Я был харизматичным и беспокойным битником. Ходил в чёрной куртке и носил цепь на шее. Мне подавай развязные тусовки и полную свободу самовыражения. Но провинциальный Меридиан не мог дать то, в чем я нуждался, так что я сел в первую попавшуюся тачку и укатил из города, а затем и из штата. Тогда мне и в голову не могло бы прийти, что через десять лет я по собственной воле вернусь сюда, да к тому же не один.

- Эндрю, пожалуйста, не отключайся, - требовал Эверетт.

Тормошил меня и все глядел через руку, которой сжимал руль.

- Скажи, куда мне ехать.

- Сейчас ночь и я не был здесь половину жизни. Я не знаю, Эв. Найди мотель или ферму, а утром разберемся.

Эверетт раздраженно уставился на еле видимую дорогу, нащупал какой-то поворот и спустился на ещё более узкую и неровную дорогу. Вскоре фары осветили ворота, за которыми, вдалеке, виднелся силуэт амбара. Наш приезд побеспокоил собак, так что те появились невесть откуда и носились вокруг машины, рыча и истошно лая.

- Чертовы псины, - проворчал я. - Сколько себя помню, всегда наводняли здешние места.

Эверетт поежился и вопросительно уставился на меня. Я закурил и выдохнул дым ему в лицо. Эверетт ненавидел дым сигарет, а мне уже настолько осточертело его пренебрежение, что хотелось причинять ему дискомфорт при каждом удобном случае.

Кашель Эверетта заполнил тесное пространство салона. Он отвернулся и, забыв об осторожности, приспустил стекло, чтоб глотнуть, насквозь провонявшего помётом животных и скошенной травой, воздуха. Собаки не помянули этим воспользоваться и стали прыгать на дверцу, брызгая слюной и яростно выплевывая мерзкие звуки – что-то между рычанием и кашлем умирающего туберкулезника.

Ворота приотворились, в белом свете фар появился человек. Он прикрывался рукой от яркого света и неуклюже топтался на месте, держа ружьё наизготовку.

- Кто здесь?! - хрипло прокричал старческий голос.

В нем отчетливо слышался испуг, прикрываемый агрессией.

- Я буду говорить, - предупредил я Эверетта и высунулся из машины.

Собаки прыгали, словно черти в аду.

- Мы заблудились, - крикнул я, пытаясь перекрыть гомон, производимый собаками. - Отзовите псин.

Старик подождал немного (видимо, задумался, стоит ли мне верить), а потом зычно свистнул. Собаки с визгом и скулежом бросились к нему, завились вокруг ног, как котята.

Я подал знак Эверетту выключить фары и вылез наружу. Собаки - три лохматых помеси дворняги - угрожающе–целеустремленно поспешили ко мне, обнюхали и в недоумении разбежались в разные стороны. После этого Эверетт последовал моему примеру.

- Что вам здесь нужно? - недовольно проскрипел старик.

- Может, вы подскажете, где именно мы находимся?

- К востоку от Рексберга.

- Насколько далеко?

- 15 миль.

Я прикинул в уме, сможем ли мы продержаться до города ещё около получаса-минут сорока. Эверетт выглядел измученным. Пришлось смириться, что мы оба не в лучшем состоянии для поездки.

- Наверное, у вас найдётся спальное место для двух уставших путников?

Старик нахмурился.

- Сто баксов.

- По рукам.

Мы лежали спина к спине без сна. Как бы больно мне ни делал Эверетт, я сомневался, что это происходило осознанно. Я никак не мог придумать оправдание своему мстительному поведению. Это было нелепо, даже гнусно.

Я повернулся и встретился со спиной Эверетта. К ней хотелось прикоснуться, нащупать пальцами позвонки и провести вдоль до самого копчика, до впадины между ягодиц. Довольно узкая, стройная, мускулистая спина, обтянутая белой тканью кожи.

- Слушай, Эв, мне жаль.

- Что именно? - спросил он равнодушно.

- Я веду себя, как ребёнок.

- Да, - отозвался Эверетт. - Как самый настоящий поганец.

- Я не вправе требовать от тебя взаимности, так?

Эверетт поежился. Мускулы зашевелились. Я придвинулся и навис над темноволосой головой. Глаза Эверетта были устремлены вдаль, сквозь стену, на которую смотрели. Дыхание чуть сбивчатое, неравномерное.

- Я люблю тебя, Эв, - в отчаянии простонал я. - Неужели ты не понимаешь?

Он молчал и не шевелился, только дрожал. Сложно было определить, что являлось причиной дрожи: приятное волнение, раздражение или холод.

К черту, решил я, отвернулся и попытался заснуть. Он сам не знает, что ему нужно.

Старик жил один. У него были два племянника, которые обосновались в городе сами по себе и время от времени приезжали на ферму, когда нужно было чем-то подсобить.

Гостиная, столовая и кухня слились воедино.

- Я не ждал гостей, - сообщил старик, достал початую бутылку бурбона и поставил на стол. – Все, что могу предложить.

Он уселся напротив и налил себе в стакан.

- Вы же скоро в путь, так что не предлагаю. Хотя, если есть желание…

- Не откажусь, - весело признался я.

Эверетт раздраженно глянул на меня. Его бесило, что я не просыхаю уже несколько дней. Все, что я делал – это спал, ругался и заливал в себя виски, пиво, сухой мартини, а потом блевал из окна машины. Я поймал его красноречивый, полный презрения, взгляд и тут же отвернулся, делая вид, будто ничего не смог прочесть в нем.

После третьего, Эверетт хлопнул входной дверью. Он ждал меня в машине, а позже признался, что думал: стоит ли ему дожидаться или просто нажать на газ и уехать, куда глаза глядят, одному.

Итак, мы бодро проехали через Бойсе, два раза пепесекли железную дорогу, чтоб оказаться в Меридиане, где я вновь вспомнил свою юность. Эти идиотские однообразные названия улиц, вроде Север-Меридиан-стрит, которая перетекает в Юг-Меридиан-стрит, или Север-Меридиан-роуд, плавно переходящую в Юг-Меридиан-роуд. А может быть, и наоборот. Я слишком мало пробыл в этом городе, чтоб понять, что к чему, да и сравнительно давно это было.

Эверетт гнал по большим улицам, избегая сворачивать на более узкие, чтоб не потеряться. У Сеттлерс-парк свернул на Запад-Астик-роуд. Местность стала более гористой. Я плохо себя чувствовал после утренней попойки со стариком, все время тянуло блевать, а ещё накатила апатия, так что я мало участвовал в выборе пути, лишь указывал направление.

Не доезжая до реки Бойсе, машина съехала на узкую ухабистую тропу, промчалась через редкие кустарники по пыли. Городок катастрафически маленький, иногда местные называли его пригородом Стара, но я всегда считал, что он занимал, скорее, промежуточное местоположение между Старом и Меридианом. Мой родной город.

Эверетт проявлял мало заинтересованности, да и с чего бы ему интересоваться этим захудалым провинциальным городком? Уютный в прошлом, двухэтажный домишко выглядел совсем не так, как в моих воспоминаниях. Теперь он стал кособоким и маленьким. Когда тебе 17, ты все видишь преувеличено, более грандиозно, и все имеет куда большее значение, чем в последствии. В сотый раз мне довелось убедиться в этом, когда моему искушенному взору предстал старый дом, в котором я провёл половину жизни с самого рождения и до того момента, когда покинул его, как мне тогда казалось, навсегда.

Эверетт деликатно молчал. Он был таким человеком, что сложно понять, думает ли он, как и я, что эта лачуга выглядит, как самая настоящая помойка. Похоже, здесь не жили уже несколько лет, так что внутрь пробрались вандалы и разграбили, разгромили дом, разбили стёкла и исписали стены граффити, изнутри и снаружи.

- Когда-то здесь было уютно, - оправдался я. - По крайней мере, мне так казалось.

Эверетт понимающе кивнул.

- И что делать будем? - спросил он. - Здесь жить нельзя.

- На первое время снимем номер в мотеле. Денег пока хватит. Но стоит что-нибудь придумать с работой.