Эльф замолчал, оборвав себя на полуслове. Страшная картина возникла перед ним: поверженные тела, еще живые рабы, молящие о милости, но получающие только заряд электричества по вскрытым животам. Фен’Харел хорошо это помнил. Смрад гниения, разносившийся на многие-многие мили, сладковатая вонь погубленной жизни. Эванурисы отказывались хоронить бунтовщиков, оставляя эту работу диким зверям. Конечно, когда запах стал невозможным, эльфы решились закапать трупы в общей могиле, но дух разложения все еще слышался там, неподалеку.
– Но у них не было тебя, – ответила Эллана тихо.
Фен’Харел улыбнулся. Он снова взглянул на нее, но теперь по-другому. Конечно же, ее желание, ее жажда свободы казалась ему смешной и дикой. Птица, выросшая в неволе, к свободе почти не стремится, она не догадывается о мире, что лежит у ее лап. У нее есть только смутное представление о том, как живется снаружи, ей кажется, будто и здесь неплохо, хорошо и с цепью на шее… И с каждым поколением птиц, пойманных в клетку, с каждым новым птенцом, что представляет свою жизнь только такой, какая она есть в данный момент, понятие «Свобода» в головах этих птиц размывается. Они уже не знают, как ловить рыбу, где искать ягоды, и как вить гнезда.
Так же с рабами. Эллана хорошо знает жизнь вне гнета магов, жизнь без ударов плети на спине. Она пряталась в грязи и темноте, она охотилась до полного измождения, а добычу делила меж всем племенем поровну. Девушка не питала тех иллюзий, что были у ее менее удачливых братьев, родившихся не в той части света. И даже если попытка Шартана и Элланы удастся, если они свергнут эванурисов и смогут совершить этот злосчастный переворот… Мир не станет радужным и приветливым ко всем.
Всегда нужны чернорабочие, всегда нужны охотники и охранники. Кто же согласится добровольно пожертвовать мечтой о лучшей жизни, когда вот она, перед носом? Фен’Харел плохо понимал, как новое общество собирается существовать, но слепая вера дикарки почему-то тронула его. Есть ли гарантия того, что новый мир не станет таким же, сменив только тех, кто стоит у руля?
– Ты думаешь, что я один смогу одолеть их всех, дитя? – спросил эльф, все еще не уверенный в том, что он хочет помочь. – Я силен, ты знаешь об этом, но, кстати могла бы чаще мне напоминать. Да… Но я все же не так силен, Эллана, чтобы положить к твоим ногам мир.
– Ты не будешь один, и мира мне не надо. Я буду рядом, Шартан, да тысячи взбешенных несправедливостью эльфов… Фен’Харел… Ты же знаешь, что пора прекратить это, остановить колесо.
Пора бы. Да только сможет ли один несчастный эльф противостоять целому миру? Маг не питал никаких надежд, относительно сил восстания. Тысяча эльфов, обладавших магическим даром, едва могли сравниться с одним самым слабым эванурисом. Возможно, Митал или Гилланайн, что сама не так давно была рабыней, согласятся помочь в этой борьбе, но рассчитывать на них нечего. Обе были жалостливы, но расчетливы, ведь иначе в этом мире выжить нельзя.
– Хорошо, – нехотя ответил эльф. – Но восстания не начинают вот так, Эллана. Необдуманно. Я хочу знать все о ваших планах, чтобы помочь вам скорректировать их лучше, чем можете вы, дитя.
Дикарка только закивала. Позже эльфийка попросит его не называть ее так под страхом болезненного удара по самым нежным частям его сильного тела. Она почему-то не могла поверить в искренность слов мага. Эллана знала, что эльф сочувствует рабам, что он втайне ненавидит каждого из своих собратьев – эванурисов, не разделяет их жажды крови и страданий… Но услышать согласие вот так скоро – слишком странно. Черное оперение ворона блеснуло во мраке, и Эллана вытянула руку вперед, чтобы позволить птице приземлиться. Она все объяснит, даст прочитать те письма, что были спрятаны в одной из верхних комнат, расскажет про злосчастную Охоту, что ждет впереди. Она все объяснит. Ночь будет длинной.
========== 22. I’m a dead man walking here ==========
– Ты же теперь свободна, Эллана, верно? – спросила раскрасневшаяся Магнолия, собирая ее дорожную сумку.
Девушка лениво ковыряла положенный перед нею омлет. Без энтузиазма, без каких бы то ни было восторгов. Яйца, лук и молотый душистый перец – не так уж вкусно, да и сил никаких не дает. Ей бы сейчас лепешку из геркулеса съесть, или сушеных кореньев… Дикарка громко выдохнула, услышав заданный ей вопрос. Свободна и свободна, что дальше? Почти ничего все равно не изменилось.
– Ну да, – ответила дикарка, не понимая, к чему все идет.
– Так зачем тебе все это? – спросила женщина, отходя от ящиков с вещами и бегло помешивая бульон, стоявший над очагом. – Ты же теперь можешь вернуться к своей родне и забыть нас всех.
Магнолия все знала. О плане, о готовящемся восстании, о грандиозном побоище, что предстоит им всем в самом скором времени. Знала, и не знала, как к этому знанию относиться. Душа рвалась в бой вместе с радикально настроенной молодежью, но опыт, пережитый много лет назад, внушал женщине страх перед возможными последствиями. А что, если они не смогут отстоять свои права? Что, если проиграют, если погибнут напрасно, усугубив положение остальных рабов?
– Не знаю. Просто это… Эта жизнь, Магнолия… Так противна. Так не должно быть. Ни со мной, ни с тобой, ни с кем.
Девушке мысль о том, что судьбой рабов опечалена вчерашняя свободная эльфийка казалась забавной. Неужели нельзя было самим подняться, стряхнув с себя цепи, нельзя было отправиться на бой? Теперь Эллану мучали самые скорбные мысли. Если порабощенные так слабы, так трусливы, что не решились развязать войну без нее, стоит ли им помогать? Может быть, им нравится гнет цепей и силы, нависшей над самим небом? Им нравится вкус крови на губах, звук хлыста в воздухе, нравится ощущение собственной никчемности.
Магнолия хотела продолжить этот разговор, но Эллана не хотела слушать. Она выхватила из рук женщины сумку с собранной ею едой и выбежала из кухни, громко поблагодарив рабыню за беспокойство. Коробки доставит кто-то другой. Магнолия ей всегда нравилась, приходилась не то наставницей, не то заменой матери, что была не так уж и добра к своей единственной дочери, и Эллана не желала тратить время на сопливые разговоры перед трудным боем.
Охота начнется совсем скоро, осталось всего три дня. Два Эллана и Фен’Харел потратят на дорогу, остальное время на обустройство лагеря, продумывание плана. Хорошо, что он решил взять с собой как можно больше народу, чтобы облегчить всем работу. Конечно же, Эллана лучше других справится с выслеживанием дичи, с установлением ловушек и прочей ерундой, но в лагере дел будет куда больше, чем эванурису казалось.
Убрав сумку за спину, девушка ленно потянулась. Солнце только-только поднялось над небом, его мягкие горячие лучи гладили дикарку по щекам, заставляя ее улыбаться наступающему утру. По чистым щекам, щекам, лишенным кровавых меток скользило тепло. Эллана улыбнулась, проведя рукой по бархатной коже, не ощущая под пальцами зловредных отметин.
– Живее, живее, – говорил хозяин, подгоняя своих рабов. – Ну же! Мы должны убраться, чтобы завтра днем уже быть там.
– Если мы выдвинемся на десять минут пораньше – на день быстрее не придем! – крикнула Эллана, отворяя перед собой дверь.
Эльф тут же повернулся к ней. Длинные волосы убраны в тугую косу, из которой не выбивается ни одной пряди. Девушка закована в кожаные доспехи, на ее милом лице не менее милая улыбка. Дикарка со странным блеском в глазах оглядела рабов, что только хихикали, слушая упреки своего господина. Они-то знали, что никакого наказания это им не сулит, не боялись его, любили. Фен’Харел тоже улыбался, показывая ровные белые зубы. Однажды Эллане показалось, что клыки у него, как у хищного лесного зверя – острые и опасные, что они жаждут отведать ее оливковой плоти. Тогда стало как-то не по себе от этого гадкого чувства, а сейчас оно вспомнилось.
– Мы можем срезать путь через пустоши, чтобы сэкономить целую половину дня, но только до темноты. До темноты, Эллана, не позже. Я бы не хотел отбиваться от гиен, если ты не против.
