— Давай сюда, приятель!

Я пробрался к столу и неловко плюхнулся рядом. Между нами уже стояла зеленая бутылка и два чистых стакана. Он плеснул совсем немного — не больше, чем на два пальца — янтарной жидкости, высоко поднял свой стакан и провозгласил: — Ну, за знакомство.

Я храбро — а почему я должен бояться случайного знакомого, так щедро подаренного мне судьбой в предрождественский вечер? — встретился со взглядом его серых глаз и, опустив их чуть ниже, вдруг заметил кое-что интересное. Крупные шарики, соединенные в цепочку убегали под вырез тонкого серого пуловера, под тканью вырисовывался четкий контур подвески. Я много раз видел такие в кино.

— Ты солдат? — с удивлением спросил я.

— «Who Dares Wins!» — «Кто рискует — побеждает!», — улыбнувшись, кивнул он.

Я не совсем понял, но посчитал ответ утвердительным.

— Бывший, — уточнил он, слегка склонив голову в знак подтверждения.

Мы звякнули стаканами и выпили. Я залпом, слегка поморщившись от крепости, а он лишь слегка пригубив отличный скотч.

— Для солдата ты маловато пьешь, — дерзко сказал я.

— Свою цистерну в этом году я уже выпил, — спокойно ответил он, пристально изучая меня взглядом.

Я поежился, ощутив себя неуютно, а цепкие серые глаза ощупали мою растрепанную гриву, задержались на лице, разглядывая глаза за стеклами очков в мутных разводах, медленно скользнули вдоль торса, скрытого толстым свитером, задержались на запястье, обвитом медной змейкой, и сосредоточились на руке, все еще держащей пустой стакан.

— Чего пялишься? — грубо спросил я, грохнув злосчастную посуду на стол.

— Почему ты прогнал свою девушку? — не заметив моего вызова, поинтересовался он.

— Она не моя… Какая на хер тебе разница?

— А сначала ты поссорился с другом.

— Тебе какое дело? Ты что, следишь за мной, что ли? Я тебе понравился? Я не ищу случайного траха в ма… в маленьких барах, — хохотнул я.

— Ты НЕ понравился мне.

— Тогда почему?

Вместо ответа он плеснул мне еще чуток и, кивнув, молча предложил выпить. Я выпил, он пригубил.

Он помолчал немного и спросил:

— Парень, что с тобой случилось?

Между нами опять повисло молчание. Прикрыв глаза, я прикидывал, как ответить на его вопрос. Ответить ли вообще? Или сразу послать туда, где Мерлин фестралов не пас? Но это был первый человек в этом мире, который за последние пять месяцев спросил меня, что у меня происходит. Не что я думаю делать дальше, не как я себя чувствую, не как мои дела, а что СО МНОЙ случилось. Потому что в моем мире все знали, ЧТО случилось, но никто не постарался задать вопрос, что случилось именно со мной.

Я все еще перебирал в мозгу слова и фразы, которые я мог бы сказать без особого напряга, но Джесс — он же назвался Джессом, да? Наверное, в школе его дразнили Джессикой,и поэтому он так раскачался, чтобы не быть похожим на девчонку — заговорил первым.

— Когда теряешь кого-то, кого-то важного, нужного, близкого, ты словно теряешь часть себя. Когда ты вошел в бар, я увидел что-то знакомое в твоем взгляде. И потом, когда я начал наблюдать за тобой, я понял, где я все это видел. В своем зеркале по утрам. Я сомневался ровно до того момента, пока ты не прогнал друга и не обидел свою девушку. А потом ты очень сожалел и пытался плакать. Плечи… они так подрагивали, очень по-особенному. И пальцы дрожали… И лицо… Словно ты специально хотел сделать себе больно. Как будто режешь сам себя ножом, чтобы понять, что ты еще способен испытывать боль. Я вел себя точно так же, когда…

— Она не моя девушка, — выдавил я из себя. — И я, правда, поступил очень плохо.

— А потом я подошел к тебе и услышал, что ты сказал. Я говорил то же самое.

Он опять пригубил свой стакан, проигнорировав мой призывный взгляд, обращенный к бутылке.

— Хм, не твоя девушка… Интересно, а кто же она?

— Сестра. Не по крови. Боевая подруга, если тебе так проще понять. Товарищ по оружию.

В меня вперился слегка ироничный взгляд серых глаз.

— Может быть, она даже покруче, чем ты.

Джесс прыснул, ударил себя ладонью по лбу и рассмеялся.

— В какой компьютерной игрушке?

— Что? — не понял я.

— Ох, пацан, если сейчас окажется, что все твои смерти — кучка потерянных пикселей на мониторе, произошедшие на виртуальном фронте в эпической битве средневековых магов с войском орков, я заставлю тебя заплатить за выпивку. Да еще и по шее накостыляю.

Из всей его тирады сначала я понял только про выпивку и про шею.

Потом, мотнув пару раз головой для упорядочения мыслей, вспомнил Дадли, который с упоением водил в бой отряды на игровой приставке, воображая себя то Наполеоном, то предводителем диких кочевников. До меня дошел смысл сказанного.

Я снял очки, медленно протер их краем свитера и спросил:

— Ты думаешь, кто-то способен переживать из-за неудачно нажатой кнопки и смерти нарисованного отряда?

— По всему выходит, что так, — развел руками он. — Ты же переживаешь. Да еще так, как будто потерял реальных людей.

Я почувствовал, как во мне поднимается волна злости. Какого черта я должен оправдываться перед этим магглом? Горький комок подкатился к горлу. Не ожидая предложения чужака, я схватил бутылку и налив себе, опять залпом выпил. Обжигающая горечь, как обычно, слегка загасила горечь внутри.

— Это. Не. Так. — Медленно и очень четко сказал я. — Ты ошибаешься. Ты — солдат. Я тоже.

И резко встал, намереваясь уйти из этого отвратительного места.

========== Глава 6 ==========

Он сжал мое запястье, впечатав жесткой ладонью Селесту в кожу, и силой заставил опуститься обратно на деревянную скамью.

Я дошел до последней степени кипения и даже, кажется, крепко сжал зубы, чтобы унять дрожь. Я так надеялся, что этот вечер закончится хоть чем-то новым, что вернувшись на Гримаулд в тихие, пахнущие свежестью ремонта, сверкающие чистотой и новизной комнаты, к неизменно ласковой до приторности Джинни, запаху хвои из гостиной и чертовой череде рождественских украшений и мишуры — все мишура, в моей жизни сейчас все мишура, я обвешан ею по самые уши! — я буду вспоминать хоть что-нибудь, кроме того, как обидел Рона и Гермиону. Все боги мира, мне так хотелось, мне просто очень, очень нужно было поговорить хоть с кем-нибудь посторонним!

Он отпустил мое злосчастное запястье и Селеста, казалось, испустила вздох облегчения. Потом протянул руку и очень осторожно отвел от моего лица свисавшие лохмы. Я молчал, кусая губы и, честно говоря, ожидал удара. Но вместо этого он резким движением снял с меня очки и долго всматривался в мои глаза, как будто в них черт знает что интересное написано.

— Тебе сколько лет, парень? — наконец спросил он.

— Восемнадцать. С половиной. Почти, — зачем-то уточнил я.

— И на шестнадцать-то с трудом тянешь, — покачал он головой. — А глаза…

И все полетело к чертям собачьим. Мерлин всемогущий! Сейчас я опять услышу «мамины» и выяснится, что он был, знал, слышал, помнит, рос рядом, бросится с расспросами, расцелует руки, захочет придушить, боггарт знает, что еще… Я зажмурился, потому что из этих самых вечно поминаемых маминых глаз почти брызнули слезы. Ну давай же… мамины…

—… потухшие, как у старика.

Кажется, я выдохнул с облегчением, а он лишь хмыкнул и тихо рассмеялся.

— Был у нас один такой, — проговорил он, неаккуратно возвращая очки мне на нос.

Я открыл глаза и увидел, что он больше не изучает мое лицо, а глядит куда-то прямо перед собой в пространство.