– Кеншин, ты в порядке?
И этого присутствия кого-то хорошо знакомого оказалось достаточно, чтобы собраться, сбить панику, достаточно, чтобы поднять взгляд на друга.
Хидеёси был рядом. Кеншин был не один.
– Я… я прошу прощения, – прошептал Кеншин, заливаясь краской стыда. Сейчас он действительно мало напоминал нормального человека. Но присутствия Хидеёси было достаточно, чтобы он смог сориентироваться и осознать, что лицо все залито холодным потом. Он насухо вытер его рукавом, онемев от смущения и стыда.
– Все нормально, – заверил его Хидеёси и сделал шаг назад, давая ему возможность подняться. – Пойдем. Давай передохнем.
Они нашли тихий угол на балконе второго этажа гостиницы и без лишних слов прислонились к перилам. Балкон выходил на задний двор, но с его высоты можно было видеть оживленную улицу города за забором. Зимняя ночь была холодной, диск луны висел в безоблачном небе. Неподалеку блики от фонарей плясали на темных крышах.
Понемногу Кеншин выровнял дыхание.
За инцидент в общей комнате ему следовало извиниться. Особенно перед девушкой. Он так грубо ее оттолкнул. Он мог причинить ей боль! Это же не ее вина, что он был уродцем, неудачником и, в довершение ко всему, эгоистичным идиотом.
Просто те вопросы Макото разбудили худшие его страхи и сомнения, вот и все.
Хидеёси неловко откашлялся, прерывая его меланхолию.
– Итак, твоя жена умерла?
Кеншин закрыл глаза, тихо выдохнул и прошептал:
– Да. Прошло почти три года.
Прошли годы с момента ее смерти, но рана все еще кровоточила. Даже простое напоминание ранило.
Ему не хотелось говорить об этом, но ему было стыдно за свою вспышку, к тому же Хидеёси всегда был разумным. Его ценность была в том, что он просто находился рядом с людьми, которые в этом нуждались.
– Это так печально. Я соболезную твоей потере, – сказал Хидеёси. – Тебе, должно быть, трудно продолжать борьбу после такой потери? Я имею в виду, что я сражаюсь ради девушки. Я сражаюсь, чтобы сделать этот мир лучше для нее… и после того, как все закончится, я найду ее. Я ничего не ожидаю, но было бы хорошо, если бы она нашла для меня место в своем сердце, если бы я смог завоевать ее расположение. Поселиться вместе с ней, иметь дом и семью. После войны…
Было трудно побороть ревность, вспыхнувшую в сердце при виде картины, нарисованной Хидеёси. В конце концов, они были не столь отличными от тех неуверенных надежд, которые питал Кеншин… целую жизнь назад. Для него эта прекрасная мечта была недосягаемой. У него был шанс, и он разрушил его самым худшим из способов.
Кеншину было отдаленно известно, что большинство людей были в состоянии попробовать еще раз, преодолев ужас настоящего и надеясь на что-то лучшее. Кто-то был способен отпустить свою печаль и найти другую любовь…
Так что эта мечта вовсе не была невозможной, во всяком случае, в теории.
Но для него?
Слишком большой вопрос.
Правда, в течение этих трех лет он тоже задумывался о жизни после ужасов войны, когда ему не придется больше убивать. Проблема в том, что у него не было никаких других навыков, кроме кендзюцу. Все, что он знал, это войну.
Разве это важно?
Как прекрасно было бы отказаться от меча. Оставить все, что он знал, осесть где-нибудь в глуши, где люди никогда не слышали о Баттосае, об Ишин Шиши, и ничего не знают о войне. Там даже такой неудачник, как он, смог бы начать все сначала и жить в мире, стремясь помочь другим.
Это была бы хорошая жизнь.
Она одобрила бы то, что он ищет искупления своих грехов, помогая другим.
Эта мысль раздражала, как соль открытую рану, и Кеншин вздохнул, быстро моргая, чтобы прояснить глаза.
– Когда нашел самого лучшего в мире человека, а потом потерял его, как можно когда-нибудь думать о другом? – услышал он собственный голос.
Хидеёси не ответил. Кеншин не стал оборачиваться на него. Ему не нужно было смотреть, чтобы знать – в глазах Хидеёси сейчас сопереживание и сострадание. В этом был весь он.
– Я скажу Макото, чтобы он прекратил флиртовать с тобой.
– Оро?
– Все хорошо. Он послушает меня, – мягко сказал Хидеёси. – Но ты же знаешь, что он не имеет в виду ничего плохого.
Именно тогда Кеншин понял, что если даст даже номинальное подтверждение, все это прекратится. Хидеёси был верен своему слову, и он был тем человеком, чьим добрым мнением весельчак бы не посмел рисковать.
О боги, это было самое заманчивое предложение, которое Кеншин слышал в своей жизни.
Не будет больше домогательств, не будет больше неловких моментов, он снова уединится в своем пузыре бесчувственности, который позволял ему выжить до сих пор.
Но он больше не был бесчувственным, не так ли?
Он делал свою работу, обуреваемый болью в сердце, кошмарами и постоянными тревогами… но после, когда возвращался в свое подразделение, его постоянные «хвосты» ожидали его там. Он не мог сказать, что ценил большую часть болтовни Макото и Хидеёси или их попытки втянуть его в общение с другими. Честно говоря, он бы предпочел больше тишины и покоя.
Но в то же время…
– Нет, все хорошо. Сей недостойный может справиться с этим, вот что.
Мало-помалу он снова начал чувствовать себя живым.
Не сказать, что это был легкий или хороший путь, но напористая дружба Хидеёси и Макото действительно помогала ему.
К тому же, как ни неловко это признавать, иметь постоянного поклонника в лице Макото было лестно. Не то чтобы эти чувства были взаимны, конечно, нет. Но Макото… отличался. В нем не было ничего подобного ей, ни в личности, ни во внешности, ни в манерах, так что он не угрожал очернить память о ней, которой Кеншин дорожил. Не говоря уже о том, что частые прикосновения Макото, какими бы раздражающими и смущающими они ни были, помогали Кеншину узнать, как справляться со своим неприятием близости и прикосновений.
Может, этого окажется достаточно, чтобы однажды он перестал шарахаться от таких простых вещей?
– Правда? – Хидеёси был удивлен. – Я… Я не был уверен. Я имею в виду, что Фудзивара говорил что-то, что ты вроде… Но эти разговоры о твоей жене…
– Ты имеешь в виду слух, что сей недостойный предпочитает близость с мужчинами? – Кеншин не смог удержаться от усмешки. – Это случилось из-за недопонимания, вот что. Сей недостойный не понял, какое именно наставничество имелось в виду, и когда Фудзивара-сан спросил его, был ли ему наставником наш бывший начальник, он признал это, хотя на самом деле все, что между ними было, это несколько разговоров о кендзюцу.
– О… – Хидеёси выглядел таким растерянным.
Кеншин снова фыркнул, и уголки его губ поднялись в слабой улыбке.
– Кроме того, Макото умрет, если не сможет флиртовать, вот что. Лучше, если он будет это делать с тем, кто не будет бить его по лицу.
– Не в бровь, а в глаз, – рассмеялся Хидеёси. – О боги, ты даже не представляешь, сколько я видел заварушек, в которые Макото попал именно по этой своей привычке.
Теплая нежность разгорелась в груди, и Кеншин улыбнулся, на этот раз по-настоящему.
– Может, нам пора вернуться и уберечь весельчака от следующей передряги?
– Весельчака? – Хидеёси поднял бровь, но его взгляд был мягким. Искренним.
Кеншин покраснел и посмотрел в сторону.
– Оро, ну, так сей недостойный называет про себя Макото-сана, вот что.
– Мне нравится. А меня?
– Ах, эм… ну… Оро! – Кеншин начал заикаться, спрятав глаза за длинной челкой. – Надежным.
– Понятно. Ну, если Макото весельчак, а я надежный, то ты определенно странный, – фыркнул Хидеёси, и его ки потеплела. А затем он выпрямился и повернулся, показывая рукой в сторону двери.
Кеншин понял намек и последовал за ним.
Коридоры второго этажа гостиницы были пусты, но он ощущал несколько присутствий в дальнем конце, в приватных помещениях. Свет масляных ламп пробивался сквозь рисовую бумагу, слабые голоса доносились издалека, приглушенные расстоянием. Казалось, в гостинице было больше людей, чем было самураев на вечеринке в общей комнате.
