— Можно я еще немного почитаю? — взмолился я, не желая отрываться от истории. Снейп критично оглядел обложку, хмыкнул и отправился в ванную.
Спустя десяток страниц, когда агент, носящий мое второе имя, получил короля и пикового туза, Снейп появился, кутаясь в шелковый халат — точную копию того, который я использовал не всегда по назначению. Они у него все одинаковые, что ли? Его волосы, не забранные в привычный хвост, влажно блестели. Зеленый шелк облеплял худощавую фигуру, оставляя открытыми лишь икры да щиколотки с выпирающими венами, поросшие редкими темными волосами. На левой ноге отчетливо проступал неровный шрам, по форме напоминавший Африку. «Привет от трехголового Пушка», — вспомнил я. Ох, как же давно это было! В довершение картины на ногах у Снейпа красовались домашние туфли без задников. Тоже зеленые.
Он направился к лестнице, на ходу бросая: — Спокойной ночи, Гарри.
Противник Джеймса взял в прикупе четверку. Я заложил книгу пальцем, провожая взглядом узкобедрую фигуру с неестественно прямой спиной. «Пять минут. Побудь со мной еще хотя бы пять минут!» — внутренне взмолился я, и, в попытке предпринять хоть что-нибудь, запустил в удаляющуюся спину вопросом, который мы старательно обходили весь длинный сегодняшний день.
— Северус, а что ты думаешь по поводу разницы в воспоминаниях? Ведь это не может быть просто случайностью?
Он замер посреди лестницы, обернулся и, вздернув уголок рта в том, что в его исполнении могло означать улыбку, проговорил:
— Пустяки, Гарри. Не бери в голову. Всего лишь легкая форма Обливиэйта. Стихийный выброс магии у способного, но бестолкового волшебника, который так страстно желал, чтобы никто не страдал по своим мертвым, и чтобы его лично все оставили в покое, что неожиданно преподнес царский дар миру.
— Так это я сам, что ли?! — воскликнул я, вскакивая.
Снейп ухмыльнулся в ответ, усаживаясь на ступеньки. Из-под халата мелькнул острое колено.
— Иначе почему ты провел три месяца в Мунго?
— Это я… это я… — шептал я, не в силах поверить. — Но почему тогда его влияние так выборочно?
— Сам подумай, — зевнул Снейп, прикрывая рот ладонью. — Потому что вскоре мне может надоесть тыкать тебя носом в очевидное, словно слепого книзла в миску молока. Что общего между тобой, мисс Грейнджер, и, скажем, мной?
— Я и Гермиона были без сознания, — проговорил я, вспомнив рассказ подруги. — Ты тоже?
— Большая кровопотеря, как тебе тоже известно, не способствует особо активным действиям, — ответил Снейп, касаясь шрама на шее.
Я кивнул, все еще ошарашенный новостью.
— Успокойся. Мне даже отсюда слышно, как участился твой пульс. Дорого бы я дал за то, чтобы мои взаимоотношения с мертвыми закончились таким прекрасным самообманом. Это подарок, а не потеря, поверь. Если ты посмеешь даже задуматься о том, чтобы что-то изменить, я буду первым, кто наложит Обливиэйт на тебя.
— Ладно, ладно, — примирительно произнес я, удивившись страстности его слов.
— Это случайность, Гарри, — еще раз заверил меня он, вставая и отводя прядь, спадающую на лицо. — А в нашем мире случайности редко случайны.
— Так что же нам делать? — спросил я, впериваясь взглядом в зеленый халат и гадая, есть ли под тонкой тканью белье. Судя по четкому абрису качнувшихся яиц и заметной выпуклости над ними, трусы Снейп оставил в незамеченной мной стиральной машине.
Он усмехнулся, проследив направление моего взгляда, и, развернувшись спиной, коротко ответил: — Жить.
И добавил, взлетая по ступенькам: — И думать о том, как спасти самих себя, а не мир. Что бы ни задумал Малфой, результат может оказаться непредсказуемым.
— Вот уж не сомневаюсь, — мои слова заглушил стук двери в спальню. — И вам спокойной ночи, профессор Снейп, — пробормотал я, углубляясь в последствия проигранной карточной игры.
Дойдя до сцены в комнате французского пансиона, я внезапно понял, что мысли мои вновь свернули не туда, и в моем воображении маячат вовсе не прелести некоей вымышленной Веспер, страстно желающей, но отталкивающей одержимого ею непобедимого агента. А вполне реальные острые колени, плоские бедра, падающая на глаза черная влажная прядь и тонкие жаркие губы, двигающиеся в совершенно определенном ритме. Прошло еще немало времени, прежде, чем я осознал, что ритм задаю я сам, своей собственной рукой и бедрами.
========== Глава 34 ==========
И мы просто жили.
По негласной договоренности Северус готовил нам завтрак. Может, потому, что по утрам я всегда чувствовал себя хуже. Или потому, что его кофе был намного лучше моего? Я взял на себя приготовление ужина из его нехитрых запасов. Он дважды в день пичкал меня зельями, внимательно изучая реакцию на них, и я уже стал чувствовать себя его подопытным кроликом. Он подолгу пропадал в лаборатории и несколько раз уходил из дома. Судя по теплой одежде и шарфу — явно не блуждать по округе. Однажды он вернулся со свертком, в котором — клянусь, мне не показалось — что-то шевелилось и противно попискивало, и тут же заперся в подвале, появившись поздно ночью. Он открыл для меня доступ в сад и даже научил простеньким заклинанием создавать маленькие тучки для полива грядок. Их было очень забавно выжимать над землей, выписывая палочкой многократно повторяющуюся S. Шутки ради я стал раскрашивать тучки в разный цвет: оранжевые и желтые для деревьев и кустов, зеленые для пряностей и лекарственных трав, черные с серебром для особо ядовитых, которых нельзя было касаться руками, и красные с золотом для крупных бутонов, распускающихся перед террасой и по вечерам издающих сладкий, напоминающий спелую вишню, аромат.
Однажды мы собирали гигантские ягоды свистящей флании, которые оставляли жгучую терпкость на губах, а отделяясь от ветки, наигрывали каждая свой мотив. По вечерам мы читали, он — устроившись перед камином, я — растянувшись на уже привычно жестком диване.
В один из вечеров перед защитным куполом приземлилась огромная рыжая сова, нагруженная недельной пачкой номеров «Пророка». Я не нашел в них ничего интересного, кроме колдографии Джинни в серебряном вечернем платье и с бокалом в руке, на фоне каких-то древних развалин.
«Загадочная и полная шарма мисс Уизли на приеме Главы комитета по магическому наследию» — гласила подпись под ней. Джинни улыбалась и встряхивала распущенными волосами. Снейп внимательно изучил каждую страницу. От комментариев, однако, воздержался.
Я млел от редких скупых прикосновений осторожных пальцев во время ежедневной процедуры осмотра: лоб, нижние веки, горло, запястье. И с улыбкой встречал недовольное цоканье языком, когда он отмечал учащение моего пульса от этих касаний. Я заикался и отдергивал руку, когда наши пальцы невольно соприкасались за обедом и застывал столбом, если мы сталкивались в узком дверном проеме.
А еще я дрочил, как обпившийся «Подави Стыда» из лавочки Уизли, лаская себя и исследуя свое тело. Я не предполагал, что левый сосок, над которым красовались перекрещенные крылья, гораздо чувствительней, чем правый, а если провести по впадинкам поясницы совершенно особым образом, то по телу побегут сладкие мурашки до самых пальцев ног. Однажды ночью, вспоминая подробности нашей с Джессом встречи — единственный опыт, на который я мог опираться — я, нелепо изогнувшись, сумел втолкнуть палец в сморщенное колечко ануса, куда — я до сих пор не мог понять как! — у Джесса поместился мой член целиком. Касаясь выступающего бугорка внутри, я чуть не подавился подушкой, силясь заглушить стон. За эти ночи я ухитрился трижды послать на хер Тома, нахально влезающего в мои сны то в парадном фраке, то в зеленом снейповском халате, а то и вовсе в дамской шляпке с ярко-оранжевым цветком и огромной лейкой в руке. Кажется, он не очень обиделся, но досаждать своими нравоучениями на время перестал.
