Намджун опустил голову.

- Она ей показала и где фанфики можно почитать… - не щадил сам себя Джин. – И она почитала…

Профиль Джина, его взгляд, устремленный в темноту, вспыхивающую огнями вывесок, резал воздух как ножом.

- И знаешь, что она сказала, прощаясь? – спросил он, улыбаясь как-то настолько несчастно и жалко, что к чувству сострадания примешивалось невольно чувство какого-то стыда за эту вот улыбку, такую неуместную в данной ситуации.

Намджун качнул головой, будто давая понять, что как-то не очень хочется это знать…

- Она сказала: «Слава Богу, Джин-оппа, что ты гей. А то я все не решалась сказать тебе, как ты мне нравишься. А теперь уже и не нужно. Аж гора с плеч!».

Позже в комнате у Джина они сидят рядом на полу, откинувшись спинами на бортики кровати.

- Думаешь? – спрашивает Джин, не договаривая, потому что это и не нужно: за все эти годы они научились понимать друг друга без слов.

Намджун кивает:

- Абсолютно уверен. Напиши ей, но только так, чтобы это было само собой разумеющееся. Категорическое отрицание порождает сомнение в его искренности. Она должна пропитаться твоей полной уверенностью в обратном, понимаешь?

Джин понимает не совсем, не знает, хочет ли вообще что-то менять – усталость наваливается такая, что проще оставить все как есть. И пусть себе думает как думает. Все равно она уедет и вряд ли когда-то еще вернется. Все равно она никогда и никому из своих друзей не покажет Джина на экране – слишком тяжело будет объяснить консервативным в таких щекотливых вопросах русским, почему ее парень наносит макияж и носит розовые свитера. И весь этот блядский фансервис будет объяснить тяжело. Особенно в том мире, где она живет, и где вообще что-то подобное, говорят, очень трудно объясняется и еще труднее понимается.

Намджун не согласен. Он много читал и много знает. Он приводит примеры музыкантов и актеров, царей и композиторов, художников и танцовщиков…Он требует от Джина не сдаваться. Хотя и понимает, что для того, чтобы Джину допрыгнуть до этого понимания, нужно взять мощный старт.

- Как в Марио. Недостаточно разбежишься – не допрыгнешь. Понимаешь?

========== Чонгук и его Золотая экзекуция. ==========

Тэхёну на Чонгукки наплевать. Все равно ему. Равнодушен он совсем. Никто для него Чонгук. И даже если нуна и не впечатлила Ви, то ему уж точно очень нравятся девочки. Вон, как он на джинову подружку из России залипал. Сначала в переносном смысле, а потом и в прямом – конфетном. Так что все эти мысли чонгуковы – от лукавого.

С другой стороны, Чонгук же свои мысли никому не озвучивал? Особенно Тэхёну не озвучивал. И поэтому он имеет право думать то, что считает нужным. Чего тогда Тэхён так себя ведет? И нет бы злился или, там, свирепел, как тогда, когда Чонгук нарисовал комикс «Чонгукки –убийца лунных кроликов». Нет. Не злится. И не свирепеет. Просто совершенно внимания на него не обращает. Вернее, обращает, но как-то интереса не проявляет. Совсем.

Не грубит, не отталкивает. Разговаривает по мере необходимости. Но больше не подходит сам. И не заговаривает о какой-нибудь ерунде сам. Только по делу. Только по работе.

Чонгуку даже показалось, что Тэхён старается ему в глаза не смотреть лишний раз. И не отводит глаз вроде бы, просто, видимо, ему без надобности своими омутами в Чонгука вглядываться.

И что-то Чонгуку так тоскливо от этого. Он начинает ерзать. Не на стуле ерзать, не на кровати, не на полу в танцевальном зале. А ерзать по жизни – бывает у макнэ такое состояние. Оно примерно такое же опасное, как макнэхино нытье, но страшнее, потому что в данном случае никто не знает, как это прекратить. И сам макнэ особенно не знает.

И вот Чонгук ерзает уже третий день, места себе не находит. Злится.

Все футболки на сто рядов перестирал, включая хёнские.

Из-под кровати все запасы мусора выгреб и уничтожил без сожаления.

Испорченную потекшим маркером концертную рубашку Мона, припрятываемую под матрасом, чтоб менеджеры-хёны пизды не дали, тихонько на заднем дворе в контейнере сжег… Раз уж не спалили и не дали…

…А все равно что-то не то…

А Тэхён (вот ведь зараза!) внезапно ко всем остальным сенсорно активизировался. Хосока прям замусолил, ну честное слово! Чего он с ним носится? Ну да, Хоби в последнее время какой-то недопозитивный, ржет через раз, селки уже несколько дней не делает, даже в общем чате неохотно отписывается. Ну и что? Чонгукки вон тоже ерзает не по-детски, а Чонгукки важнее внимание уделять! Он потому что младшенький, сам не справится.

Гук наблюдает-наблюдает за тем, как Вишня за Джей-Хоупом таскается по пятам, и не выдерживает, огрызается. Хоби сдержан, хоть и зол. Спокоен так, что аж зубы сводит. Фарфоровое лицо его идеальное невозмутимо на редкость. Чонгук вообще заметил в последнее время, когда Хоби стал реже ржать и кривляться, какой он у них красивый. Как нарисованный просто.

Хоби еще и умный. Поэтому на первый раз косяк со стороны охреневшего в конец Чонгука оставляет без внимания: видит же, что макнэше не по себе. Но Чонгук же не Чонгук будет, если не нарвется до конца. И нарывается на подзатыльник. И опять огрызается:

- Ээээ, Хосок!

- Хосок-хён… - невозмутимо поправляет Хоупи и царственно удаляется под ручку с Тэхёном.

- Обложили хёнами со всех сторон! – беззлобно огрызается им в след Чонгук. - Некого на хер послать!

И огребает еще один подзатыльник оперативно вернувшимся для этого хёном.

За всей этой возмутительной картиной внимательно наблюдают Намджун с Шугой. У обоих настроение достаточно мирное, но в глазах читается, что кое-кто сегодня явно огребет, если сейчас же не возьмет себя в руки и не вспомнит про манеры.

Чонгукки, делая вид, что ничего такого не произошло, чуть ли не насвистывая хрестоматийно, лезет в холодильник за молоком, наступая при этом на ногу Шуге и пихая локтем в бок Намджуна, чтоб, мол, чашку подал.

Намджун понимает, что настал час раздачи пиздюлинок, аккуратно двумя пальчиками берет макнэху за шиворот, и крайне выразительно и нежно, оборачиваясь к Шуге, провозглашает:

- Так, Юнги, пришло время сказать ребенку правду.

Шуга снимает с вешалки кухонное полотенце, скручивает его жгутом, засовывает под кран, чтобы намочить как следует, а затем выдыхает своим хриплым голосом мелкому в лицо:

- Чонгукки, ты не наш сын, мы тебя усыновили.

Остатки гордости и смелости озвучивают мысли макнэ раньше, чем мозг успевает остановить язык:

- Да пиздец! Чей бы я, такой придурошный, мог бы еще быть, а?

И троица удаляется в сторону спальни под аккомпанемент выкриков малого в стиле «Бля буду, хёны, бес попутал!», «Я ниче такого не имел в виду!» и «Между прочим, корейское законодательство никто не отменял, а у меня дядя адвокат!», кажется, для воспитательной беседы. А там – кто его знает.

========== Хосок и его антиТэхён ==========

Тэхён сомневается. Знакомство с чонгуковой нуной как-то сильно его остудило. И если раньше ему казалось, что просто так подойти к Гукки и обнять его за талию – это вполне себе нормально и по-дружески, а если вообще на спину запрыгнуть, так еще и прикольно очень, по-пацански, то сейчас Тэхёну за это как-то стыдно немного.

Нуна Чонгука оказалась красивой. В ней удивительно возраст переплелся с некоторой наивностью и, видимо, трогательной влюбленностью, которая немилосердно красила ее щеки румянцем на протяжении всего их короткого разговора. Но Ви смотрел в ее взрослые глаза, а в них видел отражение глаз макнэ, его губ, приоткрытых в тихом оргазменном стоне, и даже капелек пота, сверкающих на висках. Все, о чем так много раз рассказывал Тэхёну макнэ, хвалясь первым сексуальным опытом, вдруг материализовалось в одной-единственной нуне, стоящей сейчас перед ним. И Ви все больше и больше внутренне раздражался, в нем нарастала какая-то неконтролируемая агрессия по отношению к бедной молодой женщине, которая, конечно, это почувствовала. Профессионал до мозга кости во всем, что касается общения с фанатами, Ви элегантно свернул разговор, а хотелось этот разговор скомкать и выбросить. Сославшись на занятость, он оставил девушку, быстрыми широкими шагами завернул за угол, нашел укромный уголок в сумраке коридоров и, прислонившись к стене, еле отдышался.