Кеншин никогда не встречал никого более разговорчивого, чем этот весельчак. Всякий раз, когда Макото открывал рот, слова сыпались одно за другим, и за его энергией трудно было поспевать. Смущенный и растерянный, Кеншин посмотрел вниз на свою грудь, но которую показывал Макото.
О, этот шрам…
Недавний, не такой скверный, как прежние раны. Просто небольшой порез, который Кеншин получил по неосторожности.
– Во время отступления при налете Шинсенгуми, вот что.
– Вы сражались против волков Мибу? Как здорово! – взвился весельчак, но поспешно одернул себя. – О, верно – за четыре года, конечно, вы сражались с ними. А что насчет шрама на лице? Я имею в виду этот большой. К тому же на щеке! Как вы ели, пока он не затянулся? Неужели щеку проткнуло насквозь? – спросил Макото, его медово-карие глаза светились весельем. А потом он склонился прямо к Кеншину.
Дрожь пробежала по его спине, и он вдруг ощутил, будто тысячи букашек поползли под кожей. Чувство отвращения было настолько сильным, что Кеншин отпрянул, уперевшись в бортик ванной. Спасения не было никакого. Бессознательно он съежился, стараясь стать меньше, но это не помогло. Его дыхание стало резким, в груди росла тяжесть, блокирующая любой вдох. Капля пота покатилась по виску, а потом на него нахлынули воспоминания.
Шрам в виде креста. Последняя отчаянная атака Киёсато… пересеченная ее рукой.
Глаза его распахнулись, пульс сорвался в бешеный ритм, когда булькающий хрип умирающего мальчика зазвучал в его ушах. Мальчик так отчаянно хотел жить, что не понимал, что уже мертв. Пальцы Кеншина помнили вес меча, когда он вонзил его в позвоночник мальчика и провернул лезвие. Голос в ушах изменил тональность, стал мягче. Булькающие звуки стали глуше, но раздирали душу сильнее. Он помнил этот голос. Тот же самый голос, который стонал от удовольствия и хрипло вздыхал, когда она уставала от его ласк… но теперь она не могла вздохнуть. Она хрипела и выплевывала кровь из легких, пытаясь получить хоть немного воздуха. О боги! Она захлебывалась кровью.
Ее кровь была повсюду, стекала по его рукам, пропитывала его одежду, перебивая аромат белой сливы, который она так любила. А потом ее танто оставило шрам на его щеке, так нежно…
А потом наступила тишина.
Она была мертва.
Она умерла у него на руках, и это была его вина.
Все было его виной.
– Вот черт! Макото, отодвинься! – велел чей-то голос. Большая фигура появилась перед ним, привлекая внимание. Не прикасаясь к нему, не беспокоя его – просто говоря. – Полегче. – Это было обращено к нему. – Сделайте глубокий вдох и успокойтесь, Химура-сан. Макото не хотел ничего плохого.
Но все, что Кеншин видел перед собой, это незнакомца, блокирующего ему выход.
Он должен уйти.
НЕМЕДЛЕННО!
К сожалению, у Кеншина не было возможности отдохнуть поле инцидента в фуро. Он едва успел надеть сухую одежду, как появился посланец с сообщением, что ему следует идти охранять Кацуру-сана. Так что ему пришлось стиснуть зубы, отринуть свою усталость, пойти к себе в комнату, переодеться в официальную одежду, прихватить шляпу, чтобы закрыть волосы, и выскользнуть на улицу с черного хода. Он прокрался до нынешнего места проживания Кацуры-сана боковыми улочками, на случай слежки.
А потом его ожидали два часа полнейшей отупляющей болтовни.
Кацура-сан заметил его затравленное состояние с первого взгляда, но никак его не прокомментировал… до конца встречи.
– Кеншин, что-то случилось? Проблемы с Накамурой?
Кеншин лишь отрицательно покачал головой, пытаясь избежать расспросов. И хотя с Накамурой были некоторые трудности, он вполне удерживал все под контролем. С ним были связаны объем работы, нерегулярный график, и все остальное тоже. Кеншин хорошо понимал свои проблемы. Он больше не мог спать, он не мог нормально питаться – и опять потерял вес, и это стало постоянной неприятностью. Но на самом деле он мог бы справиться со всем этим. Мог бы. Он всего лишь удивился тому, что произошло сегодня утром, вот и все.
К счастью, Кацура-сан не стал настаивать.
Однако, в этой встрече было и кое-что хорошее – для Кеншина она оказалась достаточно скучной, чтобы он мог просто сидеть и думать об утренних событиях. Но независимо от того, сколько он рассматривал всю эту ситуацию, вывод был один – испытать настолько яркие воспоминания и начать паниковать из-за них – это решительно странно. Он видел не совсем ожившие воспоминания, как раньше. И хотя смерть Киёсато и ее смерть возникли перед глазами внезапно, это было что-то не такое, как прежде. И не было чувства стыда или вины, как прежде. Нет, было что-то еще, что-то незнакомое. Он не знал, как объяснить свои ощущения, но событие встревожило его и даже напугало.
Хотя не похоже, что это повторится.
Неважно, насколько новенькими были эти новобранцы, они видели его шрам, его волосы, и стали свидетелями его безумного поведения. Они наверняка начнут расспрашивать других и узнают, что он тот самый хитокири Баттосай, а затем примкнут к рядам тех, кто шепчется за его спиной, и расскажут всем, каким сумасшедшим он на самом деле является.
Скорее всего, это лишь подольет воды на мельницу слухов, утверждающих, что хитокири были бешеными собаками.
Кеншину так не хотелось думать об этих слухах.
Всего несколько недель назад произошел инцидент, когда убийца Шинсенгуми, Удо Джинъе, потерял чувство реальности и в запале пытался убить людей из своего же подразделения. Его бывшие соратники теперь безуспешно искали его повсюду.
Такое безумие встречалось с обеих сторон, и в рядах повстанцев, и в Бакуфу. Ходили неприятные слухи о хитокири Шишио, о его излишней жестокости и, кажется, удовольствии, которое он получал, растягивая мучения своих жертв.
Кеншин знал, что его защищает Кацура-сан и его высокое положение среди повстанцев, но, вполне возможно, кому-нибудь захочется подорвать влияние Кацуры-сана, нападая на людей, связанных с ним, и в этом плане Кеншин представлял из себя сравнительно легкую мишень. По мере того, как тень войны наползала на страну, не все смотрели благожелательно на наиболее влиятельных людей в Ишин Шиши. Все больше и больше людей искали возможности возвыситься, которые предоставляла революция, независимо от ее последствий.
Кеншин вернулся в гостиницу как раз перед ужином. Редкое явление – гораздо чаще он не присоединялся к общей трапезе. Он не испытывал особого удовольствия от присутствия других мужчин, так что нашел себе место в конце длинного стола, в своем одиноком углу, и попытался затолкать в себя сколько-нибудь еды. Аппетита не было никакого. Он осилил едва ли треть обеда, прежде чем его попытки поесть превратились в бесцельное размазывание крошек по тарелке.
Пара присутствий ки приблизилась к нему, выкинув из мрачных размышлений. Это были гороподобный юноша, Хидеёси, тащивший за собой несдержанного Макото.
Положив палочки, Кеншин выпрямился и подозрительно прищурился.
– Химура-сан, Макото хочет вам кое-что сказать, – сказал ему Хидеёси тихим спокойным тоном. Однако, несмотря на это, многие люди в столовой повернулись в их сторону, ожидая зрелища.
Кеншин стиснул зубы. Почему все, что он делает, вызывает такой интерес? Однако Макото, похоже, не заметил, что стал причиной интереса всех присутствующих в комнате. Долговязый юноша потоптался, потом внезапно поклонился и выпалил:
– Я прошу прощения за произошедшее!
Что?
Кеншин уставился на него, определенно удивленный. Никто перед ним не извинялся. По крайней мере, с такой искренностью.
Он мог бы понять, если бы они сделали это из страха, чтобы избежать его несуществующего гнева. Но, похоже, парень просто извинялся за свою грубость, совершенную ненамеренно… Словно для них он был не легендой, которую следует остерегаться, а просто человеком.
Это было странно.
Но, тем не менее, приятно? Кеншин ощутил, как волна тепла разливается в груди, и уставился на свой поднос, пытаясь подобрать что-нибудь, подходящее случаю.
