— Не привязывайся к Тэхёну.

В ответ — снова тишина.

Только Чонгук раскрыл рот, в попытке что-то сказать, дверь медпункта (в который раз за сегодня) распахнулась настежь. В кабинет влетел Чимин, у которого на голове потрепанное гнездо забавного бежевого цвета. Нет, не бежевого… Словно кофе с молоком.

— Тэ… — прозвучало слишком отчаянно. — Что с ним?

— Все вопросы — потом, Чимин. Вылечи ему руки. Тут ожоги второй и третьей степени.

У Чонгука внутри все будто перевернулось. Ожоги второй и третьей степени? Как Тэхён вообще мог улыбаться ему тогда, если его руки буквально до мяса чуть не прожарились? Роясь в воспоминаниях, он все больше чувствовал свою вину. Нужно было думать перед тем, как делать что-то. А Чонгук не подумал. Он просто, на самом деле, хотел поближе узнать Тэхёна; понять, какова его сила. Но понял только то, что его сила велика настолько, что сдерживать ее почти нереально.

Чимин присел на корточки рядом с кушеткой и взял руку Тэхёна в свою, которая все еще отдавала холодом.

— Я уже говорил, — из ладоней Чимина начал сочиться желтый яркий свет и тепло, которое окутывало руки Тэхёна, — что тебе не подходит эта сила.

Когда свет исчез, все царапины, раны и ожоги с руки сошли полностью. Чимин сжал ладонь Тэхёна в своих, опуская к ним голову.

— Вторая рука тоже, Чим, — сказал Сокджин, набирая из ампулы прозрачную жидкость в шприц.

Чонгук молча смотрел на все, что проделывали с Тэхёном. Его руки, которые заживали; уколы, которые ему делал Сокджин; белоснежная таблетка, которую Кима заставили выпить насильно, ведь он на мгновенье даже открыл глаза, чтобы проглотить ее. Но кожа до сих пор бледна, словно мрамор, а губы серые, будто монотонные тучи в начале осени, которые в это время года кажутся настоящим небом. Будто оно не голубое, а именно серое. Уныло-серое.

— Пульс слишком редкий… — Сокджин дрожащими руками потянулся к еще одной ампуле.

Чимин уже не сдерживался. Да куда уж ему… Чонгуку вообще показалось, что старший не заметил его присутствия, но все с точностью да наоборот. Чимин сократил расстояние между ними и схватил Чона за грудки.

— Что ты блять с ним сделал?!

— Успокойся! — громкий голос Сокджина заставил обоих студентов заткнуться. Ссоры и слова сейчас абсолютно ни к чему.

Уколов в плечо было около шести, небольшими дозами. Чонгук следил за каждой. Это, должно быть, больно, но Тэхён абсолютно не реагировал. В горле уже пересохло, а беспокойство никак не могло утихнуть. На Чимине словно лица нет.

— Все… все хорошо, — шприц выпал из рук Сокджина, катясь куда-то под кушетку. Сам парень, опираясь руками в стол, закрыл глаза. Все хорошо. Он жив. — А теперь нам нужно продолжить то, на чем мы остановились.

Младшие выдохнули тяжело, с облегчением, со все еще дрожащими руками и коленями. Чонгук смотрел на Тэхёна, цвет кожи которого вновь стал привычным, а кончики его пальцев чуть дергались.

— Я повторю еще раз, Чонгук, — выделяя каждое слово, Сокджин подошел к младшему. — Не привязывайся к нему.

— Хён! — Чимин в возмущении поднялся с пола, слегка шатаясь, но не обращая на это никакого внимания.

— По какой причине мне нельзя этого делать? — глаза-пуговки смотрели на Сокджина с серьезностью. Даже если Чонгук и выглядит, словно ребенок, взгляд его слишком тяжелый.

— Для твоего же блага, Чон, — Сокджин присел на корточки рядом с ним. — Тэхён не такой, как все.

— Это я уже понял, но…

— У него нет силы.

Чонгук широко распахнул глаза. Послышался в гнетущей тишине тихий мат, а после — тяжелый выдох.

— Знаю, у тебя много вопросов, но пока тебе нужно знать лишь то, что Тэхён может умереть, если хоть еще один человек узнает об этом. Хотя ты сам прекрасно понимаешь это.

Пазл действительно уже собирался воедино, образовывая размытую картину.

— Тогда почему вы рассказали об этом мне? — Чонгук тревоги в голосе сдержать не смог. Отчего-то ему стало слишком страшно.

— Потому что Тэхён впервые сказал нам, чего он хочет. Впервые проявил интерес к другому человеку и впервые перечит не только Хосоку, но и мне с Чимином, — Сокджин посмотрел в глаза, полные растерянности. Ведь, действительно: Чонгук не знал, что ему делать. То ли свести это на галлюцинации, то ли принять правду, какой бы она не была. — Тэхёну нужно пить таблетки и делать уколы, чтобы поддерживать силу огня в себе. Дозы с каждым разом все увеличиваются, но он, по всей видимости, перестал принимать таблетки… Я полагаю, вы тренировались во дворе?

— Д-да…

— Его тело не должно было так реагировать. Я подумал сначала, что это твоя вина, но нет. Организм Тэхёна слабеет, и вот тут твоей вины нет абсолютно.

На самом деле, Сокджину казалось, будто он успокаивает самого себя, мол, не злись на него, он правда здесь не при чем. Но он противоречил самому себе, ведь уже люто ненавидел этого мальчугана. Чонгук ведь не знал.

Повисла недолгая тишина. Младший переваривал все то, что только что поступило к нему в мозг на обработку. Осознание пришло как-то чуть позже, поэтому глаза заслезились спустя минуты три после монолога Сокджина. Чонгук снова вспоминал брата, которого напоминал ему Тэхён. Дежавю. Абсолютно точное.

Чтобы понять, насколько будет тяжело, Чонгук решил задать всего один единственный вопрос, который волновал больше всего.

— Почему нельзя привязываться к Тэхёну?

— Я ответил уже — для твоего же блага.

— Почему?

Сокджин, казалось, боялся именно этого. Он нервно сглотнул и смотрел на Чимина как-то умоляюще, но тот лишь отвернулся, сжимая кулаки.

— Его время… — старший кинул взгляд на Тэхёна, у которого мирно поднималась и опускалась грудная клетка. — Его время почти истекло.

«И вот же, как быть ребенку, который уже понял, какую из двух доступных ему дорог предстоит пройти? Хотя, нет. Ему уготована именно тропинка. Не та дорога, которая светится и переливается яркими красками по краям и ведет высоко-высоко, возвышаясь к небу. Совершенно нет. Его тропинка больше напоминает протоптанное, вязкое и совершенно прямое болото, которое в каком-то определенном месте обрывается.

И что же ребенку остается? Конечно смириться… Иначе и быть не может».

Тэхён смирился. Тэхён улыбался, принимая судьбу такой, какая она есть; не убежишь ведь даже.

Главному герою не положено ронять слезы. Он должен быть сильным, таковым Тэхён всегда и являлся.

Но когда речь идет о собственной смерти, возможно ли сдержать то, что рвалось наружу слишком долгое время?

========== chapter 8 ==========

*

В понимании Чонгука, сильный человек — тот, на которого в жизни свалилось немало дерьма, но он никогда не раскрывает даже рта на этот счет. Не пытается навязаться, не ведет дискуссии о жизни; проблемах, которыми кишит мир, и о людях, которые в этом мире живут. Никогда не просит помощи и никогда никого не ненавидит. В понимании Чонгука, сильным человеком является Тэхён. Он узнал его достаточно хорошо для того, чтобы судить о таком. Хотя, кто сказал, что Ким младший — не просто пофигист с нерушимым оптимизмом в крови? А Чонгук просто чувствует, что это не так.

Этот парень каким-то чудом смог стать для Чона другом. Вокруг младшего никогда не было людей, которым он был бы рад. Юнги топит его в жалости, остальные — в презрении. Тэхён же относится к нему совсем по-другому.

Ветер — слабое звено.

Чонгука именно поэтому большая часть студентов и презирает. Благо, что молча, втихую, кидая лишь незначительные, но яростные взгляды. В детстве Чон своей силой гордился, хотел поделиться ею с братом, пусть тот и хотел совершенно другую магию. Но что изменилось с тех пор? Гордость исчезла, как и Югём. Умерла, растворилась, рассыпалась бесшумно.

— Тебя, наверное, за слабость убьют точно так же, как и твоего брата.

— Верно-верно. Как ты вообще живешь с этим? Самому не стыдно?

— Будем ждать новостей о твоем самоубийстве!

Для Чонгука, на самом деле, эти слова не значили совершенно ничего. Что эти люди могут знать? Вот только то, что в этих разборках всегда участвовал Югём, раздражало до покалывания кончиков пальцев на каждой руке. Хотелось убить тех, кто смерти заслуживает, а не тех, кто к ней приговорен. Тех самых мальчишек, которые думали, что бьют сильно и их удары могут довести до слез; девчонок, чьи слова, по сути, должны были ранить самые незащищенные места души и гордости любого человека. Всех их хотелось убить. Дети это или взрослые, больные люди или здоровые, добрые или злые — для Чонгука значения это не имело. Ненавидит он всех одинаково.