испорчу, — парировала стучащая зубами блондинка.

Я махнула рукой и, тихо, поинтересовалась у Алены, зачем Камиллу, вообще, здесь держат.

Та ответила, что блондиночка — дочка зама директора, самая младшая из четверки и даже школу обычную еще толком не окончила не то, что магическую. А потому магии не имеет. И сразу все стало понятно!

— А мы куда? — все же решилась поинтересоваться я.

— В лес. — Угрюмо произнес Сокол.

Спрашивать «зачем?» я не стала, чревато.

Когда пришли на место, я случайно отделилась от общей толпы, и заплутала в тумане.

Вот, стою, предположительно, (видно в дымке плохо) на какой-то поляне в самой глубине леса, А на мои крики: «ау! Меня кто-нибудь слышит?!» никто не отзывается.

«Ну, все, Амина! Сгинешь ты молодой от голода, холода и одиночества!», — раздался голос в голове.

«А все почему? А потому, что кое-кто слишком принципиальный! Допрыгалась! Теперь довольна?!», — продолжали упорно капать мне на мозги.

— Хватит! — шикнула я на своих тараканов.

Букашки послушно замолкли. Вот, что бывает, когда остаешься сама с собой.

Неожиданно, проснулось какое-то странное ощущение, быстро переросшее в жгучую боль в груди. Ноги подломились, и я упала на холодную землю; жар внутри невыносимо нарастал. Я выдохнула облачко пара, окончательно теряя связь с реальностью.

Я не знаю, где очнулась, но тут не было ничего. Абсолютно ничего... Лишь тьма. Исконная тьма, такая притягательная и манящая, Обволакивающая со всех сторон, и почти душащая.

Впереди мгла слегка рассеялась, открывая взору древнее, первозданное пламя, темное и привлекательное, пугающее и завораживающее.

Против воли, я потянулась к нему, не боясь обжечься и, словно в бреду, повторяя:

— Кровь зовет назад, кровь зовет ...Кровь...

Меня резко вырвали из... Да я даже не знаю, что это было.

С трудом разлепила смерзшиеся ресницы.

Меня тряс за плечи Сокол и орал:

— НЕ СМЕЙ ПОДДАВАТЬСЯ ЗОВУ КРОВИ! СЛЫШИШЬ? НЕ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!

— СЛЫШУ! — в тон ему заорала я. — Но, боюсь, скоро оглохну!

Желтоглазый поднял, и так перепуганную, меня, за грудки и, держа на весу, прислонил к дереву, с ненавистью прошипев:

— Как же ты меня достала!

Я от страха даже голос потеряла.

В голове промелькнула скорбная мысль: он же пришибет — и не заметит! А потом под этим же деревцем тихонечко прикопает... Пропажу неудачливой студентки спишут на нечисть лесную.

И все забудут про, такую невезучую, Амину Девиер...

Я печально всхлипнула и жалобно проблеяла:

— Сокол, миленький, не надо, пожалуйста, прошу тебя!

Меня обжог откровенно неприязненный взгляд, и парень разжал хватку.

Я, безвольной куклой, рухнула на заледеневшую землю.

Сокол схватил бледную меня, рывком поднял на ноги и, взяв за локоток, поволок в сторону школы.

— Куда ты меня тащишь?! — возмутилась напоследок я.

— К директору.

— Не пойду! Не хочу! — я уперлась подошвами в почву и вывернулась из гибких пальцев.— Останусь здесь! — упрямо сцепила руки в замок на груди.

Парень хмыкнул, ухмыльнулся, молча, подошел и, бесцеремонно взвалив меня на плечо, направился в сторону Академии.

Пинком, открыв двери в школу, Сокол вошел туда со мной на плече.

Под аккомпанемент шокированных взглядов толпы, нахал втащил, визжащую и некрасиво ругающуюся, меня, прямо в кабинет директора.

Нет, ну это уже наглость!

— Господин директор! Господин директор, скажите, чтобы он меня отпустил! Что люди подумают??? — возмущалась я.

Висеть вверх ногами было, мягко сказать, неудобно, и уже слегка подташнивало

А, вот главу Академии, похоже, вся ситуация сильно забавляла: в медных глазах плясали бесенята.

Вы гляньте! Я, значит, страдай, а ему смешно?!

— Эх, Сокол-Сокол! Когда же вы перестанете издеваться над бедной девушкой? — насмешливо изрек Ниайас Эриар.

Меня, наконец, отпустили.

«Нужно поговорить», — обратился к директору Сокол, и они оба вышли прочь из кабинета.

Ничто не было таким мучительным, как эти пять минут!

Мужчины вошли, оба хмурые, особенно Сокол.

— Ты знаешь, что делать, — неопределенно-загадочно сказал директор желтоглазому.

— Собирайся! — небрежно бросили мне, и парень вышел из помещения.

Очень хотелось нажаловаться директору. Но стукачкой я никогда не была, а потому, сдержалась.

Злющая, я влетела к себе в комнату, попутно хлопнув дверью так, что бедняжка чуть с петель не слетела.

А в темном уголке поджидала Нора, с расспросами на весьма популярную в школе тему «что у тебя с Соколом?!».

Я отмахнулась от подруги и заявила, что Сокол — хам, нахал и эгоист.

Вселенское разочарование отразилось на миловидном личике брюнетки, и та спросила: «почему?».

Я хохотнула; правда, смешок вышел истерический, и огрызнулась:

— Вот иди, и спроси у него сама!

Сменив куртку и джинсы на одежду попроще, и накинув сверху легкую джинсовую курточку (несмотря на то, что потеплело, все равно было прохладно), я, так же разгневано, выбежала из комнаты, чувствуя осуждающий взгляд подруги в спину. Надеюсь, Нора несильно обиделась!

Сокол встретил меня, в высшей степени хмурым, взглядом, а я на него обижалась после сегодняшней выходки. Так что сели в машину и поехали в неизвестном мне направлении, мы в полном молчании.

Сколько ехали, я не знаю: прикорнула по дороге. Но разбудили меня довольно грубым толчком в бок.

Я послала Соколу свой самый колючий взгляд и выпрыгнула из авто.

Открывшийся вид меня не впечатлил: обыкновенная серая многоэтажка на фоне обыкновенного серого неба.

Сокол взошел по каменным ступеням и положил руку на дверь.

Ладонь засветилась, двери распахнулись, открывая нам путь.

— Прошу! — ехидно произнес парень, чуть наклонившись в сторону прохода.

— Ну, что вы! Право, не стоило! — тоже съерничала я, заходя внутрь.