Он отключает мобильник, тут же вскакивает и несётся в ванную, на бегу крича мне:

— Собирайся, у меня съёмка, а я из-за тебя обо всём на свете забыл.

Я поднимаюсь, разыскиваю свою одежду на полу, из ванной слышится сначала шум воды, потом звук фена. Через пятнадцать минут Илай появляется с уже нарисованным лицом и уложенными волосами.

Мечется по квартире, исчезает в одной из комнат и выходит оттуда в таком непотребном виде, что у меня дух захватывает: очень короткие с высокой посадкой чёрные шорты, такие, что прилипают к его телу на манер второй кожи, почти прозрачная шёлковая рубашка, перехваченная на талии ремешком.

Но самое главное в этом образе — это туфли на такой высокой шпильке, что он становится выше меня на полголовы. Не обращая на меня внимания, Фролов придирчиво осматривает себя в зеркале в половину стены, наносит на губы бежевую помаду и поворачивается ко мне:

— Ты готов?

— Ты куда в таком виде? — спрашиваю я внезапно севшим голосом.

Он равнодушно пожимает плечами:

— Я же говорю — у меня съёмки.

— Ты говорил, что послал всех.

— Я говорил, что послал тех, кто заставлял меня делать то, что я не хочу. Я сам решаю, что я делаю, и с кем я делаю.

— Что именно ты делаешь? — я пытаюсь подавить растущее в груди раздражение, но это мне так трудно даётся, что я сам пугаюсь своей реакции.

— Мне кажется, это моё личное дело, — Илай прищуривает свои снова обалденно-синие глаза в обрамлении длинных накрашенных ресниц.

— Твоё личное дело, — повторяю я за ним, и хоть понимаю, что сейчас совсем не время для разборок, всё-таки не могу удержаться. — А я, значит, к твоим личным делам совсем отношения не имею?

Илай удивлённо приподнимает одну бровь, косится на время и резко отвечает:

— Нет, детка, ты к моим делам вообще никакого отношения не имеешь, а уж тем более указывать, как мне поступать, ты точно не будешь.

Тут его телефон снова подаёт признаки жизни, он недовольно смотрит на меня и отвечает преувеличенно жеманным голосом:

— Да. Да, я собрался. Уже бегу, сладкий, не нервничай так, стоять не будет.

Смотрит на меня и кивает на дверь:

— Сейчас вообще не время для таких разговоров. Выходи.

Я открываю дверь и оглядываюсь на него:

— Я понимаю, откуда у тебя время, ты же так невъебенно занят. Я даже думать не хочу, чем ты едешь сейчас заниматься.

— А ты не думай, — едко бросает он. — И вообще не бери в голову, бери в шею — толще будет. Всё, не беси меня.

— Блядь, — не в силах что-либо ещё говорить, я, не дожидаясь лифта, несусь вниз по лестнице.

На выходе я всё равно почти сталкиваюсь с ним, он идёт впереди меня с ровной красивой спиной, поправляя на плечах что-то до неприличия меховое, похожий на такую обалденную девчонку, каких в мире вообще не существует.

Приглаживая на ходу волосы, он направляется к стоящему на парковке чёрному джипу с хмурым парнем за рулём, треплет его по щеке через открытое окно, парень дёргается от его руки, а он смеётся, оборачивается на меня, кривит в непонятной мне эмоции рот и садится в машину, которая тут же трогается с места и выезжает на дорогу.

========== Часть 23 ==========

Я приезжаю в универ в полнейшем раздрае, даже не стал домой заезжать, чтобы переодеться. Злость на Илая давила неимоверно, и я понять не мог, что вообще в голове у этого человека. Такое впечатление, что я попал на какой-то нелепый аттракцион, где непонятно, то ли мне это нравится, то ли сейчас будет неимоверный пиздец. Разгон у Илая от милого котика до ядовитой гадюки — полсекунды, а действия его полны непредсказуемости.

Только мне начало казаться, что наши с ним отношения сдвинулись с мёртвой точки, только я почувствовал, что он открылся передо мной, позволил заглянуть в его душу, как тут же меня приложили мордой об пол.

Этого понять невозможно: кто я для него? И кем он себя считает рядом со мной?

Мальцев встречает меня возле самого входа и с любопытством разглядывает моё лицо:

— Что-то ты какой-то обсосанный, — подытоживает он свои наблюдения и тут же спрашивает: — И кто тебя так обсосал?

— Отвали, — устало отбрыкиваюсь я от него, а к нам тем временем подходит Вика.

— Ты так и не вернулся вчера, — укоризненно говорит она, — а я тебя так ждала.

— Откуда не вернулся? — Мальцев с интересом смотрит на Андрееву.

— Да мне вчера опять смс пришла от неизвестного доброжелателя насчёт Егора, — начинает Вика, — и он поехал с кем-то разобраться, сказал, что вернётся, но пропал.

Пашка слушает её, глаза у него постепенно приобретают всё более изумлённое выражение, он переводит взгляд на меня, ещё раз внимательно вглядывается в моё лицо, а потом тихо говорит с видом, полным неожиданного прозрения:

— О-ху-еть!

— Ладно, потом увидимся, — говорит Вика, улыбается мне. — Плохо спал? Неважно выглядишь, — и идёт в сторону расписания.

Мальцев смотрит на меня, молчит пару минут, но всё же не выдерживает:

— Это тебя что, Фролов обсосал?

Я ничего не отвечаю и вообще притворяюсь глухонемым.

— Егора, отвечай, подлец ты, — Пашка дёргает меня за рукав. Я недовольно хмурюсь.

— Ты у него был? — отставать Мальцев от меня не собирается, поэтому я нехотя отвечаю:

— У него.

— И что? Было? — в глазах у Пахи такой жгучий интерес, что мне становится даже его жалко.

— Было, — с неудовольствием отвечаю я.

— И как?

— Охуенно, блядь. Отъебись, а? — говорю я почти со злостью, потому что обсуждать вот это всё, что там у меня с Фроловым было, нет ни малейшего желания.

Я иду по коридору в сторону нужной аудитории, а за мной чуть ли не бежит изнывающий от любопытства Паха:

— Нет, ты скажи, ты скажи, — тараторит он, я резко останавливаюсь, а он почти с разбегу влетает в меня.

— Что тебе сказать? — спрашиваю я с ещё большим неудовольствием, но Пашке плевать на мой тон:

— Кто у вас был сверху? — Глаза Мальцева горят лихорадочным фанатичным блеском, ещё немного — и он взвоет от нетерпения.

— Ну, ты вообще, — я качаю головой, — ты совсем охренел, такое спрашивать. Не буду я тебе ничего говорить.

Я снова поворачиваюсь и иду по коридору. Мальцев обиженно тащится следом:

— Ну, а что такого-то. Вот я бы тебе сказал.

— Ну, точно, — скептически бросаю я. — И чем бы ты мог удивить меня в своих похождениях, Казанова ты доморощенный?

— А вот сейчас было обидно, — фыркает недовольно Пашка и пинает меня по ноге.

Фролов в универе в этот день так и не появляется. Настроение у меня ни к чёрту, так что я сразу после занятий еду домой к великому удивлению моих родителей, которые обычно не ждут меня раньше девяти вечера, если вообще ждут.

Делать тоже тупо ничего не хочется — чёртов Фролов деморализовал меня на ближайшее время по всем статьям. Выкинуть бы его из головы да нахуй послать, но эта теория хороша, пока она теория. Как только я пытаюсь реализовать это на практике, всё летит по одному месту.

Не могу думать ни о чём кроме того, как мне было с ним хорошо. Тело тут же реагирует на воспоминание о его губах, руках, теле, которое было только моим, а чьё оно сейчас — об этом мне даже думать не хочется. Сразу вспоминаются все сплетни, которые до меня доходили насчёт занятий Ильи, и как он деньги зарабатывает. Снова становится тошно, хоть вой на луну от отчаяния.

Почему всё так сложно с ним, спрашиваю я себя. Потому что это он, других таких нет, услужливо подсказывает мне мой измученный размышлениями мозг.

Илайя Голденберг — это вам не какой-то там Илюша Фролов.

Мне хочется выть от безысходности, но я только крепче стискиваю зубы и ударяю кулаком в стену.

Мне не хочется ни на что реагировать: мне звонит Мальцев — десять пропущенных, мне звонит Вика — четыре пропущенных, мне звонит какой-то вообще незнакомый номер — двадцать восемь пропущенных.

Мне не хочется сегодня ни с кем говорить — проживите хоть один день без меня — да что ж такое-то. Вот именно сегодня я всем, блядь, понадобился.