Чима расстроился до слез и обреченно потащился вслед за Шугой, сжимая его руку и думая, что, скорее всего, никогда хёна за это не простит. Или простит, но попозже, после того, как повыделывается и пообижается.
Шуга повел его в подвал в студию и поставил перед микрофоном.
— Будешь петь, — заявил он.
— Сейчас? — не понял Чимин. — Блин, хён….
Но Шуга посмотрел на него как-то очень мрачно, сунул нацарапанные на листке ноты и слова, уткнулся в ноутбук и завис.
— Хён… — осторожно начал Чима, разглядывая листочек. — Хён… Ты написал для меня песню?
Его лицо расплылось в счастливой улыбке.
— Это не песня, — буркнул Шуга, — Нечего лыбиться… Это набросок просто… Мне надо послушать, как звучит…. Я говорю, лыбу с физиономии сотри…
Но Чима продолжал улыбаться, освещая студию, и даже подхихикивая немного, и очень напоминал маленького щеночка, заливающегося эмоциями от переизбытка чувств.
Когда же зазвучал немного рваный неровный бит, Чима сосредоточился изо всех сил, пытаясь уловить мелодию, пробуя голосом мотив, нащупывая наслаивающие мостики в мелодии. Шуга кивал. Он что-то там подкручивал на пульте, выставляя бегунки, что-то правил в самом треке, останавливал, запускал заново, а Чима послушно следовал за ним, исправляясь тут же, откликаясь на новые оттенки мотива. И в какой-то момент, поняв, что Шуга уже ничего не правит, а просто смотрит на него, вслушивается и следит за интонациями его голоса, запел в полную силу.
Его лицо ловило на себе тени от микрофонного фильтра, двигалось, менялось, губы растягивались на гласных, чуть поблескивая. Войдя в азарт, Чимин начал двигаться, делая легкие движения телом в такт мелодии. Его грудная клетка поднималась и опускалась, живот, обтянутый тонкой футболкой, втягивался и расслаблялся. Шуга смотрел на него пристально, лаская взглядом его сосредоточенный на листочке с текстом взгляд, чуть нахмуренные от старания брови… Крылья носа, которые немного вздувались, когда Чимин подбирал дыхание… Отблески света, играющие на поверхности гладкой, будто отполированной кожи… Шуга опустил взгляд на его крепкие ноги в простых тонких шортах до колен, которые чуть подергивались в ритме песни, немного переминались, касаясь друг друга… Шуга тяжело сглотнул и вышел из-за аппаратуры, медленно подошел к Чимину. Чима перевел на него взгляд от листочка, намереваясь спросить, что не так и где он ошибся… Но не успел.
Остатки нот он выдохнул уже в шугин рот, внезапно прижавшийся к его все еще поющим губам, и сразу почувствовал, как цепкие и сильные руки Юнги прижимают его к себе, стягивая в кулаки мягкую ткань футболки. Обдало жаром. От неожиданности у Чимина ослабели ноги, он даже немного осел в шугиных руках, увлекая его за собой на мягкий пол.
Шуга что-то прохрипел ему в рот, бережно укладывая на малиновый ворс коврового покрытия, провел рукой по его щекам, легонько проходясь пальцами по коже и выстукивая едва различимую мелодию, зарылся пальцами в волосы и притянул еще ближе. В паху тяжелело с геометрической прогрессией, Юнги вдавил свое возбуждение в пах Чимина и потянул одновременно футболку вверх, а шорты, цепляя их вместе с боксерами, вниз. Чима изогнулся и простонал:
— Хё-ё-ён…
И сам принялся раздевать Шугу, стараясь не разрывать поцелуй.
Музыка продолжала литься из наушников, еле различимо встревая саундтреком в звуки тяжелого дыхания. Чимин почувствовал, как губы Юнги оставили его губы, открывая доступ прохладному воздуху к влажной коже, но тут же согрели кожу на груди, мягко задевая напряженные соски. Тело Чимы выгнулось навстречу ласковому рту, и тут же вернулось в подставленные шугины ладони, оставаясь на весу в этом возбужденном полумостике.
А Шуга не унимался: он спускался губами все ниже, и вот уже его горячее дыхание пересекло черту чиминого терпения, встретилось один на один с пульсирующим возбуждением, согрело каждый миллиметр поверхности, и Чима ощутил себя внутри хриплого голоса Юнги. Все его знаменитые ленивые нотки, которые так заводят многочисленных фанатов рэпера, завибрировали вокруг Чимина, заметались вокруг него, втягивая в жар рта, разбиваясь о губы. Шуга слизнул языком всего одну-единственную капельку, а Чимину казалось, что он слизнул его целиком, вобрал в себя и теперь никогда не отпустит. И хотелось, чтобы никогда. Не отпускал.
Колени разлетелись в стороны в знаменитой чиминой растяжке под напором сильных рук Шуги, и Чимин почувствовал мягкие, но требовательные пальцы, проникающие внутрь, гладкие и чуток прохладные, и подался навстречу им, настаивая и подбадривая. Он приглашал Шугу в себя так напористо, что Шуга не выдержал — откликнулся на приглашение немного резко, но бережно, стягивая одновременно и изнутри и снаружи цепкой хваткой ладоней.
Движения. Чимин танцевал в его руках, изгибаясь и трогая, ощупывая себя, влажную спину рэпера, его волосы, жесткие наощупь и пахнущие озерной водой, прижимая, наклоняя к себе, к своим губам его приоткрытые губы и глаза, в которых взгляд, одновременно матовый от подернувшей дымки желания и горящий, ласкался и рассеивал возбуждение.
Движения. Еще и еще. Все горело, все раздражалось изнутри и снаружи, и каждая секунда казалась последней, краем, ее хотелось отсрочить и приблизить одновременно. И та самая, самая крайняя, будто пробила в самую верхнюю ноту нежными, чуть капризными, присущими только Чиме интонациями. Гласные на пике наслаждения прозвучали эхом, перебивая друг друга отголосками, эксклюзивными чимиными отзвучками, напоминая одновременно и стон, и замысловатый страстный вокализ.
Шуга догнал его в этой песне через секунду, добавляя оттенков нижнего регистра, сдабривая своим эксклюзивным тембром общее звучание оргазма.
Секунда тишины.
Финальная секунда трека.
Дальше только шипение дорожки и тяжелое дыхание двух сердец — не в унисон, а перекликаясь эхом, отвечая друг другу взаимностью.
— От тебя пахнет озером, хён, — томно протянул Чимин, распластываясь по ковру и раскидывая руки. — И у тебя тина в волосах.
— Я — водяной, блять, — выдохнул Шуга, укладываясь рядом и резко притягивая Чимина к себе, укладывая его на себя сверху. — Можешь начинать бросать монетки.
Чимин хихикнул.
— У меня есть личный, персональный, эксклюзивный мульквисин.
***
Хоуп ворочался на огромной кровати, пытаясь устроиться поудобнее, но места себе не находил. Мон вышел из спальни минут двадцать назад и до сих пор не вернулся. Что-то между ними все еще было не так. Что-то надломилось в их отношениях. Несмотря на все сказанное и несмотря на все сделанные признания, Намджун все еще маялся от снедаемой его ревности.
Он сидел на широком балконе второго этажа и вглядывался в чернющую даль, туда, где посреди озера несколько часов назад всего за секунду до того, как могла случиться настоящая трагедия, он не смог совладать с собой и теми чувствами, которые старательно давил, запихивал на самое дно сердца, упаковывал кодовыми замками и придумывал мудреные пароли, и которые так легко при малейшей возможности вырвались на поверхность и чуть не довели до беды.
Он все еще дико ревновал Хосока. Как он ни старался, а признать это стоило. И все еще ему не доверял. И это могло, прав Джин, довести до беды однажды. Намджун просто не мог, не имел права находиться рядом с Хосоком и подвергать его такой опасности. Потому что, как оказывается, настоящий монстр скрывался не в его сценическом прозвище, а в нем самом.
Дверь скрипнула за спиной, на балкон тихонько вышел Хосок. Нашел-таки. Рэпмон втайне надеялся, что он уснет, не дождавшись. Но, видимо, Вселенная не собиралась облегчать ему задачу.
— Почему ты здесь сидишь? — задал Хоби ненужный вопрос, поскольку и сам знал, почему. — Ты все еще думаешь, да?
— Я все еще думаю, — ответил, не глядя на него Намджун.
— Это нечестно, — сказал, посидев с минуту в молчании рядом, Хоби. — Нечестно. Хотя бы потому, что я был честен с тобой с самого начала. Ты ведь все знал. С самого начала ты знал. И я думал, что ты готов к этому.
