Весельчак наклонился, чтобы собрать свой выигрыш, сопровождая это глубокими поклонами и преувеличенно вежливыми жестами, которые были настолько чрезмерны, что граничили с насмешкой. Но никто не оскорбился. Никто даже ухом не повел. Мужчины пропустили оскорбление мимо ушей и с улыбками отдали деньги Макото.

А затем одна из… дам, которая… эм, развлекала гостей, решила перейти к их группе. Мужчины приветствовали ее веселым свистом, и она приветливо улыбнулась, принимая с изяществом их энтузиазм, осматриваясь, где бы присесть…

– Эй, красавица, – обратился к ней Танака. – Думаю, самое лучшее для тебя место здесь, рядом с молодым другом Макото. – И он указал на пустое место, которое Кеншин кропотливо создавал между собой и ближайшим самураем из Сацумы. Именно туда он отодвигался, когда Макото становился слишком навязчивым, но теперь…

– Спасибо! Мне приятно посидеть с вами, благородные господа, – ответила дама и осторожно присела рядом с Кеншином, расправляя свое затейливое кимоно так, чтобы на нем не было ни одной морщинки.

Ее хорошо контролируемые отточенные движения, даже ее вишневые духи, сразу навеяли воспоминания. И они не были приятными. Нет, манеры, духи, тщательно выбранное одеяние были так далеки от естественной элегантности Томоэ, что разница была резким, почти яростным отличием от того маленького кусочка счастья, что Кеншин хранил как драгоценность в своем сердце.

Его Томоэ… она была изящной, но сдержанной. Настоящей леди. А эта девушка была весьма откровенна в своих намерениях.

Кеншин выпрямился, стараясь не показывать свое отвращение. Макото наклонился к нему, шепча на ухо.

– Скажи, милашка, если тебе действительно не нужно мое внимание, то как насчет нее? Каждый мужчина должен получать некоторое удовольствие. Все то время, пока я тебя знаю, ты ни разу не смотрел на красоток. Это ненормально.

Дыхание у Кеншина перехватило, и он повернулся к Макото. Вместо того, чтобы говорить дальше, тот резко взглянул на него, кивнул в сторону девушки рядом с ним и поднял в ожидании бровь.

Вес вовсе не прозрачного намека Макото, ситуация, в которой он оказался, ожидания общества в этом отношении… Боги! Он чувствовал себя так, словно удавка сжималась на его шее, все туже и туже. Все вокруг улыбались и наслаждались компанией, играми, разговорами и бесплатным алкоголем. А он на грани паники только потому, что люди сидят по обе стороны от него.

Нормальный?

Он какой угодно, только не нормальный. Кеншин был хорошо осведомлен об этом.

Любой здравомыслящий человек должен быть в состоянии справиться с этим. Правда, он не был ярким примером здравомыслия даже в его лучшие дни, но и не был сумасшедшим. Не был! Не таким, каким его пытается выставить Накамура.

Так что в словах Макото есть смысл?

Все мужчины, которых Кеншин когда-либо слышал, отзывались о физической близости как о лучшем, что с ними случалось.

И тогда, в Оцу… Кеншин тоже делал эти вещи, с ней.

Сейчас любое прикосновение, независимо от намерений, отталкивало. Даже когда он мог остановить себя от того, чтобы уклониться от случайных прикосновений, то, конечно, не чувствовал от них никакого удовольствия. И да, он всегда мог сказать, что когда весельчак прикасался к нему, это не в счет – в конце концов, весельчак был мужчиной, а Кеншина не волновали мужчины, не в этом смысле – но, конечно, он должен быть в состоянии любить женское внимание?

Или нет?

Кеншин бросил осторожный взгляд на девушку, что сидела слева от него. Она выглядела и вела себя так, как следовало ожидать от девушки ее статуса и профессии. Ее манеры не были изысканными и элегантными, ничего подобного тем утонченным куртизанкам, которых он видел, когда сопровождал Кацуру-сана на встречи руководства Ишин Шиши, или тем гейшам или майко, которых видел, когда собирался навестить леди Икумацу.

Эта девушка была… проста в проявлении своего внимания. Ее улыбка была кокетливой, ее взгляды оценивающими, ее жесты приглашающими, и любые ее прикосновения не несли никакого особого значения для нее, были лишь средством для достижения цели.

Так что, пока игра в их группе продолжалась, и девушка слева начала двигаться поближе к нему – наклонилась, провела пальцами по его левой руке – Кеншин позволил ей касаться себя. Он ничего не говорил, не давал даже намека на протест, даже когда она подобралась ближе.

У него не было к ней никакого интереса.

Как ни жестоко это было с его стороны, но он только хотел узнать, сможет ли терпеть ее прикосновение. Посмотреть, сможет ли она вызвать в нем хотя бы намек на волнение или желание.

В их маленьком раю с Томоэ близость была такой легкой, такой естественной… самой совершенной на свете вещью. Боги, как он скучал по этим моментам близости с ней, когда ее темные глаза расширялись, а молочно-белая кожа блестела от пота. И ее груди – о, он так любил ее груди: ласкать их, ощущать их мягкость, целовать и покусывать ее дерзкие соски, когда они блестели от его слюны, покрасневшие и твердые.

Мягкий изгиб груди прижался к его левой руке, и Кеншин прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на ощущениях.

Тогда ему немного нужно было, чтобы жидкий огонь потек по его жилам. Все, что было необходимо, это ощущение ее мягкой кожи или ее сбивающееся от желания дыхание.

– Вы очень красивый мужчина, благородный господин, – хрипло прошептала девушка ему на ухо. Ее теплое дыхание щекотало его шею, ее пальцы пробежали по его плечу, скользнули по спине, а затем она обвила его рукой, заключая в объятия. И вдруг желчь поднялась к горлу, омерзительные мурашки побежали по коже, и крохотные волоски на загривке встали дыбом.

Это было в сто раз хуже, чем от самых смелых попыток Макото. Кеншин сглотнул, пытаясь удержать дыхание, пытаясь сдержать чувство отвращения.

О боги, почему так? Почему намного хуже, чем с Макото?

Он думал, что может справляться с домогательствами весельчака, потому что его никаким образом не привлекал этот идиот. Прикосновение мужчины должно быть более отталкивающим, чем прикосновение женщины, не так ли?

– Скажи, милашка, мне интересно, есть ли у тебя девушка в городе, или кто тот человек, кому ты носишь цветы? – спросил Макото, сидящий справа от него, и наклонился ближе.

Кеншин хотел вздохнуть, но горло словно что-то перекрыло, блокируя дыхание…

А люди смотрели на него, ожидая его ответа.

Холодный пот потек по лбу, пока он старался подавить волну паники, угрожавшую захлестнуть его с головой. Дыши! Просто дыши! Ты не можешь потерять разум! Ты не можешь!

Но почему, черт его побери, Макото решил вспомнить о ней сейчас?

Ярость всколыхнулась в нем, он обхватил пальцами рукоять катаны, ища что-то жесткое, за что мог бы зацепиться. У него не было никакого намерения делиться своими драгоценными воспоминаниями ни с кем из этих людей.

– Оро, так, ничего, – пробормотал он, пряча глаза за длинной челкой, пытаясь казаться бесстрастным. – Просто кое-кого сей недостойный старается посещать так часто, как возможно, вот что.

– Вы покупаете вашей подруге цветы? О, как романтично! Вы бы купили цветы для меня? – Девушка потянулась, чтобы отвести его длинную челку в сторону, и обхватила его левую щеку.

Так же, как всегда делала она.

Чувство отвращения стало настолько сильным, что Кеншин не выдержал и вскочил на ноги, освобождаясь от ее липких объятий, и зарычал:

– Она была моей женой, и она умерла!

Все словно остановилось в этот момент.

Девушка смотрела на него снизу вверх, распахнув потрясенные глаза.

– Этот шрам…

– Жена?! – воскликнул Макото. – Ты был женат?!

А Кеншин… не мог справиться с эмоциями. Просто не мог. Все смотрели на него так, словно он сошел с ума. Ему нужно было уйти. Но он не мог. Не было возможности скрыться. И он закрыл лицо руками и пытался справиться с дыханием: вдох и выдох, вдох и выдох… отчаянно стараясь отрешиться от мира и взглядов, прикованных к нему.

Но потом он почувствовал ки Хидеёси, слабую, теплу, но взволнованную.