момент отправлялся к посетителям. Но тогда было тихо, и я застал лишь полного

мужчину — европейца с массивными руками и короткой шеей. Я его прежде не встречал, а потому молча прошёл мимо, лишь махнув рукой. Меня он проводил с молчаливым

изумлённым взглядом. На белке его левого глаза было небольшое коричневое пятно, оставшееся, видимо, после микроинсульта. Несмотря на всю браваду Мика, я видел

синяки у него под глазами, видел, что он знатно вымотался. А потому даже был рад, что история сложилась именно так, а не иначе. Пройдя через следующую дверь, я

оказался в тёмном коридоре. На противоположном его конце была закрыта дверь чёрного

выхода, возле которого лежал завязанный двадцатилитровый чёрный мешок для мусора. А

мой путь шёл наверх, по винтовой лестнице с обшарпанными перилами на лестничную

клетку с запертой дверью. Здесь уже были ванная и спальня, отделённые друг от друга

тонкой стенкой. В комнате царил бардак, от которого у меня мигом заиграли желваки.

Одежда валялась на полу, на кровати, на стуле, даже на компьютере пара шмоток

уместилась. Я никогда не терпел подобный беспорядок, он просто выводил из себя. И

хотя самбука дала мне по мозгам и ноги едва не подгибались от усталости, я принялся

собирать вещи Мика и возвращать их в шкаф. Это успокаивало, помогало мыслям

устаканиться, прийти в себя, немного подумать. Я ничуть не сомневался в том, что

поступил правильно, не желал возвращаться в гнездо ненависти и злобы. И даже

младший брат не казался мне тем, ради чего стоит переступить порог родного дома, переступить через собственную побитую гордость и попросить прощения у отца. Меня не

волновало, что думает об этом мать, о чём она будет переживать. И даже её общее

болезненное состояние не могло поколебать мою уверенность.

Мой эгоизм вопил о том, что пора забыть о семье, забыть обо всём и начать жить

исключительно для себя. «Ты и так уже пытался понравиться отцу, — шептал он, пока я

наводил порядок в комнате друга. — Ты и так сделал всё. Так зачем эта клоунада о

любви к ближним? Ты ненавидишь их всем сердцем, всей душой, так зачем всё это?». И

тогда я был согласен: мне и одному хорошо.

Стоило раздеться и упасть на кровать, как глаза закрылись сами по себе, и я

провалился в тяжёлый липкий сон. Ближе к утру, помню, с тихой руганью приполз Мик, затем, пошелестев одеждой, плюхнулся рядом на кровать, едва не подкинув меня тем

самым. Собственно, именно это и заставило меня открыть глаза и заворчать на парня, куда он может пойти с такими приземлениями.

— Спи, — тихо фыркнул Микаэлис, а затем я получил мягкий поцелуй. — Спасибо за

уборку.

— Уходи, щетина, — уже сквозь сон прошептал я, потирая уколотые бородкой губы и

подбородок.

И, надо сказать, что я давно так сладко не спал, как в ту ночь. Это было

упоительное чувство: Мик был тёплым, от белья пахло порошком, но не разило химией, а за окном царила тишина. И я знал, что, проснувшись, не надо будет терпеть помои

вроде любезных высказываний отца. Пожалуй, даже не знаю, что из этого было

приятнее: уют или отсутствие Рафаэля поблизости.

Впрочем, утром тоже были сюрпризы. Сперва с меня сдёрнули одеяло, и я подскочил, как в задницу ужаленный, не совсем понимая, что происходит. Глаза открываться не

хотели совершенно, веки казались раскалёнными и тяжёлыми. Волосы липли к коже.

— Давай, завтракай и за дело, — ухмыльнулся Мик, всовывая мне в руки горячую

упаковку с лапшой быстрого приготовления. Она была острой, вредной, гадкой, а на

мой взгляд — пищей богов. На моё растерянное выражение лица он широко улыбнулся и

чуть прищурил один глаз. — Мне казалось, ты любишь такие вредные штуки. Давай, ешь.

На протянутые палочки я смотрел ещё некоторое время, пытаясь вспомнить когда это

встретил Будду в аду. Приняв наконец всё, я скрестил ноги, сонно глядя на лапшу:

— Странный способ подать завтрак в постель.

— Ну, кофе ты сам себе сделаешь. Ты вроде только растворимый пьёшь. И шаманишь над

ним. — Мик принялся за другую порцию лапши, не менее острой и гадкой. — Минералка

вчера кончилась, так что придётся тебе с похмельем как-нибудь по-другому бороться.

— Для этого придётся заткнуть тебе рот сначала, — проворчал я, потирая веки

костяшками пальцев. — А это, как известно, задача невыполнимая. Если, конечно, не

вырубить тебя. Но во сне и без сознания ты тоже болтаешь без умолку.

— Правда? Мне не говорили, — легкомысленно пожал плечами он, шумно втягивая лапшу и

заставляя меня поморщиться от этого звука.

— Потому что ночью ты мало кому даёшь спать, а утром все убегают. — Скорчив мину, я

осторожно глотнул словно бы огненного бульона. — Всё равно спасибо. Давно я себя

таким отдохнувшим не чувствовал. Да и похмелья вроде бы и нет.

— Вот и славно. — Микаэлис опрокинул в себя остатки быстрого завтрака и поднялся с

кровати. — Но ты и проспал до полудня, так что я не удивлён. Наверное, вскакивать

каждый день в половине шестого и ложиться в двенадцать — настоящий геморрой.

Впрочем, если у меня ты рассчитываешь на «дзэн» и расслабление, то глубоко

заблуждаешься. Загоняю тебя так, что к отцу в слезах побежишь.

Говоря всё это, он торопливо одевался, натягивая на себя брюки, прыгая по очереди

то на левой, то на правой ноге. Затем накинул на себя любимую рубашку и встрепал

собственные волосы, приводя их в ещё больший беспорядок, если такое только бывает.

— Я уже освежился, так что ванна в твоём распоряжении. Через полчаса жду тебя

внизу.

Сказал и был таков. Мне лишь оставалось согласиться с ним: усталость преследовала

меня повсюду, и, пожалуй, я был благодарен ему за возможность проспать почти

половину суток, хотя от ужаса волосы на голове и встали дыбом. Университет

благополучно остался за бортом, и мне лишь оставалось надеяться, что на следующий

день я не выслушаю гневную тираду преподавателей. Впрочем, трусливая мысль на

периферии сознания не переставала с тонким намёком на надежду попискивать: «Может, ну его?». Но упрямый ишак внутри меня не желал бросать начатое и настойчиво

напоминал трусу, что, вообще-то, получать знания полезно. На вопрос, зачем мне это

надо, конструктивно отвечать он отказывался наотрез, повторяя лишь: «Ну, надо!».

Что ж, рукавом, которого нет, не тряхнёшь.

Выбравшись из постели и отставив на тумбочку упаковку из-под своего вредного, но

такого вкусного завтрака, я прихватил одежду и поплёлся в ванную. Ох, лучше бы я

туда не заходил. Грязный кафель, замызганные посудины ванны и раковины, зеркало в

пятнах. Первым моим порывом было отправить завтрак в туалет, но, стоило мне

поглядеть на фаянсовый трон, как вторая мысль скомандовала мне быстро слинять

отсюда. Взяв себя в руки и запрятав брезгливую чистоплотную принцесску куда

подальше, я со вздохом принялся приводить этот сущий кошмар в порядок. Я даже

порывался несколько раз закрыть глаза и не думать о том, что я делаю, пытался

представить вместо ванны сексапильного мужчину. Но, подумав о том, во что мог

превратить его Мик, я с содроганием открыл глаза. Определённо, намывать чугунную

ванну было куда как приятнее, чем вонючего Чубакку. Веселя и подбадривая себя

подобными мыслями, я добился чистоты и блеска от всего помещения, но сам напоминал

трубочиста не меньше: взмок, задолбался, а омерзения набрался на несколько недель

вперёд. Оставалось лишь надеяться, что в кухне у него творится чуть меньший

беспорядок, а раковину его сотрудники и он удосуживаются протирать чуть чаще, чем

никогда. И только тогда, когда я убедился, что меня больше не тошнит от внешнего

вида ванной комнаты, подобрал волосы в хвост и, наконец, принял ледяной душ. Мышцы

тут же препротивно заныли, мурашки побежали по телу, но я почувствовал себя