========== Пролог ==========
За эти месяцы мир изменился так, как не изменился за годы войны. Истерично, словно пытаясь скорее забыть весь ужас, живые строили свою жизнь. Заколоченные витрины магазинов Диагон аллеи осветились огнями на следующий же день, разрушения были восстановлены мановением волшебных палочек. Победители торжественно награждены, а побежденные слишком быстро наказаны. И весь волшебный мир, как безумный, принялся упиваться мирной жизнью, воплощать все несбывшееся и намечтанное темными, полными ужаса, ночами. Упоминание о войне стало чем-то сродни неприличным разговорам, которые можно вести шепотом в близкой компании, да и то не со всеми. Будто случайным словом, напоминанием о прошлом, о смерти и страхе, можно обидеть или оскорбить собеседника. Все эти Ты-знаешь-когда и В-то-самое-время-когда или просто Тогда, как бетонной стеной разделили время на «до» и «после».
Только я этого не помню.
========== Глава 1 ==========
Я очнулся в Мунго, и колдомедики удивленно переглянулись. На моей тумбочке, между склянками с зельями, коробкой с засохшим печеньем и вазой с подвявшей розой — кто ее принес? До сих пор не знаю, — не обнаружилось ничего интересного, кроме очков в облезшей оправе. Свитка с указом о награждении меня Орденом Мерлина тоже не наблюдалось. Если бы мне было до этого дело, я бы непременно поинтересовался его судьбой. А если бы умер, его точно поместили в какой-нибудь музей. Или еще что-то сделали. Неважно. Но я очнулся, и еще не старый, но с поседевшими висками, колдомедик удивленно присвистнул:
— Ну ты даешь, парень. С возвращением. Надеюсь, ты когда-нибудь расскажешь нам, что случилось.
— Почти три месяца проваляться после магического истощения, это тебе не мантикору за хвост оттаскать, — весело добавил второй, высокий и молодой, с волосами, стянутыми в каштановый хвост.
Миловидная черноглазая колдоведьма звонко хихикнула. Я помрачнел. Они погибли: Фред, Тонкс, Снейп… список получился слишком длинным. А я выжил. И очнулся. И даже руки-ноги все на месте. Я просто опять выжил. Да чтоб меня…
— Ты в порядке, Гарри?
— У тебя все нормально?
— С тобой все хорошо?
Киваю, очки съезжают набок. Да, да, все хорошо, все нормально, все просто замечательно, спасибоспасибо-спасибо.
— Если тебе что-то нужно, Гарри…
— Мы всегда рады…
— Обращайся без проблем…
— В любой момент…
Колени все еще подгибаются от слабости, в глаза лезет взмокшая челка. Да, да, непременно, обязательно, спасибоспасибоспасибо.
Все довольны, вся небольшая делегация в приемном покое Мунго счастливо улыбается и быстренько аппарирует кто куда. У всех свои неотложные дела и планы.
И когда я остаюсь в белом холле за руку с Джинни, мне даже в голову не приходит, что сейчас я тоже могу быть чьим-то планом.
— Идем домой, Гарри.
Джинни обнимает меня, и после легкой встряски аппарации я открываю глаза на Гримаулд плэйс. Мой дом, фестрал раздери.
***
Как она могла забыть это все? Как их всех могли не тревожить призраки мертвых друзей, сидящих за грубым деревянным столом на кухне? Такое ощущение, что, пока я валялся без сознания, весь волшебный мир полностью слетел с катушек, потеряв счет времени. Или это потому, что для меня эти три месяца пролетели как одна ночь, и я помнил все так, словно это было вчера? А для меня и было вчера. С того конца стола Ремус протянул мне чашку, а Тонкс, хихикнув, опять изменила цвет волос. Я хотел умереть, чтобы они жили. Я умер за них в Запретном Лесу. Я убил за них, за весь мир — маггловский и волшебный, не за себя. Ведь я умер. Это кто-то другой сидит сейчас за столом, накрытым кружевной скатертью, в кухне, освещенной яркими огнями (тот, другой, помнит ее мрачной и полутемной) и давится фруктовым пирогом. Руку другого накрывают теплые пальцы Джинни. А я слышу, как наверху хохочет Фред. Наверняка, задумали c Джорджем очередную шутку. А из темного угла мой затылок буравит взглядом профессор Снейп, привычно сложивший руки на груди.
Джинни целует меня, медленно, очень целомудренно.
— Я ждала тебя очень долго, Гарри. Я еще подожду.
Она выскальзывает за дверь и оставляет меня в старой спальне Сириуса.
Проходит две недели. Так сказала Джинни. Я верю ей. Две недели я ем, сплю и слоняюсь вверх-вниз по бесконечным лестницам. Я распахиваю пустые шкафы, перебираю, не читая (мне ведь совсем неинтересно) чужие письма, раскладывая их то по почерку автора, то по датам, то по оттенку бумаги. Все адресаты давно мертвы. Машинально жую печенье, подсунутое незаметным Кричером. Спускаюсь к ужину. Наверное, даже причесываюсь и принимаю душ. Наверное. Не помню. Краем уха слышу печальный голос Джинни, жалующейся кому-то в гостиный камин: — Всё так же, всё тот же.
И ее печальный вздох.
30 июля Джинни входит в мою — Сириуса! — спальню, завернутая в целую тонну кружев и полупрозрачной черной ткани, и, глубоко глотнув воздуха, как пловец перед нырком, откидывает мое одеяло. Я замираю, не шевелясь, но в изножье нашей кровати мне озорно подмигивает Фред, Ремус горячо целует Тонкс в полумраке у зеленой портьеры, а Снейп, как обычно, в самом дальнем и темном углу, подергивает уголком рта так, что я почти слышу:
— Спаситель магического мира боится рыжей девчонки Уизли?
И я сдаюсь, закрываю глаза и позволяю Джинни делать все то, о чем она так долго мечтала. И, клянусь чем угодно, она знает, что делает. Ровно в полночь, когда часы в старом кабинете — завтра я испепелю их, или нет — разрублю топором на мелкие щепки! — заходятся в истерическом бое, она шепчет:
— С днем рожденья, Гарри!
И продолжает двигаться, оседлав мои бедра, так, что стук маятника тонет в моем стоне, а я сам, проваливаясь в темную, вязкую пустоту, успеваю увидеть, как Фред с усмешкой выбрасывает вверх большой палец: все отлично, Гарри!
Следующим вечером я напиваюсь так, что засыпаю прямо за праздничным столом. Не то чтобы мне для этого требуется слишком много усилий.
Еще через неделю, когда Джинни отлучается по «очень важным» делам, в нашу дверь вваливается некто с кучей бумажек, непременно требующих моей подписи. Разрешения на перепланировку, сметы, эскизы, планы, целый ворох банковских бумажек. Да-да, на все согласен. Только оставьте в покое.
========== Глава 2 ==========
А еще через неделю я отчаянно шепчу в камин:
— Гермиона! Пожалуйста, Гермиона!
Она появляется в пламени, поправляя на носу очки в пластиковой прямоугольной оправе. Неожиданно повзрослевшая, но по-прежнему растрепанная, как веревочная швабра нерадивой маггловской домохозяйки.
— Мне очень нужно с кем-то поговорить, — почти рыдаю я. И она, отложив книгу, в уютном спортивном костюме, лишь слегка зацепившись носком тапочки за решетку, выступает из моего камина.
— Кентавра Мерлину под хвост, Гарри, — пораженно шепчет она, оглядывая мою — нашу, нашу с Джинни! — новую гостиную.
Я и мои два полных стакана виски с утра начинаем ржать, представив всю непристойность картинки и хвост Мерлина, такой белый, пушистый, развевающийся на ветру.
— Ну вот… — я и два виски разводим руками, — как тебе?
— Хвосторогу за ногу! Это же херова куча галлеонов!
— Немного не то, что имела в виду Молли, когда говорила «здесь слегка мрачновато, надо бы добавить света», да?
Я вижу, как моя подруга давится следующим ругательством. Она шумно сглатывает и проводит рукой по столику, на который я водрузил обе ноги.
— Ценные породы: эбен, красное дерево, мозаика, лак, инкрустация — перламутр и сердолик, не позже конца восемнадцатого века, похоже, итальянский мастер. Маггловский, а это еще дороже.
