– Химура-кун. – Ито-сан серьезно посмотрел на него. – Ты должен решить свои проблемы и заботиться о своем здоровье. Или ты хочешь валяться в постели каждый месяц? Возьми себя в руки, мальчик!

Кеншин съежился. В словах Ито-сана был правда, но дело в том, что он не имел ни малейшего представления о том, что с этим делать.

– Не так много можно сделать с ки, вот что. После того, как сей недостойный использует ее слишком долго, боль приходит неизбежно, вот так. – Он пытался объясниться, только для того, чтобы снова оказаться застигнутым своим насморком. Несолидно как-то. Он ощущал себя маленьким ребенком.

– Так не спеши в бою! – усмехнулся Ито-сан. – Тебе не нужно использовать ки все время, не так ли? Используй ее урывками и делай перерывы. Или ты думаешь, что каждый может работать на пределе все чертово время? Я прямо сейчас скажу тебе, что нет. В длительном бою каждый пытается сохранить силы.

Кеншин уставился на него, совершенно изумленный. Это звучало столь очевидно. Он в смущении пополз было под одеяло, но ему удалось побороть его, и он пробормотал:

– Хм… да. Эм, спасибо за совет, Ито-сан.

Теплая рука ободряюще сжала его плечо.

– На здоровье, Химура-кун. Всегда можно получить помощь, стоит только попросить, – с нежностью усмехнулся Ито-сан. – Полагаю, это тенденция всей молодежи не искать помощи, а пытаться решить все проблемы в одиночку. Знаешь, ты напоминаешь мне моего приемного сына, Хиробуми. Он тоже решительно настроен разрешить все мировые проблемы своими силами.

Любопытство перебороло смущение, и Кеншин взглянул на Ито-сана.

– Скажи, Химура-кун… – Старик сидел на коленях рядом с его футоном, и его седые брови были задумчиво нахмурены. – Я никогда не мог точно определить твой возраст. Это все иностранные цвета, клянусь. Не говоря уже о твоем росте и резких отличительных чертах… Я легко могу предположить, что ты где-то посередине между ребенком и невысоким мужчиной лет двадцати. Но твоя манерность, и тот взгляд, который иногда мелькает в твоих глазах… это заставляет меня гадать насчет верхнего предела. Ты не мог бы помочь бедному старику?

Кеншин моргнул.

– Эээ… мне скоро будет шестнадцать.

И сразу после этого еще один чих сотряс его тело. О боги, он терпеть не мог болеть!

– Такой молодой? И Кидо-сан использует тебя на такой тяжелой работе? – Ито-сан поднял бровь. – Каков мир. Но опять же, не возраст делает мечника. – Он покачал головой и похлопал Кеншина по плечу. – Ну, поправляйтесь, молодой человек. Я должен заняться некоторыми делами. Парни в моем районе охочи до драки.

Кеншин слабо кивнул и попрощался со стариком.

Хотя Ито-сан решил остаться и завязать разговор с ним, первоначальной целью его визита было, так сказать, дело. Поскольку цуба катаны сломалась в схватке с Сайто, его меч отправили к кузнецу, Араи Шакку-сану, для ремонта. Ито-сан оказался достаточно любезен, чтобы доставить меч и длинную тираду кузнеца по его поводу обратно Кеншину.

Кузнец беспощадно очертил свое пренебрежение к юнцу, который сломал заменяемые части своего меча уже второй раз за последние пару месяцев. По правде говоря, стало немного стыдно. Тем более, он обещал лучше следить за своим мечом.

Однако, несмотря на укоряющее сообщение, Кеншин не возражал против этого визита. Дело в том, что из всех Ишин Шиши, которых он когда-либо встречал, Ито-сан был тем, кто ему действительно нравился. Было нечто честное в его манере. Старый самурай отвечал за людей Чоушуу на северо-востоке Киото, и именно он организовал большинство ловушек для распространения легенды о Баттосае. Скорее всего, когда Кацура-сан более не будет так сильно нуждаться в его присутствии рядом, его оставят под командованием Ито-сана, в качестве застрельщика*.

По крайней мере, Кеншин на это надеялся.

Он плюхнулся на свой футон. Обычно он предпочитал спать сидя возле стены, сжимая меч в руках, но сейчас он был похож на жалкое дрожащее безобразие. Так что он зарылся глубже в ворох одеял, посмотрев вокруг, просто чтобы убедиться, что его многострадальная катана с ним.

Она лежала в пределах досягаемости, и новая простая цуба ярко сияла в солнечном свете.

Хорошо.

Кеншин медленно вздохнул… и чихнул жалобно.

Тьфу, ненавижу это!

И неважно, насколько слабым и беспомощным он себя чувствовал, как досаждала ему уродливая рана на бедре… случай на реке того стоил, решил он.

Как оказалось после, неделей позже даже Кацура-сан и Ито-сан стали расценивать случай у реки как успешный.

После всего сказанного и сделанного все свелось к одному очень простому факту – два патруля знаменитого третьего отряда Шинсенгуми и их командир были унижены… и поскольку все остались в живых, чтобы рассказать об этом, ну, теперь описание Баттосая и рассказ о его невозможном дерзком побеге распространились по Киото как лесной пожар.

А мост через Кацурагаву? Он не был полностью разрушен, но средняя часть упала в поток и была унесена рекой. Это разрушение привлекло внимание каждого и служило подтверждением слухов. Однако, поскольку он соединял основные маршруты через районы Киото, ремонт уже велся.

Видя, как хорошо события повернулись в его пользу, Кеншин решил, что хотел бы сделать это снова. Замечательный отвлекающий маневр, работа сделана, и к тому же странно приятно оказалось увидеть знаменитых Шинсенгуми, искупавшихся в мутной воде. Так что да, если ему снова придется бежать от отрядов Бакуфу, он определенно предпочел бы сломать мост, нежели чем убивать их… хотя, может, разве что летом?

Простуда и тяжелый сухой кашель стали нелегким испытанием для его расшатанных нервов, но теперь он наконец встал на ноги. Этим утром ему удалили швы из бедра, и теперь его ране обеспечивали покой несколько слоев бинтов. Этот глубокий порез был одним из самых сложных его ранений, и если не удастся обеспечить ему покой, он легко может вскрыться снова. Врач рекомендовал отнестись с осторожностью и не напрягать ногу еще несколько недель.

Это полностью устраивало Кеншина, все же он ощущал себя слабым и дезориентированным. Однако сегодня стоял прекрасный день. Оставаясь запертым в помещении целую неделю, он чувствовал, как начинает задыхаться. К тому же прошло много времени с тех пор, как он навещал ее.

Так что Кеншин надел свое самое скромное зеленое хлопковое кимоно и серые хакама, сунул мечи за пояс, обмотал вышитую шаль вокруг шеи и покинул гостиницу.

Кладбище возле храма было тихим – всего несколько посетителей. Кеншин старательно вымыл надгробие, поставил рядом свежие цветы и зажег ладан. А потом сел возле него, чтобы насладиться солнцем, вынул ее дневник из складок кимоно и принялся читать. Это было странно. Он помнил каждую строчку наизусть, но все же чувствовал некоторое утешение в чтении написанных ею слов.

Ее знакомый красивый почерк напомнил ему о ее руках, мягких и изящных… слова, которые она написала на страницах вернули его в воспоминания, словно он опять оказался на их маленькой ферме, где они были так счастливы.

Правильно ли скучать по интимным моментам, которые они разделяли? Когда его запятнанные руки и рот были способны привести ее к пику наслаждения? Как красивы были ее обнаженные груди и дерзкие покрасневшие соски, блестевшие от его слюны. А тот блаженный миг, когда он наконец погрузился в ее лоно…

Кеншин закрыл ладонями лицо, пытаясь выровнять дыхание, несмотря на болезненное страстное желание, проснувшееся в его сердце. Это было больно… так больно. Он скучал обо всем, что было связано с ней, но в этот момент он просто хотел, чтобы она была здесь, теплая, нежная и живая, чтобы он мог обнять ее еще раз.

Могильный камень рядом был холодным и твердым – полной ее противоположностью. Было больно дышать. Он хотел плакать, но не мог. Ее больше не было. Она просто воспоминание, и единственное, что у него осталось, эти жалкие остатки. Ее шаль, ее дневник, и хуже всего, ее надгробие на этом крохотном участке земли, и даже если ее имя и высечено на нем, это не приносило никакого утешения.