Андрей засмеялся и отвёл в смущении взгляд.

– Саня, глазастый ты наш. Просто я, посчитал необходимым, составить тебе компанию. Извини, Санёк. Но по характеру, ты чересчур мягкий. Пропал бы ты здесь, без меня.

– А кабы не вытянул я ту, злосчастную спичку, досталась бы она кому-то другому?.. – не унимался старшина.

– Ты что ж, действительно думаешь: чтоб я оставил этих «салабонов-первогодок» без «дедовского» надзора? Хочешь, не хочешь, а кому-то из нас необходимо было остаться. Вот я и принял самостоятельное решение.

– Дурак, ты… – покачал головой сержант. – …Коль принял такое решение, тогда держись. А вообще-то: спасибо. Ни в этой, так в следующей жизни, я обязательно верну тебе этот должок.

– Перестань, старшина. Какие между нами могут быть долги?.. Мы ведь теперь, как братья, с оружием в руках будем защищать друг друга. До последнего…

* * *

– Ты чего? – проснулась Лариса, супруга Юрий Александрович, когда тот вернулся в спальню.

– Да так, ничего. Просто, перекурил… – залезая под лёгкое покрывало, шепотом ответил муж.

Он долго не мог уснуть: ворочался, ворошил в памяти прожитые годы. Сердце его кололо всё острее и острее.

«Главное, уснуть. И всё успокоится… – повторял про себя Громов. Когда же боль переросла в невыносимую, он всё же предпочёл обратиться к помощи домашней аптечки. – …Ещё бы найти, нужные мне капли…»

Уперевшись о край кровати, Громов приподнялся, и уж собирался было, встать на ноги, как вдруг рука его почему-то ослабела, и Юрий Александрович всем своим телом рухнул на пол.

Сильно ударился головой, но, как ни странно, никакой боли он при этом вовсе не почувствовал. Напротив, испытал что-то вроде облегчения. Тяжесть в груди неожиданно пропала, как бы сама собой. И, вообще, во всём его теле вдруг появилась невиданная доселе лёгкость.

«Что, со мной?.. Почему я не чувствую себя?.. Почему не ощущаю тяжести своего тела?.. Почему, какой-то невидимой силой меня поднимает под самый потолок?.. И как получилось, что я вижу самого себя, лежащего у кровати?..

Вот и Лариска проснулась. Наверняка, я разбудил её, шумно упав на пол. Она что-то кричит, суетиться, пытается развернуть моё тело на спину. Теперь она бежит к телефону, вызывает «неотложку». Но зачем?.. Ведь я ни в чём не нуждаюсь, я свободен и полностью самодостаточен. Выходит не зря привиделся мне сегодня Витька-покойничек.

Кстати, который нынче час? А вот и настенные часы. Чудно видеть их на одном с собой уровне. Без трёх минут четыре. Скоро «закукуют». О боже, какой кайф ощущать полную невесомость.… Вот значит, как уходят люди в мир иной.… Да, точно – это смерть. Моя смерть!.. Ведь об этом я уже где-то читал. Правда, не верилось мне тогда, в какую-то иную, загробную жизнь. А оно, вон как всё вышло.… Оказалось, я действительно существую… Существую после смерти… Ура! Вот бы, рассказать кому. Так не поверят. Интересно: а как я сейчас выгляжу? Нужно поскорее найти зеркало, пока в квартире не занавесили все предметы, отбрасывающие отображение.

Детей, конечно, жалко. Вон они, уже проснулись. Плачут… Как же они теперь без меня? Ну, ничего не поделаешь, батя скончался… Старшей уже восемнадцать. Да и младший, в свои пятнадцать, далеко не ребёнок. Ребята они смышлёные, как-нибудь и без отца выкрутятся.

И что ж это меня, всё время куда-то тянет?.. Давай-ка посмотрим. Ну, точно, на кухню… Вот и моя последняя, так и не докуренная сигарета… Пустая бутылка из-под последнего пива. Всё ясно, меня влечёт в открытое настежь окно. Ладно, не буду сопротивляться: в окно – значит в окно. Ох, каким большим и красивым кажется город в эти утренние часы и с этой-то высоты. А там, за насыпью, мой родной завод. Уже скоро начнут меня искать. Будут звонить, узнавать: дескать, почему Громов не вышел на работу? Вот смеху-то будет, когда узнают, что я… Так, стоп. Куда это меня понесло?.. Что это ещё: ни то тоннель, ни то какая-то гигантская белая воронка…»

* * *

– Эх, Синюга… И заживём мы с тобой скоро… – продолжал мечтать Василий, шагая с бродяжкой по шпалам. Он так увлёкся своими полупьяными иллюзиями, своим придуманным миром, что и не обращал внимания на безумный грохот, мчавшегося по соседнему пути поезда.

– Ты разве не слышишь? – крикнула ему прямо в ухо бомжиха.

– Чего? – вопросительно кивнул головой Угрюмый.

– Вроде, гудит что-то… – продолжала орать не менее пьяная нищенка, тащившая за собой весь свой скарб.

– Сейчас посмотрим… – завертел головой Васька. А когда оглянулся назад, то мгновенно понял, что уши его уже давно раздирает электровозный гудок, несущегося прямо на них поезда. К сожалению, предпринять что-либо было уже поздно…

Машинист электровоза, ещё издали увидел на своём пути кое-как плетущихся оборванцев. Включив звуковой сигнал, он ещё и попытался остановить многотонный состав, успевший разогнаться до приличной скорости. Однако уж слишком длинным был тормозной путь, да встречный «товарняк», заглушавший непрерывный гудок, так и не позволили ему предотвратить трагедию. Оба бомжа, словно мошки, в буквальном смысле, были размазаны о буферную часть локомотива.

Мгновенная смерть – это такой исход, при котором погибший, расставаясь с жизнью, практически не испытывает каких-либо мучений. Именно такая участь настигла участников похода «за счастьем», под колёсами скорого поезда «Москва – Владивосток», в трёх километрах от Омского железнодорожного вокзала.

«Как же так получилось, что я ничего не почувствовал? Просто приподнявшись над пронёсшимся прямо подо мной электровозом, я взял, да и взмыл в самое небо.… А где, кстати, Синюга?..»

«Заруби себе на носу: никакая я тебе не Синюга… Отныне, прошу обращаться ко мне, как к Раисе Максимовне…»

«Во, дела!.. Я разговариваю, не открыв рта. Не иначе, телепатия,… Очевидно, она летит где-то рядом, и мы можем общаться с ней мысленно. Во, чудеса…»

10 июля 1991 года. Та же ночь

– Юрий Александрович Громов, родившийся 5 марта 1950 года, умерший 10 июля 1991-го, в 3:57 местного времени от инфаркта? Это так? – тихо произнёс чей-то голос.

– Верно… – ответил Юрий, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть того, кто задал ему сей вопрос. Однако ничего, кроме белого, как молоко, и все обволакивающего тумана, он так и не различил.

Только что, пролетев белоснежный, витиеватый и длиннющий коридор, он оказался в каком-то непонятном безграничном и невесомом объёме.

Абсолютная тишина и покой этого, ни то безразмерного сосуда, ни то безграничного помещения – создавали комфортные условия для фривольных и абстрактных размышлений. Они же располагали и к простому, беспечному разговору. Потому Громов с нетерпением и ждал продолжения, начатого было диалога. Вот только следующего вопроса, так и не последовало. За то, после гнетущей и продолжительной паузы, переполняемой звенящей тишиной, Юрий Александрович вдруг.… Нет, он не увидел и даже не услышал, а скорее ощутил каким-то неведомым ему чувством, появление в том же самом пространстве ещё кого-то.

– Кто здесь? – с опаской осматриваясь по сторонам, поинтересовался Громов.

Однако вместо ответа, Юрий Александрович вновь услышал уже знакомый ему тихий и успокаивающий голос.

– Василий Иванович Угрюмов, родившийся 18 ноября 1945 года, погибший 10 июля 1991-го года, в 4:07 местного времени, в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала под колёсами пассажирского поезда? Правильно?

– Очевидно, так оно и было… – тяжело вздохнув, ответил мужской бас. После чего, добавил. – …Не ужель, действительно, отмучился?

«А ни тот ли это Василий Иванович?.. Мой заводской наставник?.. – неожиданно для самого себя вдруг припомнил Громов. – …Мы же с ним, лет пять в одной бригаде трудились. У нашего Василия Ивановича, помниться, жена умерла. А после, ещё и дом сгорел. Да, мужику, уж точно не позавидуешь…»