— Северус, — я не знал, что сказать, просто подался вперёд к нему и поцеловал его, — Северус…

Я постепенно чувствовал, как разгорается в нём огонь, как его губы становятся более настойчивыми, а дыхание прерывистым. Он подхватил меня, и я обвил его тело руками и ногами, стараясь вжаться в него. Так, пока он держал меня на руках, в руках, мы с ним добрели до дивана в гостиной. И я краем глаза заметил, как Северус, не отрываясь от меня, машинально достав палочку из-за пояса джинсов, уже почти привычным жестом накладывает запирающие чары на дверь, чтобы Кричер не вздумал сюда сунуть свой длинный нос. А заглушающие накладывал я сам, так, на всякий случай, потому что удержаться от стонов я порой просто не мог. И я отдался во власть жара, пламени… Того безумного огня, который плескался сейчас в нём, утягивая меня за собой, поджигая, иссушая, распаляя жаркой жаждой его тепла, его любимого тела.

А потом мы валялись на диване. Я почти сидел, прислонившись к стеллажу с книгами, а он лежал. И его голова покоилась у меня на коленях.

— Гарри, так что там с Грейнджер и Малфоем? — он по привычке всех учеников называл по фамилии. И спохватился, видимо, осознав, какие именно фамилии он произнёс, — Малфой, Гарри? Мы говорим о Слизеринском Драко Малфое и выпускнице Гриффиндора Гермионе Грейнджер?

Я откровенно хихикал и ответил, заговорщицки понизив голос:

— Представляешь, у них роман!

— Не представляю, — отозвался он, — надо же! Кто бы мог подумать! А какого мнения по этому поводу придерживается твой закадычный друг Уизли?

— Да не такой уже и закадычный, как раньше. Рон сейчас усиленно учится. Хочет стать лучшим курсантом этого выпуска.

— Рон Уизли — учится??? — переспросил он, посмеиваясь, — ах, да, ты мне что-такое говорил.

— А что тебя так удивляет? — я тоже смеялся, потому как само словосочетание «Рон Уизли учится» уже звучало довольно странно. Но, да, что поделать, так и есть.

— Учится, да. Кажется, ему действительно сейчас не до того, в смысле, не до личной жизни.

— Да-а-а, ничего себе! — он повернулся ко мне вполоборота, — как много я пропустил, пока болел! Ты такие чудеса рассказываешь, Гарри, похлеще любой магии.

Он повернул голову ещё немного, я сразу же потянулся за ним, потому что пытался заплести ему тоненькую косичку из нескольких прядей его волос. Это наша с ним постыдная страшная тайна. Совершенно случайно я понял, что ему очень приятно, когда я трогаю его волосы, и мне самому нравится с ними возиться, хотя он бы, наверное, меня убил, если бы я хоть кому-то единым словом обмолвился, что заплетаю грозному Снейпу косички!

— Так что там отыскали твои друзья? — снова спросил он.

И я рассказал. Всё по порядку. Долго и обстоятельно. Про охранные чары, наложенные Волдемортом на Нагайну, которые защищали и ее саму, и яд; про то, как я снова заговорил на парселтанге только потому, что мы с ней оба когда-то были Крестражами; про то, как всё сошлось в нужном месте, вовремя и при всех необходимых обстоятельствах. Рассказал ему всё.

Хотя нет, не всё. Я не говорил ему про «всю свою потраченную магическую силу». Зачем? Этого уже не изменить. Да я бы и не стал ничего менять, даже если бы всё знал с самого начала. Так же я не говорил ему, что нам необходимо оставаться рядом друг с другом. Я так не хочу, это ему знать ни к чему. Я не хочу, чтобы он думал, будто он у меня в долгу, не хочу, чтобы он оставался со мной только потому, что обязан мне жизнью. В конце концов, стану сквибом, если что, живут же как-то не только сквибы, но и магглы — и ничего.

После моего рассказа Северус надолго задумался. Мы с ним всё ещё сидели в гостиной за запертыми на все заклятия дверями. Так не хотелось никуда двигаться. Кажется, мы могли бы уснуть прямо тут, я был почти готов быстренько трансфигурировать жестковатый старинный диван в более подходящее спальное место для нас двоих, а из старого уютного пледа сотворить большое одеяло, но заниматься этим было лень. Поэтому мы продолжали просто сидеть на диване, прислонившись друг к другу, и молча глядели в сгустившуюся за окном темень.

Потом он, не говоря ни слова, просто посадил меня на колени, лицом к себе и долго смотрел на меня. В неясном полумраке я видел, как влажно блестят его глаза:

— Ты — единственное моё оправдание, Гарри, единственное спасение. Чем я это заслужил? Ты так упрямо борешься за меня, порой больше, чем я сам. Кто я для тебя? Я ведь никогда толком-то и не поговорил с тобой в Хогвардсе. Вечно недовольный и бубнящий профессор зелий. Но я всегда знал, где ты, и что с тобой. И всегда боялся обнаружить свой интерес к тебе и всегда боялся ЗА тебя. То ли черти, то ли ангелы смеются надо мной, отпуская мне грехи и посылая мне это чудо.

В его словах было столько горечи и боли, столько печали. Будто бы он не рад, что остался в живых, что поправляется и приходит в себя.

Я обнял его, обвил своими руками, мне хотелось силой удержать в нём эту новую жизнь, которую он считал незаслуженной наградой, побороть демонов, нашептывающих ему о прежних прегрешениях, уговорить простить себя… Сказать, как я люблю его. Убедить, что ему есть, зачем жить.

Я прижался лбом к его прохладному лбу:

— С-северус, я… Я люблю тебя — эти слова мне дались с трудом, потому что я никому и никогда такого не говорил. Даже Джинни в период нашего непродолжительного романа.

— Ох, нет, — он отстранился, в его распахнутых глазах горел страх, — нет, нет…

От непомерного изумления я едва успел открыть рот, чтобы хоть что-то сказать, как он тотчас спохватился, прижал меня к себе так крепко, что я боялся не досчитаться пары рёбер:

— Прости меня, прости… Мой Гарри.

И держал, и не выпускал из рук. Так мы и сидели, обнявшись, он гладил меня по голове, я почти засыпал под этой уютной лаской, утыкаясь носом ему куда-то в тёплую шею, как щенок. Потом он растормошил меня:

— Пойдём наверх, а то ты тут так и уснёшь.

— Угу, — я безропотно кивнул. И мы поднялись по лестнице. Добредя в нашей комнате до кровати, я упал в белый уют подушек и уже почти сквозь сон почувствовал, как он стягивает с меня джинсы.

— И ты ложись, — сонно пробормотал я.

— Сейчас лягу, — отозвался он где-то очень близко, — спи уже.

Я тут же провалился в сон, а он ещё долго будет сидеть рядом с нашей кроватью в кресле при тусклом рассеянном свете всего одной свечи, разбегающемся неясными бликами, и смотреть на меня, не смея поверить в то, что наконец-то в этой жизни его кто-то любит.

========== Часть 11 ==========

Часть 11

Утром я проснулся от поцелуев. Нежных, почти невесомых, в плечи, в шею, в лопатки - Северус обнимал меня сзади, легко касаясь моей груди, и целовал меня в спину:

— Гарри, просыпайся, тебе учиться пора.

Вот змей! Я тут же обернулся и посмотрел в его смеющиеся чёрные глаза:

- Учиться?

— В аврорат, — невинно изрек он на полном серьёзе, но его глаза продолжали улыбаться.

— Учиться, говоришь, — уже почти хищно прошептал я, подставляясь под его ладони, которые теперь переместились мне на ягодицы, — учиться… Знаешь ли, я готов…

Я просто вплыл в его объятия и прижался своим горячим голым животом к его твёрдому члену, погладил по голове, пропустил его гладкие волосы сквозь пальцы, слегка натягивая, от чего он тут же закрыл глаза и подался за рукой, откидываясь назад, порывисто вздохнул.

— У вас, профессор, я готов учиться чему угодно, — прошептал я ему на ухо и тут же его прикусил.

Сегодня в аврорат я точно не пойду.

А через пару часов я сидел на стуле и смотрел на него. Он стоял на кухне, ко мне вполоборота, почти спиной, и варил кофе, пока Кричер занимался чем-то другим. Северус часто варил кофе сам, почти тайком, потому что мой домовик очень ревностно относился, к своим обязанностям и ему периодически казалось, что Снейп поселился на Гриммо только с одной целью — заменить Кричера в его неизменной ипостаси хранителя домашнего очага этого дома, бывшего родового гнезда Блэков.