Об армянской фантастике почти нечего сказать. И в то же время есть что. Как ни странно, мы, армяне, не очень склонны к мечте - не сиюминутной, а далекой, можно сказать, звездной. Удивительно и то, что те армянские фантасты, которые достигли успеха - писательского и читательского, - преимущественно авторы русскоязычные. Ну не любят у нас фантастику! Да и нельзя сказать, что ее у нас особо популяризировали или рекламировали. Впрочем, и профессиональная литературная критика к отечественной фантастике практически не обращалась - разве что в виде рецензии… Представления о фантастике у подавляющего большинства армян не простираются дальше Жюля Верна и Беляева, - о фэнтези, альтернативной истории и разных попаданцах многие вообще представления не имеют. При всем этом любители фантастики в Армении никогда не переводились: читают - и охотно! - а вот своих писателей раз-два и обчелся… Однако, как сказал Хоренаци, мы хоть народ и маленький, но и нам есть чем гордиться.

Армянский фантаст Ашот Шайбон (Ашот Гаспарович Гаспарян) - основоположник армянской научной фантастики - ныне практически забыт. О его романах сегодня вспомнят разве что историки литературы да немногие люди старшего поколения - те, кому в 1950-х годах было лет 15-18.

Что представляла собой в середине прошлого века советская фантастика? К этому времени коммунистическая идеология превратилась уже в несокрушимый монолит. Идеологические установки регламентировали всю жизнь страны и народа - от что производить до что читать. Не избежала давления этого монолита и фантастика. И хотя, по утверждению Ленина, фантазия - «качество чрезвычайной важности», аккуратно подрезали крылья и ограничили «сиюминутностью»: чтобы она вдруг не вздумала залететь куда-то «не туда». Со смелыми мечтами и взглядом в далекое будущее, характерными для первых двух десятилетий советской страны, пришлось распрощаться. Перед страной стояли конкретные задачи, а значит, и писателям, в том числе фантастам, надлежало освещать и вдохновлять, ни в коем случае, однако, не «перебарщивая». Так оформилась в 1940-50-е годы фантастика ближнего предела. Она возникла из крайне однобокого представления, будто чуть ли не единственная задача научной фантастики - строить прогнозы, и, следовательно, ее реализм измеряется точностью гадания. «Ближним» фантастам казалось, что на короткой дистанции меньше опасность ошибиться. Это была чистая иллюзия, ибо попадание в цель прямо пропорционально широте взгляда в будущее. «Даже пророки могут ошибаться, когда им изменяет способность к воображению», - констатирует Артур Кларк в своей книге «Черты будущего».

Установки «ближних» фантастов фактически вели к ликвидации фантастики как таковой. Теоретики поучали писателей, чтобы они изображали не какие-то дали, а непременно ближайший завтрашний день: «…именно завтрашний, отделенный от наших дней одним-двумя десятками лет, а может быть, просто годами», - требовал один из маститых критиков. Этот регламент взят был из «исторических» указаний о… полезащитных лесных полосах, рассчитанных на пятнадцатилетний срок. Отход от этих сроков квалифицировался как отход к буржуазной фантастике. А уж темы, относящиеся к космической фантастике, служили предлогом для обвинения в космополитизме.

Послевоенная советская фантастика в значительной степени превратилась в своего рода производственный роман. И теперь она основывалась не на том неведомом, что вдохновляло Александра Беляева, Жюля Верна и Герберта Уэллса, а на более или менее известном, заманчивым скорее своей осуществимостью. Фантастические допущения хоть и имели место, но на самой грани возможного. Количественное наращивание, увеличение масштабов до практически глобальных утвердилось как принцип. А «мелкость» самой мысли густо замешивалась на бытовых деталях, подробностях технологии, причем все это сдабривалось натужными приключениями и все еще неизменной шпиономанией.

Однако практика показала, что относительного ближайшего будущего сюжетная научная фантастика совершенно избыточна: с задачей ближайшего прогнозирования гораздо лучше справляется научно-художественный очерк. В художественной же литературе принцип «на грани возможного» привел к довольно скучному описательству открытий и изобретений, которых можно назвать фантастическими лишь с большой натяжкой. И даже если на книгу бывал спрос, у читателей возникал естественный вопрос: «Почему она называется научно-фантастической?..» Фантастика «ближнего предела» обуславливала будущее с открытиями и реалиями, основанными на уже известных принципах, тогда как сам прогресс шел по пути обновления самих принципов и путей развития наук (характерный пример: даже в сугубо научных экономических прогнозах атомная энергия появилась лишь ПОСЛЕ ее практического применения!). О применении кибернетических устройств и вообще компьютерной техники в фантастике «пределыциков» смешно даже заикаться - никаких «персоналок», искусственного интеллекта и даже сотовых телефонов! Впрочем, и сама кибернетика считалась буржуазной лженаукой… Популяризация, морализаторство и приключения - вот общий смысл фантастики «ближнего предела».

Нехватка больших идей, подмеченная А. Беляевым еще в 1930-е годы, вылилась в мировоззренческий изъян. Писатели были озабочены главным образом тем, чтобы половчее нанизать популярные объяснения и описания на приключенческий стержень. Отсюда и та армия шустрых и назойливых пионеров-сорвиголов, которые тем или иным путем оказываются в лаборатории, тайком пробираются на подводные лодки или какие-либо «подземоходы», чтобы выслушивать долгие и нудные лекции автора, а заодно и спасают всех остальных во время неизбежных катастроф…

К началу 1950-х годов научно-фантастический роман забуксовал у «грани возможного». Авторы по-прежнему лезут в облака, под землю, в Арктику и Антарктику, под воду и т. д. Темы повторялись, кочевали от одного писателя к другому, многие авторы занимались переделкой и «осовремениванием» своих романов. Однако, декларируя на словах свою приверженность будущему, они на деле цеплялись за твердь современности, потому что отказались от больших дальних ориентиров и просто побаивались туманной неизвестности будущего.

И здесь самое время вернуться к Ашоту Шайбону. На первый взгляд кажется, что его романы - совершенно в русле фантастики «ближнего предела». В них мы увидим и процветающую, безусловно, страну Эсесерию, и героические свершения советского народа, и достаточно бесконфликтную борьбу прогрессивного с рутинерством, и неизменные происки всяческих вражеских сил. И естественно, чудесные машины и механизмы, созданные советскими гениями. А поскольку автор этих романов армянин, то и гении эти в большинстве своем наши соотечественники. С сегодняшней точки зрения в романе Шайбона можно найти множество огрехов и недостатков. Скажем, одно лишь то, что автор протягивает по всей Луне телефонные кабели, а люди общаются друг с другом при помощи телефонных штекеров, втыкаемых в особые гнезда скафандров, ныне может вызвать разве что смех: кому неизвестно, что радио и в космосе радио?! Некоторое недоумение вызывает и то, что все герои книги от мала до велика обращаются друг к другу исключительно по имени-отчеству. Да и сами герои, признаемся, достаточно ходульны, многие их поступки психологически немотивированны, речь зачастую напыщенна и риторична. Просто смешными выглядят и прямолинейно-злодейские заграничные враги-бяки со своими шпионскими «летающими теннисными мячиками» и рациями, спрятанными в молитвеннике, невразумительно описаны и сами инопланетяне, за исключением разве что «красавицы» Ика Оки… Хватает и всяких роялей в кустах. Ни о каких компьютерах, разумеется, и речи нет - одни лишь электрические реле и прочие приборы.