Он поднялся, босые ступни шлепали по холодному полу. Маг накинул на плечи колючую рубаху, сплетенную вручную, и отправился вниз по лестнице. Мимо первого этажа, мимо спящих слуг и шуршащих в стенах мышей. Что-то подсказывала магу ответ на вопрос «где сейчас крутится Эллана?». Не в доме. Она стоит под своим окном или сидит у стога сена на псарне, она гуляет по залитым лунным светом тропам или валяется на колючей лужайке у дома.
Фен’Харел тихо выругался, задев ногой одну из больших статуэток, стоявших на полу. Эльф шикнул, отворяя дверь. По пути он успел одеться, накинуть на мокрый от испарины торс рубаху. Маг устал. Устал от бессонных ночей, от того, что не может сомкнуть глаз. Но сейчас эванурис не обращал внимания на навязчивое чувство слабости, тянувшее его вниз, к земле.
Да, Эллана была на улице. Стояла у окна своей спальни, чуть-чуть пригнувшись, всматриваясь в темнеющую даль. В темноте она ориентировалась неплохо, но ночным зрением все же не обладала, ведь не была ни кошкой, ни летучей мышью. Только дикаркой. Разглядеть черную птицу на мрачном небе – задача нелегкая. Девушка, сосредоточенная на одной единственной задаче, не услышала шагов Фен’Харела, что быстро приближался к ней.
– Ты тут замерзнешь, – сказал он громко и быстро, не придумав ничего лучше.
– Нет, мне тепло, не волнуйся, – ответила Эллана тихо, сперва чуть встрепенувшись. – Зачем ты выбрался?
– Я хотел дождаться тебя в кровати, – говорил он, смотря куда-то вдаль. – Но не утерпел, прости. Ты чем-то занята?
Девушка смутилась. Ей не хотелось лгать, уходя от правды все дальше и дальше. Когда-нибудь Эллана планировала рассказать магу о том, что задумали рабы, когда-нибудь дикарка откроет эванурису всю правду, придет время, и она расскажет ему о плане Шартана… Но только не сейчас. Чуть позже. Эльфийка закусила губу. Ей же ничего не стоит обнадежить его, правда?
– Нет, – солгала она.
– Эллана, дитя… – шикнул Фен’Харел.
И даже в темноте она видела всю печаль, отраженную на его красивом лице. «Дитя». Так он звал ее, забываясь, истолковывая простецкие истины или понукая ее за ребячество. Это обращение не сулило ей ничего хорошего. Сердце дикарки сжалось, но разум остался чист от иллюзий и надежд. Нет. Рассказать нельзя, пока он сам об этом не узнает, пока не свершится то самое правосудие. Зеленые глаза смотрели вперед с опаской, боясь встретить горячий взгляд мага, не то обиженного на нее, не то раздосадованного от чего-то другого.
– Я прочитал твою переписку, – зачем-то сказал он, глядя на нее с укором.
О, точно. Слишком опрометчиво было хранить ее на виду. Конечно, в комнату Элланы никогда не лазали, да и большинство рабов знали о том, что планируется ею и ее братом, но предохраняться все же стоило. Девушка не удивилась. Отчего-то ей стало легче, отчего-то легкие перестали быть такими тяжелыми, словно наполненными кровью и гноем, пылью и всем, что причиняет дискомфорт живым существам. Ей не нужно начинать этот разговор самой.
– Почему ты мне ничего не сказала? – спросил маг скорее обиженно, чем злобно, без ярости в голосе.
– Прости, я должна была рассказать раньше… Только… Я боялась.
– Чего, Эллана? Что я разозлюсь и снова заклеймлю тебя за мерзкие свободолюбивые мыслишки, за попытку спасти своих людей? Ты так меня представляешь после всего, через что мы прошли?
Она отвернулась. Нет, конечно же – нет. Фен’Харел чувствовал, что начинает раздражаться. Лучше бы ему никогда не брать те письма в руки и жить в неведении до нужного момента. Невысокая трава в некоторых местах все же доставала магу до щиколотки. Что-то пощекотало его бледную кожу, и эльф вздрогнул. Он шагнул к Эллане, а та отошла, испугавшись. В скудном свете луны, что еле проглядывается сквозь облака, сложно было разглядеть ее фигурку.
– Я боялась, что ты не поймешь, – ответила девушка. – Ты всю жизнь был…
Она хотела сказать «свободен», но вспомнила те злосчастные картины, его речи в комнате, уставленной свечами. Да, он не носил рабского клейма, ошейника и цепей, но маг все же чувствовал всю несправедливость, творящуюся вокруг, чувствовал, но не мог остановить ее в одиночку, не мог ей противиться. Или просто не хотел? Эллана все не могла понять.
О, он определенно был горд. Маг любил хвастать перед гостями дорогими его сердцу приобретениями, любил щеголять чем-то восхитительным, зарабатывая завистливые взгляды. Возможно, именно гордость не позволила ему пойти против системы. Возможно, именно так и было, ведь тогда эванурисы осудили бы эльфа, клеймили его позором. Этого Фен’Харел точно не желал.
– Ты был их товарищем и другом, – закончила девушка. – Я не хотела, чтобы тебе пришлось выбирать между нами.
– О, неужели ты думала, что я не выберу тебя, дитя?
– А ты выберешь? – спросила Эллана, закусывая губу.
На секунду перед лицом Фен’Харела показалось лицо Митал. Ее желтоватые глаза смотрели на него с недобрым прищуром. Таким взором она награждала непокорных, шаловливых детей, игравших под ее длинным обеденным столом и мешавших ей. Эльф решил, что должен обсудить это с ней, должен связаться со старой подругой, спросить ее совета перед действием. Митал можно довериться, с Митал можно говорить, обсудить проблему рабов и рабства.
– Эллана, я – не зверь. Я знаю, что рабам живется тяжело… Но, боюсь, что вы опрометчиво спешите.
– Ты просто не знаешь, как мы все устроили, Фен’Харел, – хвастливо пропела она. – Я собиралась предупредить тебя перед Охотой.
Когда он снова шагнул к Эллане, она не отошла. Теперь страх прошел, оставив от себя только напоминание. Девушка позволила магу обнять себя, прижать к груди, чувствуя, как бьется ее храброе сердце. В глазах эвануриса, прожившего многие века, видевшего падения городов, могучих собратьев, разрушения долин и земель, смерти храбрецов и трусов… Девятнадцатилетняя Эллана была лишь несмышленым ребенком, глупым и импульсивным. Она – бродит в темноте, не разбирая пути. Она – желает бороться за то, чего когда-то лишилась, за то, чего никогда прежде не имела.
– Рабы устали ждать. В городе только и шепчутся о том, что должно свершиться, Фен’Харел, почему вы так слепы? И никто из господ еще не догадался! Потому что мы никому не дадим узнать, пока не пробьет тот час, что…
– Глупая, – прервал ее маг.
Эллана замолчала. Она виновато поджала губы, взглянув на него до ужаса жалостливо. Эти зеленые глаза смотрели мимо, сквозь мрак и темноту, сквозь долгие-долгие метры земли, камня и дерева. Дикарка, не видевшая той доли страданий, что выпала остальным рабам, была только сообщницей. Шартан – он инициатор происходящего, зачинщик драк и вожак стаи. Брат обитал среди страждущих, он не из чужих разговоров знал, что происходит в золотой клетке поработителей, он мог остановить это безумие и желал поступить именно так.
– Эллана, ты, что, правда думаешь, что никто раньше не пытался остановить их? Остановить… Нас? Многие пытались и до вас с этим глупым мальчишкой, дитя, но посмотри, что случилось.
Нет, она понятия не имела. Фен’Харел знал, что отчаяние приводило рабов к радикальным мерам. Да, загнанные и до этого времени собирались в группы, нападали на дворцы и замки, осаждая их днями напролет. Только каждый раз они терпели поражение. Поражение за поражением, снова и снова, умирая один за одним. На плахе, на поле битвы, в лапах врага… Воодушевляющие речи, что собирали рабов, не решали всех их проблем. Раньше многие эльфы обладали магией, раньше, когда эванурисы позволяли Тени проникать в них… Но после очередного восстания маги решили ограничить возможности своих подчиненных еще больше, лишив их доступа к значительной части силы, оставив бунтарям еще меньший шанс на победу.
– И знаешь, что с ними произошло? – спросил эльф громко.
– Нет, – ответила девушка, отворачиваясь.
– О, я тебе подскажу. Так ты видишь, чтобы тирания кончилась, Эллана? – спросил маг, обводя руками воздух вокруг себя. – А? Видишь, чтобы эванурисы смирили свою гордыню? Нет, Эллана, нет, дитя мое. Теперь понимаешь, что случилось? Их всех убили. Всех, Эллана. Я видел реки той крови, крови заплутавших, крови вымученных эльфов, я… Я был свидетелем. Я проливал ее, дитя.
