Я лежу и разглядываю потолок своей комнаты — просто потолок, такой же обычный, какой была моя жизнь до появления в ней Ильи.

От этого увлекательнейшего занятия меня отвлекает стук в дверь моей комнаты. Моя мама — гипертактичная женщина, никогда не войдёт, пока не услышит, что можно.

— Что, мама? — недовольно спрашиваю я.

Дверь приотворяется:

— Егор, к тебе пришли, — щёки у мамы розовые, она отчего-то сильно смущена, старается скрыть это, но получается слишком плохо. — Девушка.

Кого это ещё притащило ко мне? Скорее всего, Вику — вот совсем невовремя.

— Привет, — на пороге стоит Илай, позади него моя смущённая донельзя мама, а в глубине коридора отец с такими округлившимися глазами, что кажется, что они сейчас выпрыгнут из глазниц и запрыгают резиновыми мячиками по паркету.

Я их, конечно, понимаю, Илай в том же утреннем образе, в каком был, когда собирался на свои съёмки — красотка с обложки Playboy.

— Вы разрешите? — он мило улыбается моей маме и закрывает перед её носом дверь в мою комнату. Затем поворачивается ко мне, сбрасывает с плеч меховую хуйню прямо на пол, тут же освобождает ноги из туфель и идёт ко мне:

— Какого хрена ты на звонки не отвечаешь?

Я молчу и смотрю на него, не вставая с кровати.

— Я переживал, что наговорил тебе всякого с утра. Хотел извиниться, — он поддевает пальцами пояс шорт и стаскивает их с ног вместе со всеми прилегающими деталями. Стоит передо мной в одной прозрачной рубашке и улыбается. — Ты простишь меня?

И только я хочу сказать, чтобы он шёл нахуй, как он, в принципе, это и делает. Освободить меня от спортивных штанов — дело секунды. Натянуться ртом на мой член — ещё одна секунда. Мой прерывистый вздох и застрявший воздух в гортани — сигнал к продолжению. А он уже раскатывает по члену презерватив:

— Не люблю эту фигню, — говорит он. — Но бегать по твоему дому с голой жопой в поисках ванной, пугая твоих родителей, у которых, я думаю, и так сейчас дохуя к тебе вопросов, не лучший вариант для первого знакомства.

С этими словами он усаживается на меня сверху и медленно опускается на мой член, чуть морщась и закусив губы.

Я смотрю на него, он сейчас как никогда похож на девчонку — такой красивый, что сердце заходится, а на нём всё ещё эта рубашка, тянусь к ней, цепляюсь за пуговицы, а он уже начинает двигаться, выгнув спину, и мне так хорошо внутри него, так жарко, что пальцы хватают эти пуговицы так резко, что они сыплются, обрываясь, и катятся куда неведомо.

Он ускоряется, я зажимаю его бёдра в руках, стискиваю пальцами снова до синевы, в голове мысль: «синяки, будут синяки», подаюсь ему навстречу, он тихо стонет, отцепляет одну мою руку от себя и кладёт её на свой член, сжимает поверх своей ладонью.

Я уже близко, мне так трудно сдерживаться, когда он со мной, именно с ним это практически невозможно, я уже задыхаюсь от палящего зноя его страсти, я схожу с ума, я чувствую горячую пульсацию в своей руке, и тут же меня охватывают уносящие из реальности мучительно-сладкие судороги внутри его тела.

Он падает мне на грудь, меня обдаёт его лимонно-тёрпким запахом, в голове до нелепости щемяще-нежное чувство к нему, потому что так хорошо просто быть не может.

Он приподнимается надо мной, болезненно морщится, позволяя моему члену выйти из него. Снимает с меня презерватив, прячет его под кровать:

— Не забудь выкинуть, а то не совсем приятный сюрприз, — и укоризненно смотрит на меня. — Ты мне порвал рубашку, придурок.

— Прости, хуле ты такой сексуальный, я бы всё на тебе порвал, если ещё что-то было бы, — я слабо улыбаюсь ему, а он уже роется в моих вещах.

— Можешь оставить на память, — кивает он на растерзанную мной рубашку. — Я что-нибудь из твоего надену.

Одевается, недовольно смотрит на себя в зеркало:

— Нда, не мой размер, ну ничего, сойдёт. Я пошёл, — он поворачивается ко мне. — Ты трубку бери, когда я звоню. Пожалуйста. Не провожай меня, — усмехается и кивает на мою одежду: — Штаны надень, я уйду — к тебе тут сразу паломничество будет.

Он выходит, я тут же подрываюсь, привожу себя в порядок, а в дверь уже снова стучат, и мама, ещё больше раскрасневшаяся, спрашивает:

— Егор, а это кто к тебе приходил? Что за девушка?

— Учимся вместе, — пытаюсь отделаться я дежурной фразой, но маму это не удовлетворяет:

— Хорошая девочка?

Тут я не могу удержаться от абсолютно глупой и идиотской улыбки, вспоминая, насколько хорошей девочкой пару минут назад был Илайя Голденберг.

========== Часть 24 ==========

— Егор, что ты молчишь? — мама всё ещё ждёт ответа. — Ты что, с ней дружишь?

Мои родители такие наивные, мне иногда кажется, что они немного не в то время родились. Дружишь, ага, ну точно, это так сегодня и называется. Дружить с Илайей, милее сравнения и не придумаешь.

— Ну, что-то вроде этого, — пытаюсь замять разговор я, но мама не отстаёт, более того, на пороге моей комнаты появляется отец и смотрит на меня критическим взглядом.

— Вика, конечно, тебе больше подходила, — говорит он. — Но мимо такой девчонки никто бы не прошёл. Но жениться надо на таких, как Вика, — нравоучительно продолжает отец.

— Папа, ты чего? — меня оторопь берёт от быстроты, с которой меня без меня женили. — Какое жениться ещё, да и расстались мы с Викой.

— Из-за неё Вику бросил? — кивает отец на закрытую входную дверь. — Да, понимаю, такие умеют голову дурить.

Тут мама поворачивается к отцу и с подозрением спрашивает:

— Это что ты тут понимаешь, советчик? Мальчик сам разберётся со своими отношениями, — и снова ко мне. — И всё же, Егор, какая-то она… — тут мама замолкает, пытаясь подобрать нужное слово.

— Доступная, — с радостью помогает ей отец и подмигивает мне. — Развлекайся, сынок, пока молодой.

Так и хочется выдать им сейчас всю правду, но я и представить не могу их реакцию на сообщение о том, что Илай совершенно не девушка. Думаю, их тут же хватит обширный инфаркт. Это как минимум. Что будет в режиме максимум, я даже представить не могу. Но не обрадуются они этому — это факт.

Родители, наконец, выходят, а я сажусь на кровать и поднимаю брошенную Илаем прозрачную и разорванную рубашку. Она такая тонкая, что если её скомкать — поместится в кулаке. Я подношу её к лицу и вдыхаю лимонно-терпкий запах, который сразу же выносит меня в другую реальность, где Фролов выгибает надо мной свою красивую спину и в изнеможении падает мне на грудь, уронив на моё лицо свои волосы.

В голове мелькает мысль, что я теперь с этой тряпкой спать в обнимку буду — докатился, пиздец.

Мама кричит из коридора:

— Егор, к тебе пришли.

Блядь, по городу что, объявление висит, что у меня сегодня день открытых дверей? Вот кого ещё черти принесли?

В комнату вваливается Паха, который смотрит на меня с таким остервенением, что хочется сказать самую крутую фразу из детства: «я в домике».

— Ты какого хрена трубку не берёшь? — зло спрашивает Мальцев. — Я думал, тебя тут, по меньшей мере, расчленили уже и увезли в лес в разных пакетах.

— Скажешь тоже, — фыркаю я, а в комнату заглядывает моя мама.

— Пашенька, ты голодный? — спрашивает она и тут же доверительно спрашивает: — Ты знаешь, что у Егора новая девочка?

— Не, я не голодный, — растягивая слова, отвечает Паха, внимательно глядя на меня. — Какая такая девочка? Высокая и очень красивая?

— Да, — мама кивает. — Ты её знаешь?

— Ещё бы, — ухмыляется подлец Мальцев. — Кому же ещё знать, как не мне, всю правду о моём друге.

— Ну ладно, проголодаетесь — приходите на кухню, — говорит мама и закрывает за собой дверь.

Пашка смотрит на меня как на идиота, и спрашивает:

— Ты совсем больной? Какая девочка? Ты Фролова уже сюда таскаешь? Хочешь каминг-аут устроить?

— Никого я не таскаю, он сам пришёл, — бурчу я, опускаясь на кровать.

— Пиздец, — констатирует Пашка, присаживаясь рядом. Бросает взгляд на расхристанную фроловскую рубашку, даже берёт её в руки, чтобы рассмотреть, что это такое и тут же отбрасывает её в сторону, вскакивая на ноги: