— Как вам нравится вид, моя королева? — интересуется ящер, разминая её плечо когтистой рукой.

— Отвратительно, — выплёвывает девушка, и лицо её кривится в надменной брезгливости.

Она глядит на гордо возвышающийся дворец и уже живо представляет себе, как многовековой камень будет рушиться под влиянием её магии, как огонь будет полыхать и жадными языками вырываться из окон, пробивая стёкла, и как с пеплом будут уноситься предсмертные крики тех, кто не успеет укрыться от гнева Королевы. Мун заставит мьюнианцев полюбить монстров, силой склонит Высшую Магическую Комиссию к освобождению Эклипсы — единомышленники должны держаться вместе. А если они вздумают воспротивиться ей, то… впрочем, Мун и так знает, что её миролюбивые «реформы» воспримут в штыки, а потому заранее предвкушает расправу над несогласными.

Тонкие пальцы Тоффи смыкаются на точёной талии Мун, слегка впиваясь острыми кончиками когтей в ткань платья. Королева лишь слегка вскидывает подбородок и хмыкает, давая ящеру понять, что она позволяет ему это делать. Тоффи ухмыляется. Он действительно удивлён, снова, ею. Тьма действует по-разному на слабых мьюнианцев, но, в основном, подавляет их волю и делает послушными марионетками. Однако в Мун мрак породил силу и стержень, которых не было в прежней девушке. Тьма сделала из Мун другого человека, более совершенного, расчётливого и холодного.

— У меня для вас кое-что есть, королева, — оглаживая её шею, произносит Тоффи, и Мун слегка поворачивает голову к нему, давая понять, что заинтересовать её удалось. — Вам точно понравится, — лукаво усмехается Тоффи и протягивает к ней свой хвост, обвитый вокруг её волшебной палочки. Вот только вид у реликвии несколько другой: вместо кристального сердца в качестве набалдашника теперь красуется тёмный серп полумесяца, перевёрнутого вверх рожками. Саму палочку спиралью обходят тёмные нити, сплетаясь воедино почти у основания полумесяца.

Мун, широко распахнув глаза, с удивлением рассматривает свою новую палочку, принявшую форму, более подходящую теперь хозяйке. Она осторожно тянет руку к волшебному предмету и почти бережно зажимает палочку в пальцах, располагая её прямо напротив себя. Мгновение, и из небольшой выемки в середине месяца вырывается тёмный огонёк, который тут же приобретает форму сферы, паря аккурат между рожками. Мун самодовольно улыбается и разглядывает палочку под разным углом, поворачивая в руке. Тоффи внимательно следит за её движениями, не в силах оторвать взгляда не от реликвии, но от самой девушки, с таким удовольствием любующейся ею.

Королева ещё с минуту крутит палочку в руках, а затем вытягивает руку перед собой и целится набалдашником прямо в замок Мьюни.

— Бам! — дёрнув запястьем, словно бы выстрелив из палочки, коротко восклицает Мун, торжественно ухмыляясь.

Тоффи разделяет её торжество и примыкает губами к изгибу шеи, с наслаждением слушая, как его королева заливается звонким смехом, не предвещающим ничего хорошего.

Для мьюнианцев.

***

Ривер напряжённо всматривался в пустынные дали. Почти на линии горизонта, очерченный лёгким дымом, виднелся лагерь монстров. Именно там, сейчас, находилась его лучшая подруга и по совместительству предмет воздыхания — королева Мун. Безнадёжно влюблённый в правительницу Мьюни, Йохансен не раз за эти три дня, что Мун провела в лагере, порывался прийти ей на помощь, желая созвать чуть ли не весь клан Йохансенов для того, чтобы спасти девушку. Довольно романтично: прекрасный принц спасает принцессу из цепких лап коварных монстров. Вот только он, такой неуклюжий, пухлый и приземистый, совсем не подходит под образ прекрасного принца, а Мун уже давно не принцесса. Да и Магическая Комиссия не позволяла ему предпринимать никаких решительных мер.

В подобной ситуации, нависшей над их головами опасности, члены Комиссии и армии Мьюни были хуже напуганных детей, жмущихся к стенке и трясущихся от страха. Причин затянувшегося похода королевы в монстровы земли может быть две: либо Мун и генерал ожесточённо спорят о политике и обсуждают условия мирного договора, либо Мун, намерения которой не были известны никому, кроме неё, не смогла справиться с монстрами и сейчас, скорее всего, уже убита или взята в плен. А если даже королева Мьюни, обладая мощнейшим источником магии и силы — волшебной палочкой, не смогла одолеть несколько сотен повстанцев, то что против них смогут сделать воины или маги из Комиссии?

Паника, до этого молчаливо сдерживаемая всеми посвящёнными в дела государства, усилилась и вырвалась наружу, когда члены Мьюнианского Совета (в который входили Магическая Комиссия, генералы войск Мьюни и принцы, присутствовавшие в то время в замке) узнали о том, что Эклипса, пусть и на время, пусть и частично, но была освобождена из кристалла Ромбулусом. Зал Заседаний опять, после трёхдневного пугливого затишья, огласился громогласным гомоном вновь собравшихся. «Наказанный парень» вновь был наказан и стоял теперь в углу с поникшим видом, остальные же оживлённо обсуждали положение королевства, ухудшившееся после недавнего известия.

— Идиот! Придурок! — кричала Мина Ловберри, одна из самых видных воительниц Мьюни, ожесточённо ударяя Ромбулуса по мускулистой спине своими косами, служившими ей не только причёской, но и своеобразным видом оружия. — Как ты мог это допустить!

Мина никогда не отличалась спокойным поведением, а потому, узнав о состоявшемся между Мун и Эклипсой контакте, раньше и бурнее всех отреагировала на новость. Казалось, её гневу не было предела и лишь рамки приличия (если такое понятие вообще применимо к этой воительнице) удерживали её от того, чтобы разорвать Ромбулуса в клочья. Смотритель магического порядка, тоже славящийся своим буйным характером, сейчас преспокойно сидел лицом к стене и смиренно принимал на себя все удары Мины.

В другой раз кто-нибудь из собравшихся, да попытался бы усмирить её, дабы восстановить спокойную и рассудительную обстановку Совета, но сейчас, когда даже самые высокопоставленные магические лица были в смятении, никто и не думал останавливать Мину. Словно эта «порка» успокаивала их нервы, словно наказание Ромбулуса и его избиение Миной могли как-то исправить сложившуюся ситуацию.

Не могли.

Тема для обсуждения на сегодняшнем Совете была неясной: все обсуждали лишь кратковременное освобождение Эклипсы, по сути, не имевшее значения в данный момент особого накала событий. Присутствующие и сами не до конца понимали, с какой целью вели эту бесполезную дискуссию и к чему она, в конечном счёте, должна привести. Никакого мудрого решения принято точно не будет, да и разве это не входит в обязанности королевы, которая на данный момент отсутствует? Без правительницы, пусть неопытной и ещё совсем «зелёной», но всё же правительницы, члены Совета чувствовали себя неуверенно, будто брошенные родителями подростки, которых заставляют принимать первое в их жизни серьёзное решение.

Нескончаемые ропот и галдёж всё не смолкали и с каждой минутой лишь набирали новые обороты. Ривер ещё предпринимал попытки перекричать толпу (потому что организованным собранием это назвать было трудно), предлагал свои варианты, просил отправить к Мун подкрепление, вопил вообще полную бессмыслицу, но его не слышали. Его вечно тихий и стеснённый голос не мог пробиться сквозь крики и восклицания других и исчезал в них. В конце концов, оставив совсем это бесполезное предприятие, принц дикарей сполз со своего места и отправился бродить по коридорам замка.

Ривер своим добрым большим сердцем чувствовал, что Мун не убита, что она ещё жива и нуждается в помощи. Он знал, что её необходимо спасти, но знал также, что самому ему с этим не справиться. Юноша всё ещё ощущал это мучительное чувство отваги, которое тянуло его безрассудно махать кулаками и бить монстров голыми руками, в одиночку, но он остужал кровь здравым смыслом. Принц прекрасно понимал, что одному ему против повстанцев не выстоять и, какими бы ни были благородными его намерения, бессмысленная смерть во вражеском лагере, будь она сто раз доблестной и храброй, не поможет ничем ни Мьюни, ни Мун, а наоборот, может лишь раззадорить восставших и подогреть их жажду сражений. Звать подкрепление он тоже не мог: выезды из Мьюни были все перекрыты, и Йохансен просто не способен был пересечь границы королевства, чтобы отправиться за своими войсками. О мьюнианских воинах и говорить не стоило: за последние дни военный дух упал настолько, что сами солдаты были не сильнее любого запуганного жителя. Поэтому Риверу оставалось лишь тяжело и горько вздыхать о возлюбленной, брошенной на произвол судьбы. В замке Ривер был лишь на правах потенциального жениха и гостя, и полномочий управлять кем-то у него просто не было. Ему было ужасно совестно за то, что он никак не мог помочь ей. Его даже не успокаивала мысль о том, что он просто был бессилен против обстоятельств, и приходилось плыть по течению.