«Мы сидели у костра. Я и Локи. Ветра почти не было, только лёгкие клубки перекати-поля шелестели в ночи да шуршала мелкая живность, привлечённая всполохами нашего костра.

– Ты всё равно проиграешь, Один, – шептал мой побратим, – оставь это, сдайся, зачем столько жертв?

– Мёртвые всё равно мертвее не станут, – огрызался я, понимая, что в чём-то Локи прав.

– Я не стал бы советовать ничего такого, что не пойдёт тебе на пользу, – он прикрыл глаза, защищаясь от песка, и в переменчивом свете костра мне вдруг показалось, что лицо его вытянулось, на мгновение блеснув хищным волчьим оскалом.

Я отшатнулся, хватаясь за копьё.

– Ты что? – он испуганно вскочил. – Один, что ты? Разве я враг тебе?

– А разве друг? – я посмотрел на него так, что Локи не выдержал и закрыл лицо руками. – Так что? Друг?

– Ты умнее и хитрее, чем кажешься, – улыбнулся он, – а с виду – простак простаком. Я не друг тебе, Один, но и не враг. Рагнарёк неизбежен. Пасть Фенрира ждёт тебя, – его улыбка снова напомнила мне звериный оскал, – и ты утащишь за собой всех, кого сможешь: всех асов, которые доверчиво пойдут за тобой, доблестных мёртвых эйнхериев, которые возродятся для того, чтобы умереть вновь. Асгард будет обращён в прах.

– Нет! – закричал я, вскакивая. – Нет, Локи, нет! Слышишь меня?

Я схватил его за шиворот, прижимая к себе.

– Я убью тебя, ты, изворотливый хитрый змей, – во мне клокотал гнев. – Ты хочешь, чтобы я сдался, чтобы сдал всех, кто дорог мне, всех, кого люблю?

– Ты никого не любишь, Один, – спокойно поведал он, ничуть не смущаясь тем, что я держу его за шкирку, как паршивого щенка, – ты не для этого создан. Так что не трать свой гнев на меня, собирай своё мёртвое войско, труби в свои трубы, держи при себе волков и воронов, и иди, иди по предначертанному. Пасть Фенрира ждёт тебя.

Мне жаль тебя, Один. Великий и могучий Один, ты умеешь повелевать, но не любить. Ты воин.

Я стиснул челюсти: мне не нравилась та правда, которую он говорил про меня.

Я тряхнул его.

– Великий Один, – смеясь, сказал Локи напоследок, обернулся птицей, махнул серым крылом, задевая моё плечо, и в руках у меня осталось лишь жалкое отрепье его одежды. Я швырнул его в костёр и увидел, как она вспыхивает белыми сполохами, сгорая, превращаясь в пепел.

«Великий Один, – прошептал я. – Великий Один».

Я открыл глаза, огляделся – утро приходило в Ехо. Кажется, я сидел в небольшом дворике, недалеко от «Света Саллари». «Великий Один». Я пару раз вдохнул на десять счётов, как учил Шурф, а потом просто сидел и смотрел в совсем уже светлое небо. Как так может быть? Что нужно от меня, от нас, от этого мира древнему мифу? Локи-Локи, мой хитрый братец Локи, который никогда мне братом и не был. Благодаря тебе асы зажили лучше прежнего, благодаря тебе у меня есть мой чудесный конь, неутомимый, скачущий быстрее ветра. Локи-Локи, ты пророчишь мне волчью пасть и смерть моего Мира.

Я поднялся, потянулся, разминая затёкшее от долгого сидения тело. Отчего-то мне было очень грустно. Слова Локи «Великий Один» звучали насмешкой. А он ведь знал мою силу, он знал, на что я способен. Ну почему опять я, а? Я возвёл глаза к равнодушному небу. Что, на мне свет клином сошёлся?

Я вдруг отчётливо осознал, что да, именно так – на мне и сошёлся. Вот везёт мне. Вот такая у меня удача – то вязать, то развязывать узлы. И что мне теперь делать с этим?

Прекратить панику и пойти позавтракать. Это для начала. Я снова вдохнул, выдохнул и поплёлся в «Свет Саллари» в надежде, что они в такой ранний час уже открыты. И точно – меня встретили солнечными улыбками, усадили за стол. Леди Лари легко журила меня за то, что я стал редко заходить, а пришедшая на мой голос Скрюух оглядела меня от макушки до пят, а потом положила свою синюю голову мне на колени – гладь, мол. Ну ни дать ни взять кошка! Я рассмеялся. И наконец расслабился: как же тепло и душевно у них было! Причём всегда.

– Кадди там перевёртыши печёт, – пояснила мне леди Ларри, – сейчас завтракать будем.

Я так понял, что перевёртыши – это блины. Я был голодный, как стадо менкалов после перехода через пустыню Хмиро. А пока готовился завтрак, леди Лари развлекала меня праздной болтовнёй и подливала камры.

– Макс, ты чем-то озабочен?

Я вообще заметил, что женщин труднее провести, чем мужчин, они просто чувствуют или знают. Поди их пойми!

– Да вот думаю, как спасти мир, – выпалил я первое, что пришло в голову.

– А-а-а, – протянула леди Ларри, – мир – это хорошо. Вам, мужчинам, или завоёвывать, или спасать.

– Ну да, – согласился я, – а как иначе?

– Любить, – она пожала плечами так, будто ответ был совершенно очевиден.

– Любить, – эхом отозвался я. И тут же вспомнил, как Локи говорил мне, что для любви-то я и не создан.

– Привет, – Кадди поставил передо мной блюдо с довольно внушительной стопкой блинчиков, – кажется, все перевернулись столько раз, сколько нужно было, ну, может, один-два недоперевёртыша попадётся. Сейчас Ларичка тебе варенья к блинам принесёт, – он улыбнулся и оттеснил Скрюух, которая, почти мурлыча, устроилась рядом с моими ногами. – Дай человеку поесть спокойно!

Скрюух немедленно схватилась за его кожаный фартук, нещадно его раздирая, Кадди засмеялся, оглаживая свою любимицу.

Мне вдруг стало так хорошо и спокойно, так уютно у них. Я с удовольствием поедал блины с чангайским чёрным вареньем, пил камру, потом кофе, смотрел, как Кадди играет с Скрюух, как леди Ларри болтает с Иш, который был сегодня мальчишкой, и как тот поясняет, где, как и что ему осталось докрасить и доразукрашивать, чтобы картина была полной. Иш, спевшись с Малдо Йозом, потихоньку осваивал архитекторское ремесло, успешно сочетая его с украшательством.

Я, улыбаясь, смотрел на эту семью. Да, они были странноватые, разные по возрасту и по характерам, но они любили друг друга, это было совершенно очевидно. Мне всегда было уютно у них. Я их очень любил.

Любил? И тут я осёкся. Любил ли? Да, они были славными людьми, мне было и правда хорошо здесь, но я как легко приходил сюда, так легко и уходил отсюда. Как, впрочем, и отовсюду. Если я сам себя спрошу, любил ли я то уютное кафе в Тихом Городе, где хозяйничала Альфа и всегда были свежие булочки с корицей? Любил, конечно. А «Кофейную Гущу», в которой Франк варил «Огненный рай» по особым случаям, а Триша была рада любому гостю, только что о ноги не тёрлась? Да, я любил – и эти места, и этих людей, но… Я вполне мог обойтись и без них.

Я сидел в уютном кафе и смотрел на Лари, Кадди, на только что вошедшего Ди – но смотрел мимо них.

Мне стало не по себе. А вообще я умею любить? Любил ли я Меламори? А Теххи? Конечно! И в то же время они были словно отражённый свет. Теххи зеркалила меня, радовалась мне, но, только став призраком, стала по-настоящему счастливой. А Меламори? Она была счастлива на далёком Арварохе, у мудрых буривухов, счастлива не со мной. Мне всегда казалось, что я любил её, да и сейчас кажется, что люблю. И Теххи, и леди Лари, и повара Кадди…

Ч-ч-чёрт! Я схватился за голову. Знаю ли я, что такое любовь? Как это – любить?

Я, рассеянно улыбаясь, распрощался с гостеприимными хозяевами «Света Саллари», сославшись на дела, и вышел на улицу. Солнышко уже вовсю светило, начиная день лучистой чистотой новенького утра. Моё любимое время для сна. Но разнообразия ради стоит иногда прогуляться и утром.

Я шёл по городу, размышляя… даже не столько размышляя, сколько пытаясь понять и почувствовать. Это были странные ощущения: одновременно мне казалось, что сердце до краёв переполнено любовью – и что в нём сквозит пустота и холод одиночества. Как так может быть? Одновременно?

«Шурф!» – мне было наплевать, если я оторву его от каких-нибудь государственных дел или разбужу.

«Макс?» – ответил он безупречно вежливо, но с оттенком волнения.